– Вы понимали, что причиной конфликта послужило жестокое обращение с вами старосты Квон Сон Бока? – мягко продолжил адвокат.

– Да.

– Почему же вы не попросили помощи у правосудия?

Как же там говорил Му Чжин? Ведь раз десять повторил, смекалистый пройдоха с языком, подвешенным за тонкий конец. Вот уж действительно – репортёр. Да ему книги надо писать вместо статеек. Такой талант пропадает!

– Господин До Хён Су? – напомнил о себе адвокат.

Да и чёрт с ним, с отрепетированным вариантом Ким Му Чжина!

– Мне даже в голову не пришло, что хоть кто-то сможет помочь, – вздохнул Хён Су и услышал ответный удивлённый вздох, эхом прокатившийся по залу суда. – После известия о том, что отец – серийный убийца, исход суда был предрешён.

Общий вздох из удивлённого стал сочувствующим.

– Староста Квон Сон Бок запугивал До Хэ Су? – по-прежнему участливо спросил адвокат.

Хён Су увидел, как у сестры по щекам покатились слёзы. Он знал, что эти вопросы и ответы на них вспарывают Хэ Су душу, возвращая в прошлое, но ему нужно было это сказать.

– Когда староста забирал меня на ритуалы, сестра ночами не смыкала глаз. И её часто тошнило…

Он сказал правду. Он говорил только правду, так почему же ему было настолько паршиво?

Потому что на него смотрела Чжи Вон. Смотрела так, словно впервые видела его. И видела насквозь. Ей он лгал больше и дольше всех. Так имел ли он теперь право хотя бы на слово лжи?

Судя по лицам, присяжные были на его стороне. И этому следовало радоваться. Но отчего-то Хён Су не мог. Он нервно крутил кольцо на пальце, безуспешно силясь посмотреть на Ча Чжи Вон, и до него словно издали донеслось:

– Прокурор может приступать к вопросам…

И прокурор приступил. Вернее, приступила, потому что в вишнёво-чёрной мантии, напоминающей Хён Су окровавленную школьную блузку сестры, над ним нависала хрупкая молодая женщина с каменным лицом и холодным, металлическим, как секатор, голосом:

– До Хён Су, – лязгал этот безжалостный голос у него в ушах, – вы сменили личность и обманывали всех вокруг пятнадцать лет. Жертвой обмана стала и ваша жена, офицер полиции. Это так?

И почему он решил, что у девушки-прокурора бесстрастное лицо? На нём ярко выделялись глаза, горевшие азартом гончей. Она непременно хотела уничтожить его, засадить его сестру за решётку и получить продвижение в карьере. У неё даже подёргивались крылья носа от предвкушения неизбежного триумфа. Когда-то на него так же смотрел староста Квон Сон Бок. По схожим причинам.

– Это так? – гнула своё прокурор.

Но Хён Су сквозь скрежет металла в её голосе слышал только учащённое дыхание Ча Чжи Вон, не отдавая себе отчёта, как у него это получается.

– Я права? – ширились кроваво-вишнёвые струи на чёрном.

Они топили его, чтобы он захлебнулся в чувстве вины, чтобы не смог выплыть на поверхность из тьмы. Чтобы он…

Хён Су перестал терзать кольцо на левой руке и заставил себя вернуться в реальность.

– Да, это так, – признался он и похолодел, услышав шепотки в зале:

– Значит, всё-таки он лгал…

– Я же говорила, что он псих…

– Он же не способен испытывать вину.

Не способен? Тогда как называется то, чем он давился сейчас, думая о Чжи Вон?

А прокурор подходила к нему всё ближе, красные полосы почти заполнили собой всё пространство.

– Как вам удалось так искусно всех обманывать? У нас есть сведения, что вы не испытываете эмоций, как остальные люди.

Нормальные.

Она очевидно хотела сказать – нормальные люди, но сдержалась, лишь на секунду запнувшись.

Крыть было нечем. Его медицинские документы с заключением психиатра разве что по ТВ не показывали. «Отсутствие эмоций, экспрессии, интереса». «Нехватка эмпатии и чувства вины». Что там ещё было, Хён Су уже не помнил, да это и не имело сейчас значения. Для него вдруг важным стало совсем иное.

– Так знакомо ли вам чувство вины? – словно прочла его мысли прокурор, и уголки её губ дёрнулись вверх.

