Как тренер он должен был следить за их техникой и правильным применением боевых заклинаний, чтобы по окончании дуэли указать на ошибки и дать комментарии. Но, как он ни старался, он не мог сконцентрироваться. Все его мысли занимала она. Маленькая грязнокровка настолько прочно засела у него в голове, что даже здесь, в Министерстве, ему всюду мерещилась непослушная копна каштановых волос.

Девчонка в Азкабане уже три недели. Как она там? Достаточный ли это срок, чтобы сойти с ума?

Долохов помнил это место очень хорошо. Будучи наслышанным о том, что делали дементоры с заключенными, он сильно напрягся, когда в первый день они вшестером собрались вокруг него, покружили, но вдруг… убрались прочь. И больше не появлялись в его камере. Все 15 лет им не было до него никакого дела. Еще бы, насытиться-то нечем – у него же не было ни одного светлого, по-настоящему счастливого воспоминания. С одной стороны, это, конечно, замечательно, хотя бы о дементорах беспокоиться не нужно, но с другой… этот факт наталкивал его на грустные мысли о прожитой жизни.

Одиночество не сильно его напрягало. Он привык быть один, наедине с самим собой. А поскольку в Азкабане заняться все равно больше было нечем (ведь ему не давали ни книг, ни газет), он просто сидел на холодном каменном полу или на такой же холодной железной кровати и смотрел в маленькое решетчатое окно… И думал. Много думал. В какой-то момент он понял, что, если что-то и сведет его здесь с ума, так это его собственные мысли.

Ах, да, еще хохот Беллатрисы… Или ее разговоры… с кем-то.

С кем, дракл ее раздери, она разговаривала? Камера же одиночная.

Святая Цирцея, как же эта отбитая на всю голову ведьма его заколебала своим трепом!

Честное слово, иногда он задумывался, а не специально ли его закрыли в камере рядом с мадам Лестрейндж, чтобы сделать его пребывание в Азкабане еще более мучительным?

А грязнокровка? Наверняка, у нее полно счастливых воспоминаний, которые придутся дементорам по вкусу. Да и одиночество ей не грозит. С такой-то нежной кожей и милой мордашкой….

Она не протянет в тюрьме и полугода.

– Тренер! – в очередной раз окликнули его.

Долохов поднял глаза – на тренировочной площадке один из парней стоял над лежащим на полу парализованным товарищем. Какие там заклинания они применяли? Кажется, этот бросил Экспульсо, когда он вспоминал, как приятна была на ощупь ее кожа тогда, в малом зале собраний, а тот, с прилизанными волосами, вроде как наколдовал Инкарцеро, когда он представлял, как, наверное, упруги бедра ее юного тела….

– Сэр? – снова обратился к нему студент.

– Неплохо, – начал Долохов, подойдя к ученикам, – для школьников. Но если вы хотите быть достойными солдатами Новой армии, вам нужно научиться использовать что-то не столь… односложное.

Вдруг тяжелые дубовые двери распахнулись, и в зал вошел Роули в амуниции Пожирателя Смерти. Они с Антонином договорились перекусить после работы, а потом отправиться вместе на собрание к Темному Лорду.

– На сегодня все, – произнес Долохов. – За выходные каждый из вас должен отработать какое-нибудь двусоставное, а лучше трехсоставное боевое заклинание и продемонстрировать его на дуэли в понедельник. Все свободны.

Начав переговариваться между собой, студенты быстро покинули тренировочный зал.

– Трехсоставное? – усмехнулся Роули, подойдя к напарнику. – Ты, правда, думаешь, что эти мальчики смогут наколдовать что-то сложнее Петрификус Тоталус?

– Это Центр боевой подготовки, Роули, – бесцветным голосом проговорил Антонин, – а не курсы бытовых чар. Эти мальчики сделали выбор в пользу военной карьеры и должны быть готовы выполнить любой приказ. Без вопросов. А приказы у нас, сам знаешь… Они не смогут постоянно обходиться простым Инкарцеро.

– Ты пытаешься сделать из них…, – Торфинн чуть помедлил, а затем уверенно продолжил, – себя.

Долохов нахмурился и посмотрел на Роули.

– Но они – не ты. У них разные способности. Не каждый из них за три дня сможет научиться трехсоставным заклятьям боевого класса.

– Я поставил задачу. Как они будут ее решать – меня не волнует.

– Тебя не волнует, – повторил Роули.– А что волнует?

Взгляд Долохова помрачнел.

– Это, конечно, был риторический вопрос, – Торфинн усмехнулся. – Я знаю, что тебя волнует. Точнее, кто.

Антонин ненадолго прикрыл глаза и устало провел ладонью по лицу. Потом снова посмотрел на Роули.

– Тебя там не было, Финн, ты не знаешь, как все это было… Сначала этот мудак Джагсон, а потом… Чувствую себя…

– Как ребенок, у которого отец забрал любимую игрушку, – закончил за Долохова Роули, окидывая отрешенным взглядом тренировочный зал.

– Че ты сказал? – бросил Долохов.

– Да ладно тебе, – лишь отмахнулся Роули, снова посмотрев на напарника. – Думаешь, это не заметно что ли?

– Что незаметно?

– Ты постоянно упоминаешь ее в разговоре. Почти в любом, – сказал Роули, стойко встретив убийственный взгляд Антонина. – С той битвы в кафе, как только Снейп восстановил тебе память.

– Нихрена, – попытался отбиться Долохов.

– Вот только мне не заливай. Мы с тобой сколько лет вместе на миссиях? – парировал Роули. – Ты, конечно, весь такой непробиваемый, но некоторые вещи за столько-то лет я явно вижу. Ты увлекся девчонкой.

Долохов запустил руку в свои темные вьющиеся волосы и, шумно выдохнув, опустился на расположенную рядом скамью.

– Как это могло произойти? – спросил он будто самого себя. – Она грязнокровка!

– Ага, грязнокровка, – кивнул Роули. – Дерзкая, умная, воинственная, длинноногая… Каштановые волосы. Все, как ты любишь, – констатировал он.

Долохов поднял удивленный взгляд на собеседника.

– Что? – ответил Торфинн на немой вопрос. – Думаешь, за все эти годы я не узнал, какие женщины тебе нравятся? Да и в Лютном ты всегда выбираешь одинаковых девок.

– Ты еще скажи, что я влюбился, – недовольно скривившись, резко сказал Антонин. – Я не пятнадцатилетний пацан, Финн, и уже давно не западаю на длинные ножки и симпатичную мордашку.

– Мы оба опытные маги, Тони. И думаю, ты понимаешь также как и я, что дело не в ножках и мордашке. Точнее, не только в них. Всё это лишь приятный бонус, – ответил Торфинн. А когда Антонин снова поднял голову, посмотрев на него, продолжил. – Причина в той связи, которая образовалась между вами после заклятья Забвения. Мощная магия всегда оставляет отпечаток. А уж вторжение в чужое сознание такой силы и подавно. И если между волшебниками существовала эмоциональная ниточка, она всегда подкрепляется магически. Ненависть, страх… Увлеченность….Я ведь не ошибусь, если скажу, что девка понравилась тебе еще тогда, в Отделе тайн? Ее Обливейт просто впечатал эту эмоцию. На мне-то, к примеру, ее заклятье никак не отразилось, потому что меня грязнокровка никак не зацепила.

Антонин отвел взгляд в сторону, спорить было глупо. Он и сам знал о влиянии магической энергии на человеческое тело. Ничто не проходит бесследно. И в том, что девочка запала ему в душу тоже сомнений не было.

– В любом случае, теперь это уже не имеет никакого значения, – произнес Долохов, с недовольством отметив, что это прозвучало как-то уж слишком отчаянно.

– Почему? Попроси Повелителя о милости, – предложил Роули.

– И как ты себе это представляешь? – скривившись, спросил Антонин.

– А почему нет? Он ценит тебя, наверное, больше всех нас. Я уверен, если ты правильно подберешь слова, он исполнит твою просьбу. Ну, а если нет… Ты просто извинишься, и вы закроете эту тему.

– Просто извинишься, – Долохов хохотнул, вставая со скамейки. – Это ты так шутишь, Финн?

– Не убьет же он тебя за такую мелочь, в конце концов? – ответил Роули, а потом, задумавшись на секунду, добавил: – Ну, может, Круциатус бросит. Так не в первый же раз.

– У него особый Круциатус, – Антонин напрягся. – Мне до сих пор иногда то его наказание после провала в кафе снится в ночных кошмарах, – вдруг его лицо озарила легкая ухмылка. – Черт, девка так поработала с моей памятью, что я даже не понимал, за что меня пытают.