А где Анжелка?!

На карачках проползла в их комнату — никого.

Анжелка в последнее время вела себя более чем странно и Оксана объясняла это тем, что, скорее всего, у неё появился кто-то. А как иначе толковать эти попытки исправить походку, научиться носить узкие юбки и туфли на каблуке; запрет на жрачку после шести и долгие беседы с Бегемотом на кухне; дебильный и вульгарный макияж и высокомерный, если не сказать ебанутый, взгляд.

Оксана с усилием встала и включила свет. Анжелкины вещи были на месте — значит, где-то крутит хвостом. Ну и ладно. Только вот погром… Решилась постучать к хозяйке — всë-таки надо поставить старую в известность. Но, к еë ужасу, от прикосновения дверь отворилась. Оксана замерла на пороге — всë та же противная луна бессовестно высветила скрюченное, жухлое, как у давно издохшей крысы, тело бабки, лежавшее на односпалке. Девушка непроизвольно сделала шаг вглубь комнаты и разглядела жуткую сардоническую ухмылку, навсегда застывшую на сморщенном, как старый башмак, лице.

В следующую секунду Оксана завизжала и ураганом вылетела из квартиры. Что было потом помнила урывками — вызвала милицию; ждала у подъезда на лавочке. Приехавший сонный и, кажется, не совсем трезвый, следователь, буднично осмотрел тело, поковырял носком ботинка осколки старого зеркала; задавал кучу каких-то вопросов. Потом заявил, что тело заберут в морг, до выяснения. Интересовался, есть ли у бабки родственники и как давно она преставилась. Ни на один из этих вопросов ответа у Оксаны не было. Мент подозрительно покосился, но смолчал. Через каких-то два часа мумию забрали, а она подписала протокол допроса и увидела, что опер, нахохлившись, как сыч, направился к выходу.

— Постойте! А мне что делать?

— Спать ложись. — буркнули из-за двери, грохнул лифт и всë стихло.

Ага. Спать! Здесь?!

Девушка затравленно зыркнула по сторонам, как-будто ожидая нападения.

— Ну уж дудки, — сказала непонятно кому, — лучше ТрИбляди или рояль.

Быстро начеркала записку Анжелке, собрала вещи и поехала в общагу.

Коменда, шлявшаяся по коридорам, завидев Оксану, возмущённо всплеснула руками и придушенно возопила:

— Убирайся вон, блядина! Жили же спокойно, так нет, нате! Привела хахаля и всю его семейку! Устроили тут - Содом и Гоморру!

Оксана даже сказать ничего не успела, как её бесцеремонно подхватили под руку и безоговорочно выставили за дверь.

Бестолково потоптавшись на пороге, поняла, что скоротать ночь на рояле тоже не судьба — учебный корпус давно закрыт. Посмотрела на часы — скоро утро. Возвращаться в квартиру - не вариант. Общага для неё закрыта. Подруг в городе нет.

— И что теперь? — спросила у всё той же нагло наблюдающей луны, хранившей злорадное молчание. — А я знаю, что теперь.

Решение пришло само собой и было единственно верным — на неделю-другую уехать домой, к родителям. Алогичность происходящего и тщетные попытки что-либо осмыслить измотали вконец. Хотелось домашнего тепла, заботы, завтрака в постель и ощущения тёплых маминых рук на голове.

*

Осклизлые, уходившие в тоскливую вечность, низкие и тëмные туннели тяжело смердели тухлятиной и кровью, болью и страданиями. Тишина окружала и обволакивала, словно липкая паутина, от прикосновения которой дыбились волосы, а внутри всë съëживалось в кошмарном ожидании.

С едва слышным чваканьем во мраке неторопливо передвигалась странная парочка.

Юная и прекрасная, если смотреть издалека, девушка, восседающая на драконе.

Однако, если бы кто-то из живых и впрямь мог разглядеть сей дуэт поближе, увидел бы, что, хоть сиськи у девицы и торчали, как у молодой козы, но кожа больше напоминает древний пергамент, позвонки неестественно выпирают, а на искажëнном яростью лице брови хмурятся над совершенно пустыми глазницами.

Девица наотмашь лупцевала свою животинку между ушей, прямо по чешуйчатой башке и беззвучно шипела:

— Образина! Тухлый слизняк! Злыдень! Анчуткин выкидыш!! Пиздоблядское мудоëбище! Ебать тебя чертями до селезёнки! — дальше хозяйка загнула такие выверты, что Анжелка невольно заслушалась, хоть более половины и не поняла. —Ты, как оказалось, ни уха ни рыла в людях не смыслишь! И как прикажешь теперь быть? Если б знала, что ты такой дубиной стоеросовой окажешься! — на последнем слове чертовка особенно сильно огрела по шее демона-слугу, с негодованием порыкивавшего и остервенело хлеставшего себя по бокам остроконечным хвостом, — Ну, ничего, зато теперь почувствуешь всю прелесть безвылазного существования здесь. Никакой тебе рыбки, никаких мартовских поблядушек и путешествий по ванным и шкафам. Нашëл подругу, блядь! Надо было тебе ещё там усы обрезать, кастрировать, обрить наголо, бросить в мешок и утопить!

Анжелка никак не могла взять в толк, с хрена ли какая-то наглая, совершенно голая манда сидит на еë спине, да ещё и колотит по затылку, будто он казëнный! Безумно хотелось огреть эту хамку в ответ, но… Что-то не так с телом… Почему так странно…

Анжелка подняла руку к глазам, но, вместо привычных, пусть и крупных, но музыкальных пальцев, увидела…И тут же решила, что сейчас проснётся.

«Не, не, не. Нет. Я точно сплю. Мало того, скорее всего я сплю беспробудно, абсолютно, мертвецки пьяная!»

По голове продолжали бумкать.

— Ах ты ж… — Анжелка извернулась и попыталась грызануть дьяволицу за голую лодыжку, но та среагировала мгновенно — в мозг дракона впились мириады игл адской боли.

*

На особенно глубокой выбоине автобус как следует тряхнуло, от чего Оксана щëлкнула зубами и проснулась.

— Приснится же такое, — пробормотала себе под нос, без стеснения потянулась и по кошачьи фыркнула. — Анжелка — демон! Ха!

Почему-то при свете дня судьба Анжелки перестала волновать. Была лишь уверенность, что больше они не встретятся.

Девушка достала из сумки машинально прихваченное из квартиры овальное зеркальце и всмотрелась в своë отражение:

— Ох и видон. Хорошо, что домой еду. Буду спать неделю и… рыбу есть! А это что…

Она озадаченно смотрела на тонкий, еле заметный неоново-зелëный абрис левого зрачка, — раньше такого не было…

За окном медленно потянулись здания родного автовокзала.

Приехали. Конечная.

Она спрятала зеркало, натянула мохеровую, мягкую и пушистую чёрную шапку, готовясь к выходу.

— Да и хер бы по нëм. Зато красиво.