Рин обхватывает голову руками, зажмуривается на миг, а когда вновь открывает глаза, пляска дверей прекращается. Правда, это не приносит никакого облегчения, потому что дверей оказывается не две, а три, и какая из них ведет в ее комнату, неизвестно. Где возникла лишняя дверь – справа, слева или посередине? Рин не может решиться и выбрать, какую из них открыть, но тут все они внезапно распахиваются сами. Коридоры за ними абсолютно одинаковые, а в конце каждого из них – такие же одинаковые белые двери. И почему Юхан не повесит на них таблички, недоумевает Рин и тут вспоминает, что в этом не было необходимости, когда дверей было две. Тогда она точно знала, что нужная ей дверь находится слева. Рин перешагивает порог в одном из дверных проемов – в том, что находится посередине – и медленно идет по мягкому ковровому покрытию. Резкий хлопок за спиной заставляет ее обернуться. Дверь позади нее захлопнулась и тает прямо на глазах, а сквозь нее проступает стена из красно-коричневых кирпичей. Небрежные кривые ряды выглядят так, будто их выкладывал дилетант, да к тому же делал это в спешке. Рин бежит обратно и упирается руками в эту стену, надеясь, что кладка еще свежая, и ей удастся выломать брешь, но попытка выбраться наружу не удается. Рин кричит в панике, испытывая приступ клаустрофобии, но не слышит своего голоса, а в следующий миг просыпается, вся покрытая холодным липким потом.

В комнате темно, и вначале кажется, что еще глубокая ночь. Затем Рин замечает на полу узкую полоску света, поднимает взгляд к окну и кричит – на этот раз, во весь голос. Окно снова замазано грязью! Оправившись от шока, Рин вскакивает и выбегает в холл. В конце концов, Юхан – хозяин этого дома и должен знать, что здесь творится! Она дергает на себя ручку двери, ведущей к хозяйской комнате, но дверь не поддается. Под ручкой темнеет замочная скважина. Выходит, замок заперт. Рин заглядывает в гостиную и кухню, хотя не надеется найти там кого-нибудь: для Фрои еще слишком рано, а Юхан, скорее всего, уже уехал, ведь он ее предупреждал. Да и, будь они в доме, уже сами вышли бы к ней, услышав ее вопли.

Рин возвращается в холл, к дверям и, не отдавая себе отчета, зачем-то проводит рукой по стене – там, где во сне видела третью дверь. Край обоев задирается под пальцами, и обнажается щель, узкая, не толще волоса, ровная и длинная. Рин отгибает лист обоев вдоль стыка – щель тянется дальше, и вскоре становится ясно, что сон оказался вещим: под обоями, и в самом деле, находится еще одна дверь! Причем сделана она на одном уровне со стеной, будто ее нарочно смонтировали так, чтобы никто из посторонних ни за что не догадался о ее наличии.

В замешательстве Рин оседает на пол, хотя в тот момент уже знает, что это лишь небольшая отсрочка перед тем, как пройти сквозь потайной ход. Она не сомневается, что сделает это. Нужно лишь немного времени, чтобы собраться с духом и отодрать лист обоев полностью!

И тут Рин вспоминает про измазанное грязью окно. Сердце делает кульбит и начинает колотиться чаще. Выходит, обряд Вильмы не оградил ее от злоумышленника, и тот повторил свою пакость. Чего он хочет? Какую цель преследует? Решил просто попугать? Или таким образом угрожает ей и вскоре перейдет к решительным действиям?

Так или иначе, а намерение обследовать запретную территорию сменилось желанием немедленно сообщить об акте вандализма в полицию. Вот только как это сделать, если неизвестно, где эта полиция находится, и позвонить никому нельзя, потому что телефон неисправен со вчерашнего дня!

Выход из положения напрашивался такой: нужно выбраться из дома, найти кого-нибудь из жителей и попросить их позвонить в полицию. Одна проблема – эти жители не ходят здесь толпами, а без помощи Фрои Рин не только никого не найдет, но еще и сама заблудится! Получается, лучше дождаться прихода Фрои, но сидеть в доме полдня в одиночестве и прислушиваться к каждому постороннему звуку – та еще пытка. Уж лучше прогуляться по окрестностям. Едва ли злодей вздумает напасть на нее средь бела дня, да и все же будет шанс встретить кого-нибудь из соседей.

