— Если видишь, то почему до сих пор мы не понимаем кто друг для друга? — разговор, который прожигает сердца и заставляет таить каждую девочку на земле, но не Аддамс. Она страшилась этого диалога. Боялась, что из-за своего неведения, она может ранить его так, что больше никогда не сможет приблизится к его израненному телу.

— Потому что мы оба боимся… — себе под нос проговаривала темноволосая и если бы Торп не нагнулся несколько мгновений назад к ее лицу, то не услышал слова, вылетевшие, словно дым, из ее рта.

— Чего же, Аддамс?

Что ответить человеку на вопрос о чувствах к нему же самому? Что говорить ему, если каждое слово стоит вечности в одиночестве? Что Уэнсдей Аддамс должна сказать Ксавье Торпу, чтобы не отдалить его от себя?

— Я боюсь лишь того, что ты меня не поймешь, не примешь. А чего же ты боишься, Аддамс?

«Ранить…

Убить своей холодностью…

Растоптать всего тебя…»

Он редко ее называл по фамилии. Как то раз он сказал, что ему не нравится фамилия готки потому, что в основе лежит имя Адам. В детстве у него был друг, которого звали Адам и тот жестоко предал его, насмеявшись.

— Почему ты молчишь? — он был на пределе. Каждая клетка его тела тряслась и рвалась. Хотелось закончить этот разговор и уйти от нее, больше не приходя. Но он решил идти до конца этой ночью и добиться от нее ответов.

— Боюсь, что ты начнешь ненавидеть меня за мои же особенности… — проговорила девушка, опустив глаза в пол, рассматривая его обувь.

Ксавье бы хотел многое ей сказать в этот момент, но не смог. Язык не поворачивался проговорить те слова, которые неделями сидели в его голове. Которые он, как молитву твердил себе перед сном.

Его ладонь примкнула уже к ее подбородку и не успев среагировать, Аддамс чувствовала теплые губы на своих. Что показалось странным для девушки в этот момент так это то, что она не сопротивлялась, не пыталась его придушить или что еще по хуже. Уэнсдей ответила на его жест. Прижалась к нему всем своим телом, вдыхая аромат его парфюма. Запуская свои пальцы в его шелковые волосы, будоражив их.

Их соединение могло длится вечность, если бы воздух в легких не закончился так быстро. Они бы не замечали даже пропажи кислорода, если бы это не грозило смертью. Ксавье бы не прекратил прижимать к себе Уэнсдей, если бы знал, что не убьет своим обильным вниманием.

— Ты меня сейчас задавишь. — проворчала Аддамс. И правда. Она была такой миниатюрной рядом с ним, что Торп просто мог не заметить ее и пройти мимо. Но к его счастью, Уэнсдей бы не дала ему не увидеть такую значимую личность в его жизни, как она.

— Прости. — тихо прошептал он ей на ухо, отпуская ее из своей хватки.

Ее глаза смотрели в его и где то екнуло внутри. Что то ударило их двоих в сторону груди. Даже если ему бы предложили все богатства мира, Ксавье не променял ее томный взгляд на них. Он бы лучше закрыл самого себя в клетке (что однажды с ним случалось), отказался от всего на свете, но не от нее. Не от ее холода и колкостей. Торп ни за что в жизни не простил себя за то, что оставил бы ее без своей надоедливости.

Комментарий к По разбитым зеркалам.

Хотела бы попросить вашей помощи и узнать, хотели бы вы видеть продолжение их историй?

Заранее спасибо ☺️❤️

========== Тело. ==========

Комментарий к Тело.

Тело - ЛСП.

Приятного прочтения💙

Мимолетные видения, которые посещали Аддамс почти каждую ночь, не прекращались. Она не хотела ложится в постель, пыталась найти любой способ, который поможет скрыться ото сна: писала книги, читала статьи или делала все уроки на ближайшие дни. Уэнсдей не говорила об этом ни с одной живой душой. Даже Вещь не стал исключением.

Почему то, ей было очень тяжело скрывать свои ночные тайны. А с каждым днем это становилось еще сложнее. И так сильные круги под глазами, стали еще темнее и пугающими. Бледная кожа, больше стала подходить на белое полотно его картин… Вены на руках и ключицах выглядывали из-под рубашки и пиджака, как ожерелье, приговоренное вечно выступать и красоваться на ее теле.

