– Буду крепко тебя держать, – улыбнулся Леша, – чтобы не потерялась.

Наверное, он до конца не верил, что Лида чем-то больна, что из-за аварии у нее повредился мозг и она больше не та самая Лида. Так бывает. Понимаешь, но не принимаешь. Иначе не объяснить, почему он вдруг оставил жену в примерочной магазина и пошел в туалет. Думал, за пять минут ничего не произойдет. Лида ведь не дура, не уйдет куда-нибудь одна. Однако, вернувшись, он не нашел ее ни в примерочной, ни в магазине. Следующие двадцать минут Леша ходил по торговому центру. Кричать и звать стеснялся, к охране подходить – тоже. Глупо, глупо все это выглядело.

Он обошел магазины, туалетные комнаты – мужские и женские, – проверил аварийные выходы. Бегал по ступенькам, терпеливо обследовал каждый этаж. В конце концов, не удержавшись, стал расспрашивать продавцов, засуетился. Сначала было стыдно, потом уже все равно. Как назло, в торговом центре было полно народу, и Леша стал бояться, что просто не разглядит жену среди густой вязкой толпы. Может, она прошла мимо, несчастная, два-три раза, не в силах контролировать свое тело, а он смотрел в другую сторону или просто взгляд, что называется, замылился.

Леша стал кричать ее имя и фамилию. Стал звать. Люди смотрели на него с изумлением. Подошли охранники. Леша, совсем отчаявшись, объяснил им про заболевание жены. Стащил галстук через голову, потому что стало трудно дышать.

О жене объявили по громкой связи. Попросили всех, кто видел, подойти на пункт охраны на первом этаже. Леша кружился вокруг этого пункта мотыльком, но никто не подошел в течение получаса. Стало понятно, что либо Лида вышла из торгового центра, либо где-то потерялась капитально. Леша с ужасом воображал, как его жена стоит сейчас, уткнувшись лицом в стену, в темном и пыльном коридоре какого-нибудь служебного ответвления и не может победить собственный мозг, не может отдать правильную команду. Просто стоит, а пыль оседает на ее глазах и губах.

Он снова стал бегать по этажам, звать жену, чем пугал людей, и к нему снова подошли охранники, но уже не такие дружелюбные, как раньше. Они стали сомневаться, что у него вообще потерялась жена. Леша грозил вызвать полицию, ругался и кричал: «Уберите руки!», хотя его пока еще никто не держал.

Потом он увидел Лиду. Она сидела на скамейке прямо напротив входа в туалеты. Сидела, сложив руки на коленях ладонями вверх. Волосы растрепаны, голова опущена. Почему-то без верхней одежды, только в нижнем белье.

Леша побежал к ней, крича: «Вот же она, вот!» Охранники, впрочем, не разделили его бурной радости. Они подошли тоже, осмотрели Лиду, задали ей несколько вопросов. Лида выглядела пьяной, говорила заплетающимся языком и ничего не могла вспомнить, кроме темных бесконечных коридоров, дурного запаха и шума рвущейся одежды. Руки и ноги ее были покрыты мелкими царапинами и укусами мелких зубов. Крысиных?

– Это тупик с кондиционерами, за супермаркетом, – определил охранник. – Кто-то забыл двери закрыть, наверное. Хорошо, что на диких собак не наткнулась.

Леша набросил на жену пиджак, повел на улицу. Уже в машине увидел еще странное: несколько ногтей на руках у Лиды были вырваны. Подчистую. На их месте розовела бледная новенькая кожа.

– Поехали отсюда, – попросила Лида. – Хочу напиться. Составишь компанию?

