Петр уже упаковывал Климова в коробку и скреплял стяжкой пучки трубок и проводов. Саша бросила взгляд на усталое лицо безумного инженера, на его слезящиеся глаза под нелепыми очками, на заштопанную жилетку и рваные шерстяные носки крупной вязки, и такая ярость наполнила вдруг ее тело, что от следующего нечеловеческого рывка старое кресло развалилось.
– Это вы чего… – начал Петр, но не успел договорить. Саша схватила со стола первый попавшийся острый инструмент и с размаху всадила его Петру в глаз. Что-то брызнуло ей на онемевшие от ремней руки, Петр нелепо охнул и осел.
– Гад! – орала Саша. – Доставай его! Быстро!
– Уже нельзя, нельзя, – скулил Петр, пытаясь удержать в глазнице вытекающую кашицу. – Я подключил, он теперь только так… Он же мертвый по факту. Да и как я тогда с сыном-то буду? Простите меня, простите…
Саша со всей силы ударила коленом в голову Петру, тот жалобно крякнул и распластался на полу. Потом она безвольно опустилась в кресло и закрыла глаза.
Саше чудилось, что сегодняшнее утро – когда она почти голая, ничего не соображающая, открыла Климову дверь – случилось целую вечность тому назад. Зато день, когда мама беззвучно осела в покрытую ледяной коркой лужу, казалось, был еще вчера.
«И вот я опять совсем одна», – подумала Саша.
Она открыла глаза, достала из кармана мобильник, чуть поколебалась и набрала полицию. А потом представила, как удаляет мамин номер из контактов, как становится офлайн в болталке Климов, как мир делается бесформенным пятном на бесконечном бежевом пальто. Саша зажмурилась, услышала в трубке голос и… сбросила звонок.
* * *
Успокаивающе гудели вентиляторы. На экране дрожали два отделенных друг от друга изображения – сегодня это удалось впервые. Пристегнутый к креслу Петр набирал что-то на клавиатуре – все пальцы на его руках, кроме мизинцев, были неаккуратно ампутированы. Рана на месте правого глаза уже давно зажила, но Саша заметила, как из-под повязки что-то сочится. «Ох, не осложнение бы», – подумала она.
Саша поставила сумку на пол, положила на стол пачку йогурта и батон – ей предстояло накормить Петра и сводить в уборную, но к этим процедурам она давно уже привыкла. Тем более, Петр старался развлекать ее байками из своей инженерской жизни. Саша стыдилась, что покромсала для перестраховки Петру руки – он явно ничего дурного бы не предпринял, не сбежал и не напал, а с целыми пальцами печатал бы куда быстрее. Казалось, что месяцы, проведенные в таком состоянии, Петра совершенно не расстроили – он старательно работал над кодом, а когда Саша уходила, мог в награду потратить немножко времени и на сына.
Саша взяла микрофон, вгляделась в нечеткие контуры, потом сказала:
– Привет, мама, я тебя люблю. Я не уверена, слышишь меня или нет, и вообще ты ли это, но с некоторых пор я стала неисправимой оптимисткой. Мама, я очень по тебе скучаю, вот правда, каждую минуточку… Я не говорила это, когда должна была, так что постараюсь исправить хотя бы сейчас.
Она чуть-чуть помолчала, потом перевела взгляд на другую фигуру.
– Климов… Ох, Климов… Прости, что я тебя во все это втянула. – Голос ее задрожал. – Ты вообще офигенный, хотя и невероятный зануда, конечно. Не нужно было придумывать про какие-то тусовки, потому что я и без того…
Изображение поплыло, силуэты стали похожи на искаженные вороньи головы, а потом пропали.
– Связи все равно не хватает, кодом не получается выправить. Мы ведь трех человек теперь, так сказать, транслируем, – расстроился Петр. – Нужно мощности…
– Да-да, – кивнула Саша. – Как раз этим занимаюсь.
Донесся приглушенный звукоизоляцией звонок. Саша махнула Петру и вышла из комнаты.
На пороге стоял упитанный подросток в очках, его круглое лицо было взрыхлено прыщами разной спелости.
– Никому не говорил? – спросила Саша строго. – Переписку удалил? Друзьям не разболтал?
– Божечки, нет! Удалил! – заверил он. – Родителям ни слова, а друзей у меня и нету… Неужели тут правда хранится черная аркада? Ух, какая ты высокая… То есть прости, я не это…
Саша понимающе кивнула.
