— Эти уроки вообще не дают мне возможность жить — ныла, как всегда об учебе Энид. Она не любила учить те предметы, которые казались ей скучными. А это были почти все уроки — Ты уже все сделала? — обернулась на соседку, спросила ее блондинка.

— Да — коротко, но ясно ответила Уэнсдей.

Любой бы человек мог обиделся на ее холодность. Но были люди, которые находили в этом собственное удовольствие. Мазохисты. Энид была одной из них. Ей нравилось хотя бы то, что она отвечает, говорит с ней, задает вопросы, просит помощь…

В голове волчицы пронеслись воспоминания, возникшие на тех выходных.

***

Готка пришла поздно.

Где она была?

С кем?

И зачем?

Вопросы, которые Энид боялась задать, так и оставались лишь в мыслях. Уэнсдей выглядела хуже, чем обычно. Как будто по ней проехались катком. Как будто она поняла, что боится. Как будто она знала, что хочет поговорить.

— Что-то случилось? — со скрипом раздался по комнате голос волчицы.

— Нет. Вроде. — Аддамс села на кровать, попутно снимая ботинки с плащом.

— Что означает вроде в твоих словах? — Синклер боялась, что ее сейчас убьют из-за вопросов, которые она постоянно задает. Она думала, что ей сейчас не ответят.

Повернувшись к подруге, Энид удивилась увиденному. Соседка просто сидела на краю матраса и смотрела в пол. Не было видно ее глаз за шторкой из черных волос. Она была готова поклясться, что ее лицо расслабленно. Настолько, что даже не смыкаются брови в одну линию. Настолько, что можно разглядеть ее припухшие губы, которые постоянно были как тонкая струна виолончели.

— Не знаю. — так же тихо, как и предыдущие слова, произнесла готка. Блондинка постаралась изобразить искреннюю улыбку на своем лице так, чтобы не спугнуть этого одинокого, черного котенка. Она подошла к Уэнсдей, положила свою руку ей на плече, ожидав, что ее испепелят разъярённым взглядом. Но она сидела мирно. Как будто мертвая. Энид осмелела и села рядом с ней.

— Ты можешь мне рассказать, что тебя тревожит — с уверенность, что та расскажет, проговорила она — Ведь так поступают подруги. Рассказывают о своих переживаниях. Слушают переживание другого. Это называется поддержка.

— Не думаю, что я идеальный вариант для роли подруги. — говорила Аддамс, переводя взгляд с непонятной точки в полу на соседку. Та улыбнулась так светло, что хотелось улыбаться с ней. Улыбнулась настолько открыто, насколько позволял ей рот.

— Ты и заслуживаешь эту роль. — отодвинулась немного Энид, чтобы дать пространства подруге, кивнув, давая понять, что готова слушать ее.

Она медлила. В ее голове работали шестеренки, как не работали даже во время письма книги. Что сказать? Как сказать? А можно ли доверится?

Но она решает это сделать…

Доверится единственной подруге…

Аддамс достает своей телефон из левого кармана черных брюк, открывает сообщения, чат с неизвестным человек и передает Синклер телефон.

— Что это? — она продолжала листать переписку, в которой говорил только один абонент. Который отправлял фотографии второго почти каждый день — Кто это? — встревожено спрашивала она, с волнением заглядывая в глаза готки.

— Не знаю. Он написал мне сразу после отбытия на каникулы.

— И ты только сейчас об этом говоришь? А что если он убил бы тебя? А я бы даже не знала кто это? Что бы я делала? — она была зла, но не на нее. А на этого незнакомца. Она хотела обнять ее. Но знала, что ей нельзя этого делать — Ты кому нибудь об этом говорила?

— Нет

— Даже Ксавье?

— Даже ему — тишина. Энид листала переписку, ужасаясь, как близко он ее фотографировал всегда. Чувствовала неприязнь от каждого сообщения. И Уэнсдей приходилось это читать и смотреть одной. Синклер знает, что она сильная девочка. Справится со всем одна. Но ей было не жаль. Она чувствовала боль на себе за нее — С чего ты подумала, что я должна была ему рассказать об этом? — не по теме задала вопрос Аддамс.

— Это очевидно. — просвистела блондинка, как будто это и правда было очевидно. Для всех очевидно, но не для девушке в чёрном. Не для ее корявого сердца — Он влюблен в тебя. А ты пытаешься это отрицать каждый раз. Но мы сейчас не об этом…

— Я хочу об этом.

— Что?

Это был не шок. Это было что-то посильнее. Она была готова упасть с кровати в эту же секунду. Найти, что нибудь тяжелое. Ударить этого человека. Кричать и звать на помощь Вещь, говоря, что Уэнсдей украли.

Но это по прежнему сидела ее черная девочка. Это по прежнему была та самая ледяная глыба. Но что-то было не так…

— Почему ты решила, что он… что он…- она не могла сказать это слово. В ее словарном запасе было уйму слов. Но этому слову значения не было.

— Влюблен в тебя? — она кивнула — Ты когда нибудь замечала, как он смотрит на тебя. Как заботится о каждом твоем шаге. Он даже готов был принять тебя в Беладонну. Умолять их согласиться это сделать. Он пошел и стрельнул в этого пилигрима, чтобы спасти тебя. За тем, следовало, что ты закрыла его от…

— Я помню. Не напоминай. — ее плече заныло — Разве это можно считать чувством ко мне? Может он просто с ума сошел? — пронзительный смех распространился по всей комнате. Энид заливалась смехом.

— Господи. Все таки есть вещи, которые останутся для тебя на какое-то время непонятными — эта улыбка, этот смех был заразительным, и Уэнсдей Аддамс была готова поклясться, что ей захотелось сделать тоже самое. Рассмеяться так, чтобы ее слышали все в общежитие. Так как бы она в жизни не смеялась — Уэнсдей, поверь мне. Он любит тебя. И ты…

И она больше ничего не слышала. Не могло быть так. Она не могла чувствовать этого, ведь не знает, что это. С Тайлером было другое. Он ее интересовал. Но не больше. А Ксавье? Она к нему, что то чувствует?

Уэнсдей знает, что да. Знает, что не чувствует такой рези внизу живота больше ни с кем. Она знает, что переживает, когда взгляд не находит знакомую высокую фигуру, которая была выше ее самой на две головы. Уэнсдей знала, что это не любовь, но что тогда?

Энид смотрела на темноволосую и видела, как ее мозг работает, усердно, тревожно, как будто пробуя каждое услышанное слово на вкус. Она анализирует свой вкусовой диапазон и понимает, что такого она еще не пробовала. Энид знала, что она понимала, что любит, но не хотела признавать этого.

***

Кинув очередной листок бумаги, с неудачным набором слов в урну, Уэнсдей решила взять перерыв в писательстве. Не то чтобы надолго, но на сегодня уж точно. Подойдя к окну, она осмотрела леса, дворы, людей, которые куда-то бегут. Она была богом в своих мыслях, когда смотрела на людей с высока. Аддамс знала, что за такие мысли ее не осудят, ведь о них не узнают. Мир казался таким маленьким, как будто на ладони. Весь мир здесь. Перед ней он расстилался.

Синклер сладко сопела в своей постели. На часах уже за полночь и мать бы сделала два вывода, почему она не спит:

1. У нее хорошее настроение.

2. Она о чем то усердно думает.

И со вторым она была бы согласна.

Ксавье Торп не выходил из ее головы. Он засел там видимо на долго, зная, что и ухода его не хотят. Темноволосая стояла и смотрела на угнетенный мир, не понимая зачем она пыталась найти объяснения его не прихода на уроки. Пыталась найти ответ на вопрос о нем. Почему? Зачем она думает о нем?

Ноги сами развернули свою хозяйку и повели прочь из комнаты. Если она хочет ответы, то надо найти его. А потом лечь спать и забыть обо всем. Надо убедится, что его не убили и уйти. Она узнает, что Ксавье здоров и убежит от него подальше. Настолько далеко, чтобы он ее не нашел.

Общежитие мальчиков находилась в нескольких крыльях от женского. Даже за счет быстрого ритма ходьбы, Уэнсдей добралась до его двери только через двадцать минут после ухода из своей комнаты. Но снова этот непонятный страх подплыл к ней незаметно. Снова она пытается повернуть ручку, но просто стоит.

Она это делает…

Ее лицо обдает холодом, после открытия входа. Видимо обитатель комнаты хотел получить воспаление легких и вообще оставить ее без надоедливых, глупых монологов-диалогов.