Так вот, после допроса ему приснилось, что он стоит в этом подвале с Ча Чжи Вон. Она с каким-то мстительным удовольствием тычет ему в лицо плеер, откуда доносится голос его матери, поющей колыбельную, а он задыхается, борясь с желанием броситься на девушку и отобрать у неё своё единственное сокровище. Нет, не просто отобрать, а вырвать из рук, переломав ей пальцы. Нет, ещё лучше – вырвать вместе с руками, чтобы она больше не издевалась над ним так изощрённо, так жестоко. Сквозь дурноту и шум в ушах Хён Су едва осознавал, что тянется к Чжи Вон в попытке задушить её. Чтобы она почувствовала то же, что и он. Но что-то ему мешало, не позволяя сомкнуть пальцы на хрупкой шее с неистово бьющейся жилкой. В результате этой короткой мучительной борьбы он просто упал на грязный пол и хрипел, пытаясь сделать вдох. А Чжи Вон… Что делала в конце того дикого чёрного сна она, Хён Су уже не увидел, вскинувшись на постели с открытым ртом и прижатыми к горлу руками.

Тогда ещё, помнится, в комнату вбежал Ким Му Чжин. В одних пижамных штанах, лохматый, с испуганным лицом, он выглядел довольно комично, вот только Хён Су был не в том состоянии, чтобы оценить это в полной мере. Он ещё долго пытался продышаться и давился водой, которую ему подсунул Му Чжин, без конца бубня о жутких криках, поднявших его с постели посреди ночи…

Поёжившись от болезненных воспоминаний, Хён Су прибавил горячей воды и попытался расслабиться. Сейчас всё было иначе: вода не губила его, а ласкала и успокаивала. Он больше не задыхался. И находился не в декорациях фильма ужасов, а в квартире Ким Му Чжина.

Отчего же так муторно на душе, так паршиво?

Из этого состояния нужно было выбираться: он и так невесть сколько проторчал в ванной. Надо было как-то встряхнуться. И, не дав себе времени опомниться, Хён Су резко вырубил горячую воду, непроизвольно ахнув от ледяного потока, обрушившегося на его плечи. Стуча зубами, он с остервенением растёрся полотенцем, прогоняя остатки морока, пока мир не встал на место. Или сжалился над ним и притворился, что встал.

Вот и встряхнулся, размышлял Хён Су, выходя из ванной.

Кофе. Ему нужен кофе. Шоковую терапию требовалось подкрепить хорошей порцией крепкой горькой панацеи.

Он, поёживаясь, добрался до кухни, шлёпая босыми пятками по полу, налил стакан воды и залпом выпил. Потом, подумав, выпил ещё.

За минувшие месяцы он уже освоился и неплохо ориентировался в крохотной квартирке Ким Му Чжина. Он обосновался здесь с того момента, как его выписали из больницы. Идти-то всё равно было некуда: не жить же в полицейском участке или того хуже – в своём прежнем доме в Кагён-ни, куда он ни за что не вернётся. И тут вдруг волшебным образом объявился его бывший одноклассник, друг детства, если так его можно назвать, и позвал к себе. По старой памяти. Хён Су не стал привередничать и вот уже три месяца занимал гостиную Му Чжина, изучив холостяцкую берлогу журналиста от угла и до угла.

Разумеется, Хён Су не забыл камни, что Му Чжин вместе с другими придурками бросал в него тем летом, когда всплыла жуткая правда о его отце, До Мин Соке. Он не забыл ему слёзы сестры, До Хэ Су, возле которой Му Чжин вился вьюном, пока их маленьких хрупкий мирок не разлетелся вдребезги.

Он ему ничего не забыл.

Хён Су скривился, только теперь заметив, что перелил воду выше допустимого уровня в кофеварке. Зашипев от досады, он принялся вытирать лужу на пластиковой столешнице, когда тишину квартиры раздробил на кусочки звонок мобильного.

– Хён Су, ты? – вместо приветствия уточнил Му Чжин.

– А кому ты звонишь? – резонно поинтересовался Хён Су, наконец-то включив кофеварку и падая на стул с таким облегчением, словно он не на кнопку нажал, а пробежал марафон.

– Ты где?

– Здесь, – буркнул он в ответ, зная, как Му Чжина бесит его немногословность и неопределённость.

А это, оказывается, забавно.

– А поконкретнее? – повысил голос Му Чжин.

– У тебя дома, болван, – сжалился Хён Су. – Где же ещё?

– Раз так, то давай ноги в руки и сюда, в суд. Забыл?

Забудешь такое, как же…

Не дождавшись ответа, Му Чжин добавил:

– Сегодня же первое слушание по делу Хэ Су.

– Я помню.

– Тогда шевелись. На твоё счастье, заседание перенесли на полдень.

Хён Су, не ответив, сбросил звонок, мстительно хмыкнув: пусть побесится. Забавно же! И наконец налил себе кофе.

Нет, он ничего не забыл Ким Му Чжину. И пока ещё не решил, прощать его или нет, несмотря на всё изменившееся отношение бывшего друга к нему и к Хэ Су в настоящем.

Он никогда не забывал плохое. Вообще ничего не забывал. Кроме этих проклятых пятнадцати лет! Выходит, он просчитался, вычеркнув из своей жизни месяц комы. И куда-то пропали целых пятнадцать лет, о которых ему рассказывали такое, отчего он снова начинал задыхаться.

Эти годы просто выпали из его памяти и из жизни, словно их взяли – и вырезали. Как вырезают кусочек ленточки на открытии какого-нибудь магазина или монумента. Отстригают серединку. Вот эта серединка, этот лоскут в пятнадцать лет из его памяти и выпал шёлковой юркой змейкой. Память просто распалась на два несоединимых куска, а он пытался её связать, восстановить целостность, но концы постоянно выскальзывали из пальцев, и у него ничего не выходило.

А две его реальности: та, которую он помнил и осознавал, и та, о которой ему все говорили, – как две стены, сходились и сдавливали его, лишая покоя и воздуха.

Он барахтался между ними, как в мутной ржавой воде, не зная, за что зацепиться.

Парадоксально, но его единственной зацепкой, его спасательным кругом неожиданно стал Ким Му Чжин, которого Хён Су столько лет ненавидел. За себя. За сестру. За булыжник в висок. За всё. И тут вдруг этот проныра превратился в его единственную опору, его кислород в сужающейся чёрной щели меж двух миров. Двух его жизней.

Одна – та, что Хён Су знал и слишком хорошо помнил. До мелочей. До стона. До взгляда прохожего в Кагён-ни. До мельчайшей капли крови на воротнике форменной школьной блузки Хэ Су. Она, эта жизнь, была паршивой, но понятной. Он приспособился к ней и просто плыл по течению, мечтая только о забвении и одиночестве. И о ночах без сновидений – его единственном отдыхе и спасении.

В этой жизни он прожил двадцать один год. Восемнадцать из них в деревне с клеймом психа, а после – и сына серийного убийцы, а три – никем. Без семьи, без дома, без документов, без надежды. Ну да, ведь он своими руками поджёг родной дом и сбежал в Сеул. Но при этом он оставался самим собой – До Хён Су, каким бы ненормальным он ни был или казался окружающим.

А во второй реальности ему, оказывается, уже тридцать девять. Он сын состоятельного главврача университетской больницы, и зовут его Пэк Хи Сон.

Бред… Бред. Бред!

Оказывается, теперь он знает столько людей! Или, вернее, это они его знают. Как сына уважаемого человека, как владельца ювелирной мастерской, как опытного – откуда? – мастера по металлу, создающего эксклюзивные дорогие изделия.

На Хён Су одним махом обрушилось всё, а особенно – его новая личность, которую на него настырно примеряли все и каждый, как торговец на рынке, желая продать. Звали Пэк Хи Соном и говорили о нём невероятные вещи.

И ладно бы этим всё и ограничилось. Но нет! Все как один утверждали, что у него есть – подумать только! – семья. Жена! Дочь! Это уже ни в какие рамки не лезло. Чтобы у него, человека с диссоциальным расстройством, были какие-то привязанности? Больше – семья? Ребёнок?

Бред!

Да он в жизни к себе ни одну девчонку и близко не подпускал, кроме сестры (будто бы кто-то стремился с ним общаться – ха!). Но то сестра. А то – жена! Уму непостижимо!

Оказывается, эта самая офицер полиции, которая встретила и преследовала его после комы, и была его женой.

Оказывается, из жизни нужно было вычеркнуть не месяц – целых пятнадцать лет!

Мало того. Он не только перенёсся на пятнадцать лет вперёд, но и прославился. Скрываясь и шарахаясь от людей, он вдруг оказался известен всем и каждому. Одни называли его героем, который помог поймать серийного убийцу, другие считали несчастным, который скрывался, взяв на себя вину за преступление сестры, третьи – психопатом, укравшим чужую личность и имя, чтобы обмануть и использовать несчастную девушку.