Больше существ я не обнаружил, как и других убитых. Но не мог же Черемской жить один? У него наверняка были слуги. Либо они убежали, либо...

Я спустился в подвал, зажёг фонарик и почти сразу же нашёл двоих в винном погребе: девушку в фартуке поверх простецкого невзрачного платья и бородатого мужика средних лет. Девушка выглядела подавленной, мужик — тоже, но увидев меня, повеселел.

— Молодой господин, спасибо вам, — заговорил он. — Избавитель вы наш! Мы уж думали, не придёт никто, думали, моры повсюду. Еле спрятались. А что с господином нашим, Петром Васильевичем? Где он?

— Помер, — равнодушно ответил я. — А вы кто такие?

— Ай-ай-ай, горе-то какое, — запричитал мужик. — А мы... Мы того самого... Слуги. Я — конюхом при господине служу, она — горничной. А чудища эти... они ушли что ли? — опасливо спросил он.

— Ушли. Но вы не расслабляйтесь: в городе могут быть другие. Бегите по домам, запритесь и нос на улицу не показывайте. Вы сами-то мор видели?

— А как же! Она видела, — мужчина ткнул пальцем в девушку, которая тут же закивала:

— Да-да видела, ужасти такие видела, упаси Господь такое ещё увидеть! На кухне была, а тут — стоит тварь жуткая и смотрит на меня. Я аж кастрюлю выронила и бегом в подвал.

— И тварь тебя не тронула? — я удивился.

Девушка замотала головой.

— Убежала, — пояснил мужик. — Я тоже успел, слава Богу. Не знаю, каким чудом спаслись. Прямо в дом ведь пришли!

Других слуг, по словам конюха, у Петра Черемского не было. Я вывел этих двоих из дома и ещё раз предупредил, чтобы сидели дома.

— Бери всех, — приказал я Гордею, — прочеши восточные кварталы до площади и тот берег. Надо убедиться, что в городе существ не осталось. А я осмотрю западную часть, попытаюсь разузнать, откуда они пришли. Может, видел кто.

— Тоже поеду, — вызвался Ярослав.

— Лучше домой езжай. У тебя лошадь. Если испугается — понесёт или сбросит. Не рискуй, — предостерёг я.

— А как иначе-то? Я — светлейший или кто?

— Ладно, твоё дело, — махнул я рукой.

Я отправился бродить по западной части Ярска в поисках мор. Допросил нескольких горожан, чьи жилища находились на главной улице. Особенно меня интересовало, что видели жители пригорода. Ведь именно с этой стороны, по словам очевидцев, и пришли моры. А возле кордона до сих пор валялись два солдата с перегрызенным горлом.

Когда я поспрашивал народ из ближайших домов, выяснилась любопытная деталь. Несколько человек видели из окон, как моры брели по дороге, но прохожих, которые в тот момент оказались на улице, они не трогали. Количество существ выяснить не удалось. Перепуганные горожане сообщали о десятках и сотнях, но это, разумеется, была неправда. Иначе улицы до сих пор кишели бы тварями из Сна.

Теперь я окончательно утвердился в мысли: существами кто-то управлял, и этот кто-то преследовал конкретную цель, а именно, убить Петра Черемского.

Снова вспомнился Егор, хотя очевидно, это — не он. Егор и Фрося давно покинули здешние края, и я не мог придумать причины, зачем им ехать обратно в Ярск. Поэтому я склонялся к мысли, что за убийством стоит кто-то из местных, кому Пётр перешёл дорогу.

Когда я вышел за город, взор мой упал на пологий склон ближайшего холма. У вершины, на опушке леса стояли сани, шалаши и палатки, горели костры, вокруг которых сгрудились люди. Оттуда доносились человеческий голоса. Женский плач разносился над заснеженными холмами и лесами, скованными морозным пленом, и от надрывных завываний этих в душе поселялась томительная неизбывная печаль. Плач напоминал о смерти, которая бродила среди бескрайних белых просторов и собирала гнилой урожай человеческих судеб. Многоликая, упрямая она присутствовала, казалось, повсюду и постепенно, шаг за шагом внедряла собственный порядок, вытесняя всё разумное, доброе, вечное, напоминая, что вечна здесь только она, и остальное по сравнению с ней — ничто.

Я подумал, что беженцы вряд ли не заметили десяток существ, что проходили по дороге, которая хорошо просматривалась с холма. Возможно, они видели и того, кто монстрами руководил.