Мысль о том, что придется вернуться в комнату, чтобы переодеться, вызывает бурный приступ страха. Рин достает толстовку из шкафа в прихожей, надевает ее поверх пижамы и критическим взглядом окидывает свое отражение в зеркале: пыльно-розовые трикотажные брюки вполне гармонируют со вставками похожего цвета на плечах и рукавах. «Сойдет за спортивный костюм», – решает Рин и, захватив из кухни бутылку апельсинового сока и пачку имбирного печенья, выходит из дома. Ей не привыкать завтракать печеньем, зато впервые предстоит сделать это в компании с морским бризом и лучами восходящего солнца, а такая компания, по ее мнению, способна превратить в праздник самую незамысловатую трапезу.

Предвкушение приятного завтрака улетучивается при виде одинокой женской фигуры, бредущей вдоль берега по щиколотку в воде. Это старая Эбба, Рин узнаёт ее по крупному телосложению и белым всклокоченным волосам. Женщина идет, опустив голову вниз, и не видит ничего вокруг. На шерстяной кофте темнеют засохшие комья грязи – не той ли самой, которой вымазано окно в спальне Рин? Судя по виду Эббы, спрашивать ее о чем-либо бесполезно, к тому же она, кажется, не говорит по-английски, а шведского Рин совсем не знает. И все же незаметно пройти мимо вряд ли получится, слишком много открытого пространства вокруг. Хорошо бы удалось отделаться вежливым приветствием, но что, если обезумевшая женщина снова признает в ней свою дочь и набросится с объятиями? Однако пока Эбба все еще не замечает ее, и в надежде избежать общения, Рин ускоряет шаг, направляясь навстречу угрюмо поникшей фигуре, движущейся с медлительностью умирающей улитки.

На море почти полный штиль, ленивые волны беззвучно перекатываются по берегу, и галька громко хрустит в тишине, несмотря на все старания Рин ступать бесшумно. Эбба вздрагивает, услышав хруст, склоняет голову вбок, как сорока, и вяло косится на Рин, затем в ее взгляде появляется любопытство, а следом – осмысленность. Она плавно поворачивается всем телом, словно груженое судно, меняющее курс, и движется в сторону Рин уже заметно быстрее.

Издалека, со стороны моря, доносится нарастающий стрекот мотора, а вскоре из-за каменной гряды, заслоняющей горизонт, появляется моторная лодка. Эбба оборачивается, вскидывает руки и с криком «Элиас!» шагает обратно, стремительно погружаясь в воду.

– Стойте! – Рин бросается за ней следом, опасаясь, что женщина утонет прежде, чем моторка поравняется с ней.

Люди в лодке вскакивают на ноги и встревоженно смотрят на них, все, кроме одного, сидящего у руля. Увидев, что Рин догнала Эббу и взяла ее под руку, рулевой направляет лодку к пирсу, расположенному неподалеку, и там глушит двигатель. Его внешность кажется Рин знакомой: черная засаленная куртка с огромным капюшоном, горбом вздыбившимся на спине, толстая вязаная шапка, надвинутая по самые брови, суровое обветренное лицо морского волка с окладистой рыжей бородой – нет никаких сомнений в том, что это Хуго, который доставил ее на Тролльхол из Бьёрхольмена. По всей видимости, перевозка людей с острова – его повседневная работа.

Он помогает двум своим пассажирам – пожилой паре чопорного вида – перебраться с лодки на дощатый настил пирса, поддерживая их под руки. Третий пассажир, взлохмаченный долговязый парень в черном трикотажном костюме, справляется сам – с легкостью запрыгивает на пирс, не дожидаясь, когда освободится лестница. Рин узнаёт косоглазого Яна, помощника Вильмы, показавшегося ей на первый взгляд умственно отсталым.

Эбба вырывается у нее из рук и, поднимая фонтаны брызг, мчится в сторону пирса.

– Элиас! Элиас! – Ее крик звучит так же неистово, как тогда, когда она кричала «Лилли», глядя на Рин во время их первой встречи.

Удаляющаяся пожилая пара останавливается, супруги одновременно оборачиваются, смотрят на Эббу со смесью сочувствия и неприязни, а затем степенно продолжают свой путь. Эбба же их вовсе не замечает. Выскочив из воды, она резво мчится к Яну и, кажется, не видит никого и ничего вокруг, кроме него. Сообразив, что стал центром ее внимания, парень заслоняется руками и протестующе кричит что-то по-шведски. Кажется, он пытается убедить ее в том, что не является Элиасом.