Отвернувшись от неё, Хён Су посмотрел на Чжи Вон. Впервые за время заседания. И тут же ухнул в её взгляд. Она смотрела на него с тревожным ожиданием, но оно не было суровым, осуждающим или равнодушным. Это ожидание было каким-то… родным, отчего сразу захотелось плакать. Так Чжи Вон смотрела на него в недавнем сне.

Хён Су спал, да, спал во сне в своей постели, в своём доме. Вернее, их с Чжи Вон доме. Он, кажется, был болен или ранен – он не помнил, но помнил, что она сидела рядом на постели и гладила его по щеке. Это прикосновение тёплых пальцев Хён Су ощутил и сейчас от одного только её взгляда. Вспомнив тот уютный сон, полный ласки, и свои ощущения после пробуждения, Хён Су смутился, и у него напрочь вылетел из головы заготовленный ответ на этот вопрос. Му Чжин предвидел и его – ну надо же!

А в голове прозвучало:

– Я люблю тебя. Я люблю тебя, Чжи Вон…

И тут же за ним издалека прошелестел голос сестры:

– Ты её любишь, свою жену?

– Нет, я никогда такого не испытывал. Это чувство мне незнакомо.

Неужели это говорил он? И первое, и второе? Но это значит, что он лгал. В каком-то из случаев точно! Хотя… Это же был только сон. Или всё-таки нет?

– Господин До Хён Су? – напомнила о себе прокурор точно так же, как до этого адвокат, но в отличие от него, у девушки в голосе звенела сталь, которая вмиг отрезвила Хён Су.

Вовремя.

Он сжал руки в замок, ощутив, как в костяшку пальца упёрлось кольцо.

Ну почему они с Му Чжином не телепаты? Вон, сидит рядом с Чжи Вон и аж подпрыгивает на стуле от напряжения, а губы его шепчут ответ, что они столько раз проговаривали. Вопрос-то был очевидным и ожидаемым!

– Свидетель? – повысила голос прокурор.

Хён Су через силу посмотрел на неё. На её лице змеилась победная улыбка.

Не рановато ли?

– Свидетель, ответьте, вы способны испытывать вину?

– Я возражаю, ваша честь! – неожиданно пришёл ему на выручку адвокат.

И пытка кроваво-вишнёвыми лентами закончилась. Но не в пользу Хён Су. Прокурор дала присяжным понять, что он – превосходный лжец и манипулятор. Теперь все его прежние показания покажутся ложью.

Однако Хён Су в данный момент на всё было наплевать. На всё, кроме Чжи Вон, которая неотрывно смотрела на него, и он мог поклясться, что слышит её голос:

– Я верю тебе. Я знаю, что ты меня любишь. Я это чувствую, пусть ты и сам ещё не можешь этого понять…

Он немного пришёл в себя только на улице, когда они с Му Чжином направлялись к машине. Журналист не скрывал досады и размахивал портфелем, словно отгонял мух. И было отчего: он имел право ворчать и даже злиться.

Благодаря жалостливым статейкам Му Чжина и поднятому им шуму в Интернете пресса и обыватели были на их стороне: брата и сестры До. Трагедия двух сирот, которых чурался мир, и всё такое… Однако у защиты не находилось веского козыря, чтобы убедить судей. И это понимали все. Им нужно было играть на том, что у них имелось. И играть уверенно. А Хён Су так нелепо провалил беседу с прокурором!

– Ты чего? – мурыжил его Му Чжин. – Ты же ожидал подобный вопрос! Мы же готовились! «Тогда у меня не было выбора. Я искренне об этом сожалею». Всё из головы вылетело, что ли?

В другой раз Хён Су просто вырвал бы из рук этого зануды портфель и треснул бы по башке. Но только не теперь.

Он хотел было сесть в машину, даже уже взялся за ручку двери, когда в глянцевом отражении увидел фигуру Чжи Вон и сам не понял, как у него вырвалось:

– Это всё из-за неё. Когда наши взгляды встретились, я обо всём забыл.

Он обернулся и коротко кивнул Чжи Вон, замершей возле своего автомобиля, а потом, чтобы не сказать ещё что-то, не предназначенное для ушей Му Чжина, и не сделать чего-нибудь необдуманного, спрятался в салоне, ругая себя на чём свет стоит.

Но Му Чжин, плюхнувшийся рядом, не унимался:

– Слушай, ты не можешь быть с ней подобрее, поганец?

Они что, сговорились сегодня все, что ли? Давят на него, кто как умеет! И прокурорша-карьеристка, и доброхот Му Чжин, и даже Ча Чжи Вон! А она – сильнее и больнее всех.