Утром после того случая теща потащила Лиду в церковь. Царапины и укусы очень ее взволновали. Тесть, как всякий военный, был неверующий и пытался тещу отговорить. Он вообще в плане веры сильно со своей женой конфликтовал. Как-то, выпив на праздники, рассказал, что перестал верить в Бога после одного случая на войне. Под Моздоком около госпиталя сбили вертолет. Тестя с группой сослуживцев срочно отправили на место крушения – искать уцелевших и мертвых, транспортировать всех в госпиталь. Дело было на рассвете, над полем стоял густой туман. Разбившийся вертолет чадил клубами дыма, то тут, то там горели обломки. И всюду были раскиданы мертвые солдаты. Лежали в разных позах. Уже позже тесть узнал, что вертолет был набит срочниками, возвращавшимися из мест военных действий в Ростов. Закатав рукава, он грузил на носилки обгорелые тела. Одно, второе, третье. На каком-то там десятке наткнулся на еще живого паренька. Тот лежал на спине, задрав к небу окровавленные скрюченные руки без пальцев. Лицо тоже обгорело, а куски кителя влипли в кожу. Каким-то чудом уцелели глаза. Паренек смотрел на тестя, а больше ничего не мог сделать, потому что губ не было, век не было, от носа осталась только окровавленная дырка. Тесть тоже смотрел на паренька. В тот момент он вдруг и понял, что никакого бога нет, потому что не мог реальный бог допустить, чтобы вот такие молодые люди, не повидавшие еще жизни как следует, были раскиданы по полю, будто кусочки мозаики, мертвые или изуродованные. Он не мог оторвать взгляда от взгляда паренька, даже когда зрачки того перестали бегать, когда паренек умер, когда стало понятно, что глаза его теперь смотрят не на небо, а куда-то вглубь, в другой мир или, быть может, в неизбежную вечность.

В общем, тесть был против, отговаривал тещу. Он говорил, что Лиду надо лечить прогрессивными методами, отвезти в Германию или, скажем, в Канаду. Пусть ее там прооперируют или еще что.

– А деньги ты на это где возьмешь? – кипятилась теща, тщательно укладывая волосы под платок. – Всё вам заграницы, вынь да положь! Столько не зарабатываем чай.

Леша помалкивал. Он знал стоимость операции в Германии, но, чтобы заработать столько, не хватило бы и трех жизней. В бога Леша тоже не верил, но другим верить не мешал.

В итоге спор решила Лида, которая внезапно расплакалась.

– Я дочь потеряла, понимаете, дочь! По своей вине, как дура, как безобразина! – сказала она. – А вы тут ругаетесь. Мелочно! Делайте уже хоть что-нибудь, только не ругайтесь.

Она очень переживала из-за потери ребенка. В какой-то момент Леша даже стал винить себя за то, что не так явно, как Лида, выражает скорбь, но поделать ничего не мог. Не притворяться же. Его спасал алкоголь, а у Лиды спасения не было.

– Церковь тебя успокоит, милая. Церковь вернет душу на место.

Церковь, впрочем, действительно на какое-то время помогла. Лида вернулась со службы умиротворенная, впервые за несколько месяцев поспала в обед без криков и плача. Не звала во сне дочь.

Однако той же ночью, проснувшись, Леша увидел, что Лида сидит на потолке, на корточках. Она была обнажена, на коже на лодыжках вспухли вены. Ладонями Лида шлепала по штукатурке, оставляя черные отпечатки. Черными следами ладоней оказался покрыт весь потолок. Глаза Лиды были закрыты, суетливо бегали под веками. Когда она открывала рот, белая слюна капала из него прямо на кровать, где лежал Леша. Лида шептала: «Их тысячи здесь, тысячи, тысячи». Это определенно был глюк, хоть и очень реалистичный. Леша заторопился из комнаты в коридор, прошлепал босыми ногами до кухни, умылся ледяной водой и только потом вернулся обратно. Лида спала на своем месте, засунув руки под подушку. Черные отпечатки ладоней на потолке медленно растворялись и к утру пропали окончательно.

Сегодняшним вечером Леша припарковался у торгового центра на том же самом месте. На улице подступали сумерки, неумолимо отвоевывавшие пространство даже у ярких рекламных вывесок и фонарей. Леша любил сумерки, потому что в это время он начинал пить. Сразу после работы, перед ужином. Опьянение защищало Лешу от дурных слов в адрес тещи, от едких замечаний в адрес тестя и от отчаяния, которое было совсем ненужным, когда он смотрел на жену.

– Хочу купить новое платье, взамен того, которое потеряла, – сказала Лида, разглядывая выезд с парковки с двумя столбами, сломанным светофором и задранным к серому небу шлагбаумом.

– Может, старое найдем? – ухмыльнулся Леша. В последнее время он редко шутил. Впрочем, лучше шутки не становились.

– Старого больше нет, – ответила Лида. – Старое с меня сорвали.

– Ты помнишь, кто это был?