– Аркада в той комнате. Но покажу ее, только если побьешь меня в «Бомбермена». Ты взаправду хорош в старых играх?
– Да я вот с таких пор!.. – возмутился парень, показывая ладошкой на высоте колена. – Я, если хочешь знать, твои тексты уже много лет читаю! С них все и началось. А статья про черную аркаду – это чистый космос. Мы с мамой и папой на вылазку ездили, в палатке от дождя прятались, вслух читали – ух, жуть! А вообще, – парня прорвало, словно он наконец-то встретил того, кто готов был его выслушать, – меня в школе травят, типа, не рублю в рэпе, шмотки из колхоза, жиртрест, задрот прыщавый…
– Я поняла, – Саша успокаивающе похлопала его по плечу. – Иди в комнату, включай приставку, а я пока… – Она заколебалась, сердце как будто прижало тисками, слова застряли в горле, вспомнились удушливые школьные дни, «одуваны», «доски», «микрофоны»; почудилось правильным сейчас же прогнать парнишку, закончить все, вернуться в пустой мир к пятну на бежевом пальто и…
– Чего? – нетерпеливо уточнил пацан.
– …а я пока заварю нам чай.
Артем Гаямов. Десятый вал
1
Лед расползался по стене. Искрился инеем и выпускал все новые морозные щупальца, жадно вгрызающиеся в крашеный бетон. Зловеще потрескивал, подбираясь сразу и к загаженной плите, и к заваленной грязными тарелками мойке, и даже к едва успевшему вскипеть чайнику. А мобильный в этот самый момент, будто поддразнивая, запел голосом Цоя: «Белый снег, серый лед».
– Алло.
– Жилин, у меня проблемы.
– Поэтому ты сменила номер? Опять.
– Сменила, не сменила – они все равно находят.
– Кто они?
– Коллекторы. Кто же еще?! Названивают, гадости говорят. К матери заезжала, так там весь подъезд исписан – должница, сука, мразь и так далее. Сколько у тебя денег?
– У меня? Нисколько. Сегодня пенсию сниму.
– Жилин, ну что ты как дед?! Пенсию – слушать противно. Тебе всего сорок.
– Так что теперь? Пенсию не получать?
– Да получай, получай свою пенсию. Только я тебя про деньги спрашиваю. Тыщ двести хотя бы.
– Откуда их взять-то? Работы нет. Каждые пять минут всех на удаленку отправляют. Здоровому не устроиться, не то что с инвалидностью.
– Жилин, что ты сопли развел?! Сам два метра в длину, метр в ширину, чисто шкаф, а туда же – пенсия, инвалидность. Не поможешь – так и скажи. Хочешь, чтоб твою жену, мать твоих детей изнасиловали и убили вонючие коллекторы – так и скажи!
– Бывшую жену. А детей у нас нет. Да и как я помогу? Ну, хочешь – приеду, морды набью?
– Нет, Жилин, это мы уже проходили. Мне нормальная помощь нужна. Нормальная, понимаешь? Законопослушная помощь. Продай чего-нибудь или кредит возьми.
– Это мы уже тоже проходили.
– Ну не знаю тогда. Старуху какую-нибудь охмури.
– В смысле?
– В смысле, бабке одинокой мозги запудри. Они щас все зашуганные с этой самоизоляцией. Прикинься волонтером. Помоги там с продуктами, с лекарствами неделю-другую, а она на тебя квартирку перепишет. Только обязательно говори, что ты привитый.
– Я и так привитый.
– Ой, Жилин, какой ты правильный! Аж зубы сводит! Ладно, пока.
Жилин косо глянул на стену – ледяные щупальца слабели и таяли, поблескивая каплями воды, холод стремительно отступал, капитулировал.
– Ир, поговори со мной еще чуть-чуть.
– Вот еще! Поможешь, тогда поговорим. Чао!
2
На лестничной клетке под открытым настежь окном яростно металась швабра. Пахло морозом и гнилью в равных пропорциях. Жилин хмуро поежился и, указывая на распахнутую створку, многозначительно заметил:
– Не май месяц.
– Ште?
Швабра замерла, узкие глаза зло уставились снизу вверх. Под этим колючим взглядом Жилин машинально оправился и как можно солидней повторил:
