«Не плачь, милая. Сейчас. Погоди. Я налево… Направо… Господи, руку-то хоть кто-нибудь подал бы».

– Заблудилась! – выдохнул Леша, опершись плечом о стену, чтобы не упасть. Ноги внезапно подкосились.

«Заблудилась, – повторила Лида из ниоткуда. – Главное, знаю, куда идти, вижу тебя, милая, вижу бутылочку. Но не дойти никак. Чертов мозг, когда же ты уже заработаешь, как надо».

Леша живо представил, как жена его кружится в темноте, пытаясь совладать с телом, которое не подчиняется. Где-то там Лида застряла, все видит, но идет в другую сторону. Глубже в никуда, дальше в ничто.

«Помогите!»

Он вздрогнул. Девочка в кроватке залилась пронзительным плачем.

Лида крикнула снова, отчаянно:

«Помогите! Леша! Помоги выбраться! Я не могу, я не понимаю, ноги не слушаются! Помоги…»

Распахнулась дверь, и в комнату ввалилась заспанная теща, двигалась она на ладонях и ступнях, как шимпанзе, высоко задрав тощий зад. Путаясь в собственной ночнушке, теща проковыляла к тумбочке, смела бутылочку с молоком, подошла к детской кроватке.

– Никто тебя не покормит, бедную, – ворчала теща сонным голосом. Глаза у нее были закрыты.

Лида притихла, или ее больше не было слышно. Леша тоже притих. Теща оперлась о бортик кроватки, выпрямилась, слегка покачиваясь на тощих ногах, и стала возиться с девочкой. Видимо, поила ту молоком. Девочка причмокивала и больше не плакала.

– Крестить тебя надо, милая, крестить, – продолжала бормотать теща, все еще покачиваясь из стороны в сторону, как маятник. – Иначе никак. Иначе получается, нехристь в доме живет, а это неправильно.

Кто-то схватил Лешу сзади за плечи, и он заорал так громко, так внезапно, что проснулся в собственной кровати от собственного же крика. Было уже утро, а из-за дверей доносился разговор жены и тещи. Леша понял, что словил очередной глюк, и долго растирал лицо ладонями, пытаясь отогнать страшные образы. Угол, в котором пропала жена, оставался темным, непроглядным, свет из окна как будто растворялся в той черноте.

Один Лешин коллега, человек набожный, но склонный к суевериям, впрочем, как и большинство людей в современном мире, на минувшей неделе дал Леше визитку одного местного колдуна. Дело было на обеде, и коллега, жуя сэндвич, доверительно сообщил, что на Леше стопроцентно порча, а то и две. Это всем видно, все обсуждают и сплетничают. Глаза, значит, у тебя краснючие, как у зайца, а еще круги под глазами, пьешь много, перестал за собой ухаживать, однажды пришел в офис с рубашкой навыворот. Безусловно, все в знают о твоих семейных проблемах, потере ребенка, того-сего, но есть подозрение, значит, что где-то ты, Леша, подхватил порчу. Отсюда и последствия. Коллега намекнул, что колдун может помочь, недорого. Если не порчу снять, так подсказать, кто мог ее навести и для каких целей.

В порчу Леша не верил, но он не верил и в оживших детей, а тут такое. Поэтому решил сегодня все же позвонить. Лишним не будет.

Он быстро оделся, умылся, вышел на кухню, позавтракать перед работой. Глюк за это время почти забылся. На кухне за столом сидели теща с девочкой, а Лида качала кого-то в коляске, смешно делая губы уточкой и ласково что-то приговаривая.

– Нашла сегодня, – сообщила Лида, разворачивая коляску. Внутри лежал мальчик, месяцев пяти, голубоглазый, с рыжими вихрами, улыбающийся двумя зубами, так что на пухлых щеках проступили ямочки. – Тоже потерялся, бедный. Я, стало быть, хотела на кухню ночью сходить, за водой, а пошла в другую сторону. Проклятый мозг. Иду в темноте, натыкаюсь на предметы, и понимаю же, дура, что не туда иду, а сообразить не могу. Стала тебя на помощь звать. Кругом, как в трубе, ни черта не видно. Вроде окно слева, а поворачиваюсь – там стена с обоями. Потом слышу – плачет кто-то, потеряшка. Нащупала в темноте головку эту вихрастую, ручки маленькие, схватила, прижала, ну и вынесла к нам.

– Как это? – спросил Леша. В голове страшно зашумело, ноги подкосились, и он едва не упал.

