– Она говорит, что тысячу лет не пила апельсиновый сок, – охотно переводит Ян. – Ее помощница никогда его ей не приносит, вечно твердит, что он вреден для ее желудка, но фру Свенссон считает, что от одного стакана ничего не случится.

Рин кивает с улыбкой. Эбба что-то спрашивает, глядя на нее.

– Вы уже начали рисовать картину? – Ян переводит вопрос и застает Рин врасплох, она теряется на миг, не понимая, откуда Эббе известна цель ее приезда, потом у нее возникает догадка, что на маленьком острове, как в деревне, новости быстро облетают всех жителей.

Она пожимает плечами:

– Еще нет, но хотела начать сегодня. – Помолчав, добавляет уверенно: – Да, начну, после обеда. Кажется, день будет ясный.

Ян переводит Эббе ответ Рин, а следом передает Рин слова Эббы:

– Вам стоит поторопиться. Только что пришло уведомление о надвигающемся циклоне. Потому-то Элиас и не приехал, и правильно сделал, ведь в шторм очень опасно причаливать к берегам Тролльхола. Видели, какие здесь острые скалы? Их полно и на морском дне. Однажды даже Хуго на своем катере потерпел крушение, к счастью, отделался шрамом на подбородке. А могло быть и хуже! Зря он тогда не послушал Вильму. Она его заранее предупреждала, а уведомление от метеослужбы пришло слишком поздно, когда он уже вышел в рейс. Вильма все знает о циклонах и штормах, она говорит с водой и ветром, ей не нужны никакие уведомления.

Монолог Эббы, который Ян исправно переводит, продолжается еще довольно долго. Хозяйка больше ничего не спрашивает, просто говорит и говорит без остановки – о погоде, о пошатнувшемся здоровье, о дурацких законах и много о чем еще, но, к разочарованию Рин, она совсем не упоминает о Лилли. Интересно, когда она обнаружит исчезновение дневника? Судя по ее рассеянному взгляду, не очень скоро. Хорошо, если так. Тогда, заметив пропажу, она не заподозрит Рин. Скорее всего, подумает на уборщицу и решит, что та куда-нибудь задевала тетрадь, к примеру, сунула в мешок с мусором по ошибке. Но Рин надеется, что ей удастся вернуть дневник на место раньше, чем Эбба его хватится. Кажется, такой объем вполне реально прочитать за пару дней. А уж потом можно будет приступать к работе над картиной.

Рин не терпится вернуться домой, чтобы погрузиться в чтение, и она, дождавшись паузы, вежливо, но настойчиво заявляет, что ей пора идти. Ян тоже начинает прощаться. Эбба благодарит их обоих за то, что они к ней зашли, и просит заглядывать почаще. При этом она так и не произносит ни слова ни о Лилли, ни даже об Элиасе, словно начисто позабыла о своих детях.

Рин расстегивает рюкзак и осторожно достает оттуда толстовку, при этом дневник выскальзывает из рукава и остается на дне. Кроме него, больше внутри ничего нет. Она поспешно застегивает молнию, но прежде, чем половинки замка успевают сомкнуться, рука Яна ложится на одну из лямок.

– Давайте, помогу.

– Не стоит, он же легкий, почти пустой! – Рин поспешно выхватывает рюкзак и, перекидывая через плечо, холодеет от мысли: «Заметил или нет?»

Ян ведет ее к берегу теми же «тролльими норами», и Рин снова удивляется тому, как уверенно он выбирает нужный ход из множества других, с виду точно таких же, при этом не мешкая и не колеблясь ни секунды. Ходы вызывают у Рин мысли о гигантских чудовищах, в голову лезут неприятные воспоминания вчерашнего вечера, когда ей казалось, что скалы вокруг ожили и зашевелились, превратившись в каменных исполинов. От страха ее вновь прошибает холодный пот.

Но вот горные склоны остаются позади вместе со страхами: пространство распахивается, открывая взору прогретый полуденным солнцем берег и недвижную синеву, морскую и небесную, в которой искрами мелькают солнечные блики и белыми бумерангами проносятся быстрые чайки. Слева виден дом Юхана. Отсюда он выглядит хрупким и беззащитным. Задней стеной он упирается в скалу. Кажется, что он жмется к ней, как загнанный в угол зверек. Все остальные дома, которые видела Рин на этом острове, находятся позади горной гряды с останками древней крепости: сторожевой башней с дощатым настилом вместо крыши и частью крепостной стены с зубчатым краем. Интересно, почему Юхан живет на отшибе, тогда как все островитяне поселились за «каменным щитом»? Он говорил, что дом построили его предки. Случайно ли они выбрали место, открытое с моря? Или это было сделано намеренно, чтобы раньше других жителей замечать прибывающих на остров гостей? Даже дом Вильмы, стоящий на отдельном островке, выглядит более защищенным, потому что его прикрывает целый частокол торчащих из воды скал, не позволяющих приблизиться к Тролльхолу судам и лодкам с той стороны.

Но, если верно предположение о том, что предки Юхана хотели первыми видеть чужие суда, то, спрашивается, зачем им это было нужно? Ведь дом, хоть и построен очень давно, а войны викингов к тому времени уже отшумели, границы Швеции, Норвегии и Дании были окончательно определены и с тех пор уже не менялись. Что-то в этом кажется Рин неправильным и тревожит ее.

– Ну как, дальше сами доберетесь? – раздается над ней голос Яна.

Она поднимает голову и выдавливает улыбку, но ощущает ее как безобразную гримасу: лицо ее скривляется в судороге от мысли, что замок на рюкзаке мог расстегнуться на ходу. Вдруг дневник Лилли торчит наружу, и Ян видит его прямо сейчас? Интересно, он знает, что это за тетрадь? И читал ли то, что в ней написано? Странно, почему тетрадь лежала на видном месте? Неужели Эббе все равно, что секреты ее дочери могут стать известны посторонним?

Рин снимает рюкзак со спины. Ее пальцы скользят по застежке-«молнии». Вздох облегчения: замок застегнут. Почему же у Яна такой вид, будто он ее в чем-то подозревает? Хотя нет, что за глупости, у Яна обычный вид, если можно назвать обычным блаженно-улыбчивое выражение лица и расфокусированный взгляд. Ян умственно неполноценный, наверняка невнимательный, ничего он не заметил. «Это называется, на воре и шапка горит!» – одергивает себя Рин.

– Конечно, дойду. Спасибо, что проводил.

– Хорошего дня! – Ян кивает и зачем-то направляется к пирсу. Лодки Хуго там уже нет, и Рин недоумевает, для чего парень идет туда, но потом замечает, что у одной из металлических опор стоит его фэтбайк.

Ян ныряет под настил, пару секунд возится там с замком и выкатывает оттуда велосипед. Вскочив на него, он машет Рин длинной тощей рукой. Рукав толстовки сползает до локтя, открывая крупную татуировку на запястье в виде трех переплетенных между собой треугольников. Рин машет в ответ, чувствуя, как неприятный холодок щекочет ее сердце: кажется, что татуировка похожа на какой-то оккультный символ. Внезапно ее сотрясает дрожь от догадки, что она уже видела эту руку – та скользила по стеклу, замазывая его грязью. Точно, это та же самая рука, похожая на жердь, и нечто вроде такого же знака было на ней, только тогда этот знак показался Рин грязными разводами от того, что рука мелькнула и исчезла слишком быстро.

– Я-ян! Я-ян, постой! – кричит Рин в его удаляющуюся спину и, сорвавшись с места, мчится вслед за парнем. – Я знаю… знаю, что это ты… испачкал окно… но зачем?! Зачем ты это сделал?! – Налетев на него, она выдыхает эти слова прямо ему в лицо вместе с возмущением, поднявшимся внутри горячей волной.

Ян опускает голову и молча стоит перед ней, сжимая руль велосипеда. Костяшки пальцев выпирают острыми зазубринами.

– Я две ночи не спала, слышишь, ты?! Мне было страшно!

– Было бы еще страшнее, если бы я этого не сделал, – шепчет Ян, натягивая на голову капюшон, будто тот мог защитить его от гневных нападок.

– Что? Почему? Что за бред? Ты сумасшедший, да? Кажется, все вы тут какие-то сумасшедшие, каждый по-своему.

Рин не надеется услышать вразумительное объяснение, но Ян начинает говорить:

– Не злись, я хотел как лучше. Это нужно было для защиты.

– Но от кого может защитить грязь на окне?

– От гримтурсенов.

– Что? Грим… рутс… Пф-ф! Впервые слышу это слово.