– Да, интересную игрушку ты себе выбрал, – подхватил Роули. – Эксклюзив.
Антонин подхватил свою мантию, лежащую на скамье, и мужчины направились к выходу из зала.
– Знаешь, – холодно проговорил Долохов после некоторой паузы, когда они уже подошли к дверям, – меня не очень радует, что тебе так много обо мне известно.
– Значит ли это, что мне теперь нужно оглядываться? – с усмешкой бросил Роули.
– Возможно, – коротко ответил Антонин, проходя в дубовые двери первым. Он надеялся, что напарник не заметил, как его губы в этот момент тронула едва заметная улыбка.
Кап-кап-кап…
Крики стихли, кажется, полчаса назад. Или прошел уже час? Время здесь тянулось как-то иначе. Оно то растягивалось, превращая минуты в часы, то вдруг начинало бежать словно стрелки на циферблате в ускоренной съемке – и часы становились секундами. Она перестала следить за временем – не только за часами, но и за днями. Последней была восьмая засечка на каменной стене, сделанная краем железной тарелки, в которой дважды в день появлялась еда – магия Азкабана. Такая же магия, как и та, что очищала ее каждый день. Эти чары действовали еще при старом правительстве и были призваны минимизировать контакты с заключенными, которые были осуждены на пожизненное.
Кап-кап-кап…
Наконец-то тишина. Это было редкостью здесь. Обычно кто-то обязательно или кричал, или стонал, или молил… Она научилась засыпать под эти ужасающие звуки, лежа на железной кровати и изо всех сил кутаясь в одеяло, которое, впрочем, назвать таковым можно было с огромной натяжкой – материя была настолько тонкой, что просвечивала при свете дня, и, конечно, совсем не согревала. А учитывая, что из-за присутствия дементоров и окружающего башню океана в Азкабане всегда царили могильный холод и сырость, непрекращающаяся простуда стала вечным спутником Гермионы с момента заключения.
Кап-кап-кап…
Она знала, почему так тихо. Дементоры насытились и ушли, давая заключенным время восстановиться. Они никогда не высасывали душу без остатка, всегда оставляя чуть-чуть надежды, чуть-чуть жизни, чтобы на следующий день прийти снова. Вечный шведский стол. В первый день они забрали ее воспоминания о прибытии в Хогвартс на первом курсе, поглотив восторг и предвкушение чего-то грандиозного и оставив лишь память о разрушенных в битве стенах замка. Во второй день они отобрали радость в ожидании Рождества – осталось лишь горе от потери друзей и близких, с которыми она проводила праздники.
Каждый день они приходили и вычеркивали из памяти самое светлое, оставляя только мрак, пустоту и боль… Вчера они украли их с Роном первый (и последний) поцелуй, и теперь лишь его мертвое тело стояло у нее перед глазами.
Кап-кап-кап…
В первую ночь здесь она ждала не только дементоров. Она знала, что они приходили к другим – слышала мольбы женщин и рваные стоны мужчин. А еще она видела. Видела, как охранники издевались над телом Тонкс в камере напротив. Она видела все. Эти картины яркими вспышками до сих пор всплывали у нее перед глазами, даже сейчас, когда Тонкс уже два дня как мертва, а ее камера пуста. Эта девушка была сильным человеком, но едва ли кто-то смог бы выдержать столько...
Гермиона ждала Пожирателей. Но когда дементоры насытились и ушли, она осталась одна до утра. А утром пришел Селвин, новый надзиратель Азкабана. Гермиона вжалась в стену, готовясь к худшему. Но он поспешил успокоить ее, сказав, что посетителей ближайшие три недели не предвидится, ведь он хочет подарить ее девственность своему другу. Он не сказал кому.
Будет ли это Долохов? Попытается ли он получить то, что ускользнуло прямо перед носом на торгах? Или это будет тот второй – Джагсон? Кто из них лучше? Нет, не так. Кто из них менее жесток и безумен? Есть ли разница, если ей все равно суждено умереть здесь? Пусть не от пыток Пожирателей, но от дементоров…
Или от банальной болезни – кашель с каждым днем становился все хуже, вчера весь день болела грудь, и было сложно дышать. Те крупицы магии, которые остались в ней, несмотря на ошейник-подавитель, отчаянно боролись с болезнью, но магии все же было слишком мало. И болезнь брала свое – сдавливая легкие до жжения, вынуждая дышать маленькими рваными вздохами.
Кап-кап…..
Последние капли, скопившиеся после дождя в оконном проеме между прутьями решетки, упали на пол. И теперь лишь ветер разрывал тишину.
Поместье Темного Лорда возвышалось на холме среди скалистых гор. Чем-то шестиэтажный замок с остроконечными башнями разной высоты и ширины напоминал Хогвартс, только мрачнее. Драко не знал, кому поместье принадлежало ранее, но был уверен, что бывшему владельцу оно теперь уже точно не понадобится.
Пройдя сквозь четыре заградительных магических барьера (чертов безносый параноик) юноша вошел через парадный вход и уверенной походкой направился в южное крыло замка – туда, где Повелитель принимал своих преданных соратников. Он знал, что, скорее всего, пришел последним, ведь ему никто не встретился на пути – вероятно, все уже были внутри в ожидании собрания.
– Малфой! А мы все гадали, придешь ты или нет, – едва переступив порог гостиной южного крыла, он услышал елейный, но с явным едким оттенком голос слева.
Стоящий вместе с Гойлом-старшим и Треверсом, Мальсибер гаденько ухмылялся. Драко знал, они с отцом никогда друг друга не жаловали, и сейчас, вероятно, Мальсибер чувствовал себя хозяином положения в связи с устранением недруга с игрового поля. Конечно, он не мог упустить возможность кольнуть по больному его сына.
– А с чего бы мне не прийти, Мальсибер? – холодным тоном, растягивая слова (совсем как отец), спросил Драко, повернувшись к мужчинам в пол оборота.
– Ну как же. После того, как твой отец так сильно налажал. Даже не знаю. Если бы такой позор обрушился на мою семью, я бы, наверное, залез в свою нору и носа не показывал от стыда.
Он широко улыбнулся, хотя скорее оскалился, как акула, готовая проглотить маленькую рыбку. Но он просчитался. Драко никогда не был жертвой. Он сам был хищником – не тигром или волком, но хитрой лисой. Пожиратели были осведомлены о талантах Люциуса, но они понятия не имели, на что способен его сын. Пока не имели…
– Очень хорошо тебя понимаю, Мальсибер. Если бы я был на твоем месте, я бы именно так и поступил. Но, видишь ли, в том, чтобы быть Малфоем есть много преимуществ. И одно из них – даже если один из Малфоев облажается, остальные-то все равно останутся Малфоями. А ты, как бы ни старался лебезить перед Повелителем, все равно всегда будешь просто Мальсибером.
Улыбка медленно начала сползать с губ мужчины, его лицо довольно быстро стало покрываться красными пятнами от поднимающейся внутри ярости, а глаза начали метать искры.
Ситуацию, которая вот-вот могла перерасти в дуэль, невольно спас нарисовавшийся непонятно откуда Амикус Кэрроу.
– Драко, рад видеть тебя, – он протянул ему руку, за которую Драко схватился, как за спасительную соломинку.
– Взаимно, Амикус, – вальяжно протянул Драко, пожимая его руку. Если бы он был актером, ему бы точно дали сейчас награду «Актер года» за такую невозмутимость.
– Сочувствую, насчет твоего отца, – произнес он, увлекая Драко в сторону.
– Не стоит, Амикус, – со всем безразличием, которое он только способен был продемонстрировать, произнес Драко. – Отец был трусом, за это и поплатился.
– А как Нарцисса?
Будто тебе не плевать.
– Ей тяжело, конечно. Я отправил ее на материк, чтобы она немного отвлеклась, развеялась. Знаешь – выставки, дома моды, шопинг, – Драко ухмыльнулся. – Расскажешь, что у вас тут интересного произошло, пока я разбирался с семейными делами? Я хотел прийти на торги, но…. Сам понимаешь. Не до того было в тот день.
– Однако, как я слышал, ты своего не упустил и уже прикупил себе парочку куколок? – кривая улыбка скосила и без того не отличающееся привлекательностью лицо Кэрроу.
Драко кивнул.