Энид часто просыпалась от криков соседки, но та лишь уверяла, что все в порядке, укладывая ее обратно в постель.

Ксавье замечал ее изменения в поведение: усталость, что было не свойственно уверенной в себе Уэнсдей, потерянность и неуклюжесть. Девушка часто роняла вещи, что то забывало и когда Торп спросил о ее самочувствие, получил лишь короткое «Я в порядке». Во что он естественно не поверил.

Но Аддамс не хотела им говорить (особенно парню), что ей снится Тайлер каждую ночь, вонзая свои устрашающие когти в нее. Но просыпалась она в поту лишь тогда, когда тот убивал важных ей людей на ее же глазах. Говорить с ними об этом значило бы для Уэнсдей, как просто отправить их в лапы этому монстру.

Она понимала, что все это ее страхи, проецирующие в ее сны.

Но это пугало… очень…

Готка и сама видела изменения в себе. Вечная сонливость и боязнь, когда к ней кто-то подходит со спины. Она это все подмечала, но сил не было, что то с этим делать. Поэтому, она просто пыталась жить…

***

Солнце, ненавистное ею солнце, пыталось пробраться сквозь черные шторы и разбудить владелицу темной постели. Но каждый луч, попадавший на кровать, замечал лишь сидячую фигуру на ней.

Звенел будильник, так отчаянно хотевший разбудить всех вокруг. Но блондинка, которая его и завела, все не могла проснуться.

— Энид — прокричала Уэнсдей — Я сейчас выкину твой будильник в окно и ты будешь постоянно опаздывать на уроки. — но ответа не было. Волчица лежала, укутавшись в теплое одеяло с головой и не реагировала на слова соседки — Я знаю, что ты не спишь и тебе просто лень встать с постели — но ответа также не последовало. Аддамс, скривив лицо, поднялась с матраса, подошла к будильнику, выключив его и посмотрела на подругу. Светлую голову было ели заметно под тоннами подушек и простыней. Синклер была ничтожно мала, по сравнению с тем, что лежало на ее постели. — Энид, ты сейчас проспишь все на свете.

— Отстань. Я хочу спать.

— Мне так и передать профессору? — сложив на груди руки Уэнсдей пыталась докричаться до совести блондинки.

— Ты такая назойливая. — прошипела Синклер, высовываясь из-под одеяла.

— Кто тут еще назойливый. — таким же тоном проворчала Аддамс.

Убранная половина комнаты в черных тонах, печатная машинка, с рядом стоящей стопкой белоснежных листков бумаги, несколько книг Агаты Кристи на подоконнике, а рядом кружка с недопитым эспрессо. Ее часть спальни пахла лесом после ливня, но запах инородных духов надоедливой соседки портил всю картину маслом.

Сделав глубокий вдох, Уэнсдей подошла к зеркалу и от отражения прошлого почти ничего не осталось. Она стала еще худее. Ее лицо стало совсем безжизненным. Надо заставить себя хоть сегодня нормально поспать — крутилось в ее голове. Аддамс не устанет себе это повторять, но каждую ночь, закрывая глаза, темная пелена перерастает в силуэты, а за ними и боль, которая пожирает здравый разум. В такие моменты хочется зарыться глубоко в мамины объятия из далекого прошлого, когда были не страшны ни сказки дяди Фестара, ни гроза. Когда ее сердце еще билось от счастья, приходящего с новым днем. Темноволосая хотела бы почувствовать снова легкость раннего рассвета… Но она выросла. Теперь знает о мире все. А главное, Уэнсдей Аддамс знает, что больше не сможет спокойно спать…

***

В теплице было как всегда шумно. Самые разные темы поднимались в ней: от маленького цветка на столе преподавателя до новостей, кто с кем переспал прошлой ночью. Уэнсдей это казалось слишком нереалистичным. Все было как и впервые дни ее пребывания в Неверморе. Она все также кладет свой рюкзак рядом с длинным и красивым юношей, который следил за каждым ее движением и эмоцией. Готка все также садится с ним и открывает нужную страницу учебника, повторяя материал домашнего задания. Девушка продолжает не нарушать традицию и поворачивается к соседке, говорит ей, что то вроде привет, оборачивается, продолжает вспоминать знания, приобретенные на прошлом уроке. Старается не смотреть на него, ведь знает, что этот взгляд сведет с ума. Знает, что проедется с ним говорить о больном.