– Кириллом назовем, – сообщила теща. – Внучка́ давно хотела.

– Это же не наш ребенок.

– Еще как наш. – Теща, хмурясь, посмотрела на Лешу. – Вознаграждение доченьке за все ее мучения. Бог взял, Бог дал, верно я говорю?

– Верно, верно, – ворковала Лида и, словно позабыв о Леше, снова стала смешно корчить рожи и сюсюкать.

Мальчик вторил ей, изгибая губы, и пытался ухватить скрюченными пальчиками за лицо.

Леша на работу не пошел, хотя собрался быстро и через полчаса уже был в небольшой забегаловке через два квартала от дома. Ему казалось, что Лида или теща следят, куда это он направляется, почему прогуливает и не надумал ли какую пакость совершить с их новенькими детишками. За окном сыпал густой снег, было слякотно и многолюдно. Трясущимися руками Леша вытащил из бумажника визитку колдуна, набрал номер. Ответили быстро, представившись Петром. Голос был молодой. Выслушав сбивчивую Лешину речь, Петр предложил встретиться и назвал адрес. Леша немедленно сорвался с места, на улице втянул голову в плечи, постоянно озирался. Ощущение, что за ним наблюдают, не проходило. Из темных углов и подворотен, казалось, вот-вот начнут выпрыгивать какие-нибудь мертвые дети.

Через сорок минут он оказался в центре города, быстро нашел нужное кафе, уселся за столик и стал ждать. Колдун Петр появился скоро. На вид ему было лет двадцать, одет он был в дорогое пальто, худой, длинноволосый. На каждом пальце по перстню, в губе кольцо. Леша почувствовал острое желание взяться за это кольцо и дернуть, но сдержался. Вместо этого как-то суетливо вывалил на стол несколько фотографий: где он с женой, где без жены, а где жена, наоборот, одна. Положил туда же Лидины вещи, какие незаметно успел прихватить из квартиры. Расческу старую, заколку и солнцезащитные очки.

Колдун заказал себе ванильный капучино, выудил из кармана стопку карт и тут же разложил перед Лешей некий узор, состоящий из таинственных рисунков и знаков. Леша в гадании был профан. Он смотрел то на карты, то на Петра, и выжидал. Петр же хмурился, дышал на перстни, натирал каждый из них о ворот пальто и вглядывался, будто действительно что-то там видел. Он перебрал Лидины вещи, к каждой присматривался и принюхивался. Рассмотрел фотографии. Вздохнул.

– Нет на вас порчи, – сказал он наконец. – Есть большое чувство, вроде любви. Кто-то рядом с вами испытывает его и транслирует на вас тоже. А вы как приемник улавливаете сигналы.

– И это все?

– Ну и с алкоголем завязывайте. Панкреатит, все дела. Умереть можете только влет.

– И это все? – с нажимом повторил Леша.

– А что вы еще хотели? Говорю же, порчи нет. Проклятий никто не наложил. Любят вас сильно. Или не вас. Жена, наверное. Не разобрать. И детишки.

От бессилия Леша зашипел, тут же спохватился и забормотал:

– Может, внимательнее посмотрите, а? Бесовщина какая-то. Ребенок мертвый, одна штука. И еще один непонятно откуда взялся. Лида говорит, что нашла. Сама теряется постоянно, а их нашла. Смеху-то.

Петру, судя по лицу, было не до смеха. Он молча допил капучино, собрал карты.

– Знаете, от чего больше всего страдают люди? – спросил, поднимаясь.

– Нет, от чего?

– От неверия. Не укладывается у них в голове, что может быть лучше, чем они думают. Жены могут не изменять мужьям, а тещи не такие уж и стервы. Мужья могут отлично готовить и быть верными, а дети – прекрасно учиться и никогда не лгать родителям. Но никто в такое не верит. Ходят ко мне, выпрашивают открыть им глаза. Хотят услышать, что с их жизнью что-то не так. А потом страдают. Постоянно. Накручивают, ломают счастье. Вы-то не ломайте.

Петр ушел, а Леша еще несколько минут сидел и переваривал услышанное.

После этого разговора у него в голове весь день будто со скрипом работал старый заржавевший механизм. Шестеренки проворачивались, болезненно терлись друг о друга. Леша ушел пораньше, возле дома заскочил в цветочный магазин и купил букет роз. В первые месяцы знакомства он каждую неделю дарил Лиде розы. А теперь вот перестал.