Натянув на нос шейный платок (я мог быть носителем болезни и не хотел никого заразить), я двинулся вверх по склону холма к кострам.

Первое, что бросилось в глаза, когда я подошёл ближе — это покрытые снегом длинные свёртки, лежащие на некотором удалении от лагеря. Рядом со свёртками я заметил двух закутанных в тулупы и платки женщин. Одна сидела молча и неподвижно, а вторая орала и выла на всю округу, будто её жгли раскалёнными щипцами. И тут я понял, что за свёртки там лежат — то были покойники.

Я удивился этому факту. В городе болезнь ещё не начала уносить жизни, а тут уже откинулись минимум десяток человек. Но когда я подошёл ещё ближе, сообразил, в чём причина столь бедственного положения.

Завидев меня, люди повскакивали с мест и поковыляли в мою сторону.

Какой же вой тут поднялся! На меня напирала толпа, их голоса сливались в нечленораздельный гул, а я смотрел в их лица и мной овладевал ужас, смешанный с отвращением. У одного мужика нос был чёрный, у женщины почернела губа. Ещё у кого-то вообще носа не было, у многих на лицах виднелись белые пятна. Можно представить, что у них творилось с руками и ногами. Я попятился. Теперь понятно, откуда столько покойников. Беженцы же насмерть замерзают.

— Не приближайтесь! — крикнул я. — Я могу быть заразен!

Но меня никто не слушал, толпа пёрла на меня, мужики и бабы бухались в ноги, и наперебой о чём-то галдели. Женщины держали в руках младенцев и тянули ко мне. Я даже не сразу расслышал, что хотят все эти люди. А хотели они в город, в крепость, где тепло и безопасно. Вот только я ничем не мог им помочь. В городе бушевала эпидемия, и привести туда беженцев значило подвергнуть их угрозе заболеть. А с другой стороны, тут им тоже — смерть.

Да и не зря же городские власти не пускали их. Размещать беженцев негде. Большинство будет околачиваться на улицах, жечь костры. А это в свою очередь может привести к пожарам и прочим неприятным инцидентам. Я не в праве был принимать какие-то решения. Но беженцы-то не понимали этого. Перед ними был знатный человек, и они видели во мне спасителя.

Спрашивать их о чём-то казалось бесполезным. Достав пистолет, я пальнул в воздух. Толпа отшатнулась и испуганно загудела.

— Я не могу вам помочь, — крикнул я. — Я тут не власть. В городе хворь. Вы там помрёте. Езжайте на юг, где теплее.

— Есть нечего, замерзаем, лошадей съели, — донеслись со всех сторон крики. — Сжалься над нами, не дай сгинуть, детей хотя бы возьми. Тут моры по дороге бродят.

— Сделаю, что смогу, — я кое-как перекричал этот гвалт. — Откуда здесь моры? Кто видел мор?

— Все видели, господин! — крикнул мужик с чёрным носом. — По дороге ходили утром. Страшно нам, есть нечего, замерзаем. Пальцы чернеют. Дети замерзают. Мрём мы тут.

— Откуда они шли? — спросил я, но больше ничего путного из беженцев выжать не получилось.

— Я сделаю, что смогу, — обещал я. — Назад, все назад! — я достал второй пистолет и снова пальнул в воздух, отгоняя толпу, а затем развернулся и быстро зашагал прочь.

Люди некоторое время брели следом за мной, держась на расстоянии, а потом вернулись к кострам, которые не могли уберечь их от жестоких морозов, обрушившихся в этом году на Великохолмское княжество.

Ужинали мы втроём: я, Гордей и Ярослав. Даша чувствовала себя сегодня так плохо, что даже не смогла выйти из спальни. Да и Гордея с Ярославом болезнь не щадила: на лицах обоих уже виднелись мелкие чёрные пузырьки. Впрочем, сотник и боярин ещё держались, несмотря на жар и дурное самочувствие.

Сегодня нам прислуживал только один слуга. Он тоже ощущал слабость и озноб, но пока что больным не выглядел, и сыпи не было. Остальные же слегли. Из всей челяди могли выполнять свои обязанность лишь человек десять, да и те, скорее всего, долго не продержатся.

Дом опустел. Тут и прежде народу было немного, но тогда хотя бы чувствовалась жизнь, а теперь особняк словно вымер. И только мы трое сидели в столовой посреди огромного пустого дома и ужинали — возможно, последний раз вместе.