Юхан написал снова, и на этот раз добавил к сообщению несколько снимков своего дома. Снимки удержали внимание Рин, потому что на них был не дом, а мечта.

«Ищу художника!» – взывала к ней с экрана ноутбука фраза, написанная крупными буквами. Ниже повторялся текст предыдущего сообщения о сотрудничестве и высокой оплате.

И тут Рин вспомнила, что когда-то давно рекламировала свои работы в многочисленных арт-сообществах, но потом забросила это дело, потому что реклама привлекала одну шелупонь, которая ничего не заказывала. В «личку» ломились либо всякие неадекватные личности, праздно шатающиеся по сети, либо альфонсы, а чаще всего – те, кто сам пытался что-то продать.

И тогда она перечитала текст сообщения еще раз. Некий Юхан из Швеции предлагал ей изобразить его дом за довольно внушительную плату. Рин любила рисовать дома, но не все подряд, а те, на которых лежала незримая тень их хозяев, превращавшая любые строения – будь то ветхие или роскошные, неважно – в одушевленных существ.

Дом Юхана явно стоил того, чтобы его нарисовали, и Рин согласилась обсудить условия сделки. Швед предложил для общения видеозвонок. Как выяснилось, русского языка он совсем не знал, а сообщения писал с помощью гугл-переводчика, поэтому они общались на английском. Мистер Айсберг рассказал, что этот дом был построен два века назад его прямыми предками, и сам он вырос под его крышей, но теперь обстоятельства вынуждают его переехать в другое место, и присматривать за домом у него вряд ли получится, а больше это делать некому. Дом придется продать, и он хочет увековечить память о нем на холсте.

– Фотоснимки не подойдут. Они, бесспорно, гораздо точнее передают детали, но в них слишком мало жизни и… души. Я хочу забрать с собой частичку души моего дома, поэтому важно, чтобы его образ прошел через ваше сердце. Понимаете? – Юхан, смотревший на нее с экрана ноутбука, коснулся своей мускулистой груди, обтянутой белой футболкой. У него были крепкие загорелые руки с длинными пальцами.

Рин улыбнулась. Юхан старался объяснить ей разницу между фотографией и живописью, не подозревая о том, что для нее это так же очевидно, как если бы он сравнивал гипсовую статую с живым человеком.

– Картина, написанная по фото, тоже не подойдет. Вам нужно будет приехать сюда. – Он произнес эти слова с такой опаской, будто те представляли собой не звуковые волны, а кусочки стекла, которые могли ранить Рин несмотря на огромное расстояние.

– Разумеется. Я всегда пишу с натуры, – сказала она, и швед сразу успокоился, напряжение тотчас исчезло из его пронзительно-синих глаз. Но не строгость.

Выбеленная солнцем длинная прядь выбилась из тугого пучка волос на его затылке и затрепетала на ветру. Юхан резким движением убрал ее за ухо, но она не продержалась там и секунды. Он схватил ее двумя пальцами и попытался засунуть под резинку. Раздался щелчок, и резинка отлетела в сторону. Волосы рассыпались подобно охапке пшеничных колосьев – такие же жесткие, упругие и золотистые. Ни один мускул не дрогнул на лице Юхана, как будто ничего не случилось. Мистер Айсберг в очередной раз оправдал данное ему прозвище.

Он стоял на берегу, перед своим домом. Треугольная черепичная крыша дома вонзалась острым коньком в чистое небо, а задняя стена подпирала скалу, поросшую чахлыми низкими соснами. Тогда, во время видеозвонка, Рин не разглядела на этом фоне развалин древней крепости, а, увидев позже, на фото, не придала им значения – ну, подумаешь, руины!

Теперь же, глядя на них воочию, она заметила, что некоторые отверстия в обвалившейся крепостной стене похожи на норы, а камень с внутренней стороны входов отполирован лучше, чем снаружи, хотя едