– «Он не тот, кого я знала. Я искала совсем не его», – Хён Су произнёс эти безжалостные слова и посмотрел на свою собеседницу. – Я прав?

Потрясение и растерянность на лице Чжи Вон сменились решимостью. Она прикусила губу и, резко перестроившись, затормозила у обочины, отчего ремень безопасности Хён Су больно врезался в грудь, как раз там, где гулко стучало сердце в противовес внешнему напускному спокойствию.

– Вы делаете это нарочно, да? – не выдержала Чжи Вон. На её глазах закипали слёзы. – Почему вы так жестоки?

– Потому что, согласно медицинскому заключению, могу врать, не испытывая при этом вины, – солгал Хён Су, чувствуя, как вина, от которой он так убедительно открещивался, накрывает его с головой. – Похоже, вы так и не поняли. Или верите, что можете отличить мою ложь от правды?

Чжи Вон не отвечала и лишь тяжело дышала, вглядываясь в его лицо так, словно пыталась понять, он говорит искренне или лжёт.

Но время лжи, пятнадцатилетней, позабытой им, не нужной сейчас, прошло. И Хён Су не хотел лгать. Ни себе, ни ей. Ей – тем более.

– Когда я очнулся в больнице, я ничего не помнил. Словно просто проспал пятнадцать лет. Однако это не так. Привычки, выработанные за это время, никуда не исчезли. Никуда… – он усмехнулся, хотя горло его царапал колючий ком. Но ему нужно было всё это сказать. – Я готовлю блюда, которые никогда не видел и не пробовал. А в мастерской движения моих рук, когда я работаю с металлом, на удивление отточены до мелочей.

Он взглянул на Чжи Вон, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Она слушала его исповедь, затаив дыхание. Жадно внимала каждому слову. И это сводило Хён Су с ума.

– Я внезапно осознал, что могу считывать чужие эмоции и понимаю, как их лучше использовать. Поэтому я знаю, что вы хотите от меня услышать.

Застывшие слёзы сорвались с ресниц Чжи Вон, когда она опустила голову:

– Я ничего не хочу.

Хён Су не мог видеть мокрые дорожки на её белых щеках, но терпеть эту муку больше не осталось сил. С этим нужно было кончать, как-то разрубить этот гордиев узел, пока он действительно не потерял рассудок и не обрадовал тех, кто и впрямь считал его психом. Он устал метаться между снами и явью. Эта борьба до смерти измотала его.

– Нет, хотите. Ждёте, чтобы я сказал: «Пусть я и забыл тебя, но мои чувства остались». Вы отчаянно жаждете услышать эту ложь.

– Разве я когда-то говорила, что жду от вас эти слова? – дрожащими губами прошептала Чжи Вон и разрыдалась.

Хён Су и сам чувствовал, как его лицо заливают слёзы, но ничего не мог с собой поделать. Лгать он больше не станет.

– Как ты мог забыть меня? Как, скажи? После стольких лет и всего, через что мы с тобой прошли? – голос Чжи Вон креп и заполнял собой всё небольшое пространство машины, отдавался в ушах и резал Хён Су по живому.

Пусть.

Он больше не станет лгать!

– Как ты мог забыть меня, словно меня и не было в твоей жизни? – терзала его Чжи Вон.

– Детектив Ча, – с усилием прохрипел Хён Су, молясь только об одном: чтобы его не накрыл приступ удушья. Только не сейчас и не здесь. Не при ней. – Я в жизни никогда ни к кому не привязывался. И я не знаю, сколько продлятся те чувства, которые я испытываю.

– Вы настолько не доверяете себе?

– А вы… – не отвечая на вопрос Чжи Вон, продолжал он, сопротивляясь желанию схватиться за грудь и вывалиться из машины, чтобы прекратить эту пытку, чтобы ослабить боль, которая огнём разливалась в груди. – Вы постоянно смотрите и ищете прежнего меня. Воодушевляетесь, находя сходство, и разочаровываетесь, замечая различия. Но я его ненавижу. Прежнего себя – того, кто вам нужен. Ненавижу, слышите? И не желаю узнавать!

Боль полыхала за рёбрами и поднималась выше и выше, захлёстывая виски. Но Хён Су должен был договорить. Хотя бы раз. А там…

– Мы с вами продолжаем ходить кругами. Вы гоняетесь за моей тенью, а я убегаю, не желая открыться вам. В итоге мы просто стоим на одном месте.

Его наконец прорвало, и боль выплеснулась наружу вместе с рыданиями. Только вот легче не становилось.

Будь проклята эта чужая жизнь длиной в пятнадцать лет! Хён Су не желал думать о ней, вспоминать её, быть её частью. Если бы можно было так же стереть память у всех остальных, то и дело случайно называющих его Пэк Хи Соном, которого он люто ненавидел, хотя не помнил и никогда не встречал настоящего. Но каждый раз, глядя в зеркало, он поневоле спрашивал себя, кто же перед ним: он, До Хён Су, или тот, кем он стал в той, другой жизни, под чужой личностью. Каждый раз, когда он что-либо делал, он недоумевал, откуда у него этот навык, а сообразив, приходил в ярость. Настолько, насколько вообще был способен на подобные чувства.

Всё это было невыносимо. Просто невыносимо, как и слёзы Ча Чжи Вон, которая, закрыв лицо руками, рыдала рядом с ним…

Сколько они так просидели в машине, Хён Су потом так и не вспомнил. Равно как не понял, каким образом он вдруг оказался наконец один. Машины детектива Ча не было. Ночной Сеул погрузился в иллюзию сна, а он, Хён Су, сидел у каменного парапета моста, прислушивался к затихающей в груди боли и с облегчением дышал ночной прохладой и надвигающимся дождём.

Правильно ли он поступил, сказав Чжи Вон всё то, что вывернуло их души наизнанку? Он не был уверен. Но твёрдо знал одно: дальше так продолжаться не могло. Он не хотел притворяться. Не понимал зачем. Это что, вернёт его память? Вернёт все пятнадцать лет, прошедшие, как сон и превратившиеся для него в сновидение на самом деле?

Хён Су встал и огляделся, пытаясь сообразить, где находится и как добраться до дома Му Чжина. Он мог бы позвонить и попросить приехать за ним на машине. Мог бы вызвать такси. Но вместо этого просто двинулся вперёд, чувствуя, как лицо обдувает свежий ветер, а на кожу падают первые ласковые капли.

Дождь провожал его всю дорогу. Мягкий, утешающий, он тихо шёл рядом, обнимал за плечи и направлял полуслепого от рыданий Хён Су, смешиваясь на его лице со слезами. Он нашёптывал что-то бессвязное, неразличимое, остужал пылающие щеки и развороченную душу, возвращая ей – не покой, нет – убеждённость в правильности сказанных жестоких слов. В необходимости этого тяжёлого для обоих разговора, который рано или поздно всё равно бы случился.

Хён Су пошатываясь брёл по обочине и плакал. Он в жизни столько не плакал, как сегодня, этим поздним вечером. И когда его забрасывали камнями. И когда терзали на шаманских ритуалах, унижая и проклиная. И когда после побега из Кагён-ни он несколько дней голодал, пока в полуобморочном состоянии не оказался на задворках ресторана господина Но Ман Сика, который сжалился над ним, накормил, приютил и даже дал работу, не расспрашивая ни о чём. Он не плакал. Он закаменел, покрывшись непробиваемой защитной оболочкой, которая столько раз спасала его от отчаяния и помешательства.

И вот теперь эта оболочка лопнула. От взглядов Чжи Вон, от её слов, от её чувств к нему. И пролился ливень. Этот проливной дождь словно шёл из самой его души, со слезами вымывая всю тяжесть и неопределённость.

Сегодня Хён Су разбил сердце Чжи Вон. Но поступить иначе ему бы не позволила совесть, уважение к детективу Ча и что-то ещё такое, чему он не находил названия. И поэтому просто шёл и плакал, а дождь шёл вместе с ним до самого дома Му Чжина.

У входной двери, шагнув под навес, Хён Су ненадолго задержался, глядя на войлочное ночное небо, из которого сыпался холодный бисер. Он не жалел о том, что сказал. И теперь лишь надеялся, что этот ночной дождь если не обрадует, то хотя бы успокоит Ча Чжи Вон. Извинится перед ней за него, найдёт правильные, нужные слова, которые сам Хён Су отыскать не смог.

Он надеялся, что Чжи Вон всё поймёт. Простит его за правду. И перестанет искать того, кого встретить ей больше было не суждено.

========== 6. Тарталетки ==========

– Папа плохой. Поехал в путешествие один. Надо было взять меня и маму, а он нас забыл.