— Страшный яд, — сказал Камербанн.

— Это трава, вне всякого сомнения, — отозвался Робийярд. — Никакая не страшная, просто неизвестная.

Камербанн покачал головой:

— Без магии тут не обошлось, мой добрый чародей, будь уверен, — заявил он. — Наши чары обезвредили бы любой природный яд. Нет, этот был приготовлен знатоком, да еще при помощи черной магии.

— Тогда что мы можем? — спросил маг.

— Мы можем продолжать налагать чары, чтобы облегчить его состояние насколько возможно, и надеяться, что действие яда закончится, — ответил Камербанн. — Можем надеяться, что старая Гретхен сделает наконец нужную смесь…

— Было бы легче, если б у меня была хоть крупица яда, — пожаловалась старая Гретхен.

— И можем молиться, — договорил Камербанн.

Не веривший в богов Робийярд нахмурился. Он привык доверять только разуму и никогда не молился.

— Я отправлюсь к Морику Бродяге и узнаю о яде больше, — со зловещей гримасой сказал он.

— Его уже пытали, — заверил его Камербанн. — Сомневаюсь, что ему вообще что-либо известно. Полагаю, он просто купил его где-то на улице.

— Его пытали? — саркастически переспросил Робийярд. — Тиски, дыба? Нет, это не пытка. Это всего лишь жестокое развлечение. Искусство пытки требует вмешательства магии. — И он направился к двери, но Камербанн удержал его за руку.

— Морик ничего не скажет, — сказал он, печально глядя в запавшие глаза разъяренного мага. — Останься с нами. Останься со своим капитаном. Может, он не доживет до утра, а если перед смертью очнется, будет лучше, если рядом с ним будет друг.

Против этого Робийярд ничего не мог возразить. Он вздохнул, вернулся к своему креслу и тяжело опустился в него.

Вскоре в дверь постучал один из городских стражников, принесший запрос от городского совета.

— Скажи Джереми Болу и Яркхельду, что Вульфгара и Морика скорее всего надо будет обвинить в убийстве с особой жестокостью, — негромко сказал Камербанн.

Робийярд расслышал его слова, и сердце его еще больше заныло. Какая, в сущности, разница, какое обвинение выставят против Вульфгара и Морика. Будь то просто преднамеренное или убийство с особой жестокостью, их приговорят к смертной казни, только во втором случае казнь будет более долгой, к ликованию толпы на Карнавале Воров.

Но Робийярду зрелище их смерти не доставит большого удовлетворения, если его дорогого капитана не будет в живых. Он уронил голову в ладони, раздумывая, не отправиться ли в самом деле к Морику и, налагая на него одно за другим заклинания, заставить признаться, какой яд они использовали.

Но Камербанн прав, Робийярд и сам это понимал. Он хорошо знал воров вроде Морика. Наверняка он не сам изготовил яд, а просто кому-то хорошо заплатил за него.

Чародей поднял голову, и его измученное лицо прояснилось. Он вспомнил тех двоих, что были в «Мотыге» до прихода Вульфгара и Морика, тех, что наняли мальчишку. Чумазый матрос и его покрытый татуировками товарищ. Маг вспомнил «Попрыгушку», спешно покинувшую бухту Лускана. Может, Вульфгар и Морик обменяли чудесный молот варвара на яд, которым убили Дюдермонта?

Робийярд резко встал, не вполне представляя себе, с чего следует начать, но с уверенностью, что нащупал нечто важное. Кто-то — либо парочка, пославшая уличного мальчонку предупредить о появлении капитана, либо кто-нибудь с «Попрыгушки» — знает секрет отравы.

Робийярд еще раз взглянул на бедного капитана — смерть его была близка. И маг стремительно вышел из комнаты, полный решимости узнать хоть что-нибудь.

На следующее утро Меральда робко вошла в кухню, все время чувствуя на себе отцовский взгляд. Она также посмотрела на мать, стараясь угадать, рассказал ли ей отец о том, как неосмотрительно она вела себя с Якой. Но Биаста просто светилась радостью и, очевидно, даже не подозревала о произошедшем.

— О, расскажи мне о саде! — воскликнула Биаста, лучась улыбкой. — Он действительно такой красивый, как говорит Герди Харкинс?

Меральда мельком взглянула на отца. Но он, к ее облегчению, тоже улыбался. Девушка присела на свой стул и придвинулась поближе к матери.

— Еще лучше, — ответила она, тоже радостно улыбаясь. — Какие там краски, даже на заходе солнца! Х при луне, хотя цвета гаснут, там царит такой аромат, что прямо за душу берет. Но самое главное не это, — сказала Меральда деланно бодрым голосом, готовясь выдать новость, которую от нее ждала — Лорд Ферингал предложил мне выйти за него замуж.

Биаста аж взвизгнула от восторга. Тори изумленно вскрикнула с набитым ртом и крошки полетели во все стороны. Дони Гандерлей удовлетворенно хлопнул по столу обеими руками.

Биаста, еще неделю назад едва встававшая с постели, вскочила и начала суетиться, приводя себя в порядок и восклицая, что ей немедленно нужно оповестить об этом своих подруг, и в особенности Герди Харкинс, которая всегда немного воображала, поскольку время от времени шила платья для леди Присциллы.

— А почему ты вернулась вечером такая расстроенная и в слезах? — спросила Тори Меральду, как только они остались одни в своей комнате.

— Занимайся своим делом, — ответила Меральда. — Ты будешь жить в замке, ездить в Хандлстоун и Файрешир, и даже в Лускан и другие удивительные места, — не сдавалась Тори, — и при этом ты плачешь. Я слышала.

Меральда была готова опять расплакаться, но только сердито посмотрела на сестру и снова занялась домашней работой.

— Понятно, это Яка, — решила Тори, довольно ухмыляясь. — Все еще думаешь о нем.

Меральда приостановилась, чтобы взбить свою подушку, потом на мгновение прижала ее к себе —Тори сразу поняла, что она собирается сделать, — а потом с размаху ударила ею Тори, и обе сестры повалились на узкую кровать.

— Скажи, что я королева! — потребовала старшая.

— Могла бы, но не стала, — упиралась Тори, и Меральда принялась щекотать ее. Вскоре девчонка не смогла больше выдерживать, сдалась и закричала: — Королева! Королева! Но ты же грустишь о Яке, — уже серьезно добавила девочка чуть позже, когда Меральда принялась за починку белья.

— Мы с ним встретились вечером, — созналась старшая. — Когда я шла домой. Он с ума сходит, когда думает обо мне и лорде Ферингале.

Тори прикрыла ладошкой рот и наклонилась поближе, боясь пропустить хоть слово.

— А еще он меня поцеловал.

— Лучше лорда Ферингала?

Меральда вздохнула и, утвердительно кивнув, прикрыла глаза, вспоминая сладкие минуты с Якой.

— Меральда, что ж ты будешь делать? — спросила Тори.

— Яка хочет, чтобы я сбежала с ним.

Тори широко открыла глаза и вцепилась в подушку:

— А ты что?

Меральда расправила плечи и смело улыбнулась младшей сестре:

— Мое место рядом с лордом Ферингалом.

— Но Яка…

— Яка ничем не поможет маме, да и всем нам, — пояснила девушка. — Можно отдать сердце кому угодно, но жизнь провести надо с подходящим человеком, ради тех, кого любишь.

Тори хотела возразить, но в комнату вошел Дони Гандерлей.

— У вас есть работа, — напомнил он, посмотрев при этом на старшую дочь так, что она поняла: он слышал их разговор. Он даже с одобрением слегка мотнул головой, когда выходил.

Для Меральды этот день прошел как в тумане, она все пыталась уговорить свое сердце примириться с долгом. Ей и в самом деле хотелось поступить так, как было бы лучше для ее семой, но сердцу не прикажешь — она жаждала узнать, что такое любовь, в объятиях мужчины, которого действительно любила.

На террасных полях в горах Дони Гандерлей терзался не меньше. Утром он видел Яку Скули, но они только обменялись беглыми взглядами. Один глаз у парня заплыл и не открывался. Вчера Дони чуть не убил юношу, посмевшего покуситься на благо его семьи, но сейчас он вспомнил о своей юношеской любви и, глядя на избитого Яку, чувствовал себя виноватым. Нечто более важное, чем долг, соединило Яку и его дочь прошлой ночью, и Дони внушал себе, что не должен испытывать к Яке вражду, поскольку единственный грех парня в том, что он любит Меральду.