Настоящая Анжелка вздрогнула — никогда… Никогда не подозревала, что может смотреть так… холодно и презрительно!
Та, другая, взирала на эту свысока, считая еë своей, не заслуживающей внимания, бракованной копией.
— Точно, глюки, — успела подумать, прежде чем тëмное пятно полностью поглотило отражение, и на его месте появилась… Оксана?!
Девушка затравленно обернулась, лихорадочно придумывая правдоподобную отмазку, но позади никого не было, а из коридора донеслись звуки шагов и Оксанино простуженное покашливание.
Облегчëнно вздохнув, медленно повернулась обратно.
Зеркальная Оксана никуда не делась.
Серые глаза, словно ледяные копья, пронзали снисходительным презрением. Чувственные, слегка приоткрытые губы кривила вызывающая ухмылка, а руки сладострастно оглаживали обтянутые шикарным, кровавого цвета кружевным бельём, округлые бёдра, тонкую талию, упругую грудь…
Беспощадная, не терпящая возражений и не знающая угрызений совести. Хищница. Цирцея. Дьявол во плоти.
Анжелка явственно услышала грудной саркастический смех подруги, когда позади той возникла неясная фигура и сильные мужские руки нетерпеливо сорвали с девичьего тела бельë.
Через мгновение незнакомец прильнул к Оксане вплотную и стало видно его лицо…
Точëные резкие скулы и волнующая лëгкая небритость…
Где-то за окном гротескно пропела скрипка.
Это было слишком…
Анжелка не стала ждать окончания представления и пулей вылетела из комнаты, едва не сбив с ног настоящую, сопливую и хмурую Оксану. В руках которой парила чашка с травяным отваром.
— Ты чего, — удивилась подруга, оглядывая Анжелку с головы до ног, — ты что в этой комнате делала? Смотри, сейчас бабка выскочит и узнаем, почём в Одессе рубероид!
Анжелка, вдруг позабыв о намерении больше с Оксаной не разговаривать, соврала:
— Бегемот… Мне показалось, что он там…не может выйти…
— Да и хер бы по нём! — они вошли в свою комнату и Оксана, глядя как Анжелка, бросившись в постель, закутывается в одеяло, добавила, — ты плохо выглядишь. Слушай, может съедем отсюда? А? Не нравится мне здесь. Не знаю…такое чувство, будто кто-то постоянно наблюдает за нами и настораживает, что хозяйки не видно.
Анжелка тяжело вздохнула, но не удостоила ответом, лишь глубже зарывшись в подушку.
Словно в противовес сказанному к ним постучали.
— Д-да… — растерялась Оксана.
Дверь отворилась и девушка громко всхлипнула.
— Девочки, — раздался скрипучий голос бабы Ани, — может, кто-то из вас умеет делать уколы?
Анжелка обернулась и парализованно застыла — во мраке дверного проëма отчëтливо виднелась фигура хозяйки. Вокруг неë, как и там, в зеркале, клубился мрак, только теперь его прорезали ещё и багровые нити, словно пиявки присосавшиеся к абсолютно обнажëнному телу бабки.
Еë фигура, как в калейдоскопе, постоянно менялась.
То явственно обозначались по-старчески капризное, с признаками деменции лицо, отвисшие груди и сморщенный, опавший на лобок живот, а крючковатые пальцы мяли какой-то шуршащий целлофановый пакет. То вдруг являлась молодая, потрясающе красивая девушка с вьющимися до пят белокурыми волосами. Переливающиеся пряди словно жили своей жизнью и непрестанно змеились по длинным стройным ногам и гибкому стану. На губах играла блудливая улыбка. В руках она сжимала пульсирующее бордовой кровью живое сердце.
Неизменными у обеих оставались лишь глаза — живые и проницательные, равнодушные и жестокие.
Разного цвета.
Анжелке в голову пришла дурнейшая мысль, что всë это смахивает на дискотеку: стробоскоп есть, не хватает только музыки.
Она заворожëнно наблюдала за быстро сменяющими друг друга образами и прозевала миг, когда бабка оказалась в комнате. Мерцание картинок остановилось на отвратительной старухе.
Баба Аня стояла во всей “красе” рядом с кроватью, протягивала ей шуршащий пакет с ампулами и шприцами, и капризно шамкала:
— Давай же, детка, это будешь ты, — на этих словах хозяйка наклонилась, прикоснулась к руке Анжелки холодными и сырыми, как кладбищенская земля пальцами, и заглянула девушке в глаза.
Пластыря не было. Белок одного глаза был знакомо исчерчен тоненькими нитями гематомы.
Анжелка хотела заорать во всë горло и попыталась рвануть с кровати, оттолкнуть от себя ужасный призрак, но тело перестало слушаться. Всë что ей удалось, это тихо взвизгнуть и заторможенно махнуть рукой.
— Ты что, совсем ëбнулась? — озабоченным голосом Оксаны поинтересовалась баба Аня и отвесила Анжелке звонкую оплеуху.
Морок исчез. На его месте стояла настоящая Оксана, с чашкой горячего чая в руках и выражением крайнего недовольства на лице.
— Совсем сбрендила, чуть без глаза меня не оставила, — проворчала девушка, уселась на свою кровать и отпила чай.
Только сейчас до Анжелки дошло, что на улице темно, а в комнате горит ночник.
— Сколько времени? — голос от пережитого всë ещё не слушался и был сиплым.
— Ночь на дворе. Ты изволила заснуть ещё днëм. Не знаю, что ты там увидала, — Оксана кивнула в сторону комнаты с зеркалом, — но ты крутилась, как уж на сковороде, а под конец и вовсе стала мычать и вскрикивать, будто тебя ударники{?}[играют на ударных инструментах (барабан, ксилофон, литавры, тарелки и т.д)] насилуют.
— Почему именно ударники?
— Тупой вопрос. Хорошо, портовые грузчики тебя больше устраивают?
— Может и больше, — Анжелку словно током прошило: «Значит, я тупая, да? Ещё скажи — страшная! Издеваешься, подруга? Ну ничего. И на моей улице перевернëтся фура с пряниками».
Продолжать разговор не стала. Продемонстрировала своё «фу» повернувшись спиной.
Весь следующий день избегала Оксану, насколько это было возможно.
Последние две пары решила прогулять. Вернулась рано. Бегемот не встретил, как обычно.
— Кис, кис, — позвала кота, припоминая, что и ночью спать в ногах не пришëл. — эй, муркотей, ты где?
Муркотей нашëлся на кухне. С видом всея владыки усатый говнюк восседал на столе и занимался сверхважным кошачьим делом — вылизывал яйца. В ответ на возмущëнный возглас посмотрел так, словно рублëм одарил и недовольно перепрыгнул на подоконник. Попытку погладить пресëк предупредительным рыком и оскалился.
— Эй! Ты чего?! — столь резкая перемена в поведении удивила и обескуражила. — Тебя-то чем обидела?
Бегемот, словно понял вопрос, коротко мявкнул и поцокал когтями в направлении зала.
— Ты с ума сошëл? Я то кино досматривать не хочу! — заявила коту, усевшемуся перед запретной дверью.
Кошак, игнорируя всяческие возражения, упорно смотрел на дверь, изредка нервно подëргивая кончиком пушистого хвоста.
— Ты что, не понимаешь? Я не хочу… Больно…
Кот вздохнул, всем своим видом показывая, дескать, ну что с дуры возьмëшь, и толкнул лапой дверь.
Анжелка попятилась, качая головой. Бегемот обернулся и она попала во власть немигающего взгляда.
Его глаза — живой и проницательный янтарный, и глубокий, затягивающий зелëный, с неоновой прослойкой вокруг зрачка, смотрели серьёзно и пронзительно.
— Хорошо, только потому, что ты просишь, — уступила девушка и вошла в комнату.
Анжелка сдула с ладони остатки Оксаниного лица — последний фрагмент уничтоженных фоток, поцеловала мурлычущего Бегемота между ушей и с недоброй улыбкой сказала:
— The Show Must Go On!
========== Часть 4 ==========
Комментарий к Часть 4
Ммм, несколько похабно вышло. Но… из жизни слов не выкинешь.
Оксана который день плутала в нескончаемом лабиринте узких и тëмных коридоров, мрачных стен и безликих дверей, из-за которых доносились неясные голоса. В основном мужские. Слов не разобрать, как-будто они всплывали сквозь толщу воды.
Каждый раз оказываясь здесь, искала выход и находила. Пока. Всë дальше и дальше, и совершенно не помнила, что с ней бывало после того, как вырывалась на свет.
А сегодня одна из бесчисленных, неопределëнного цвета дверей вдруг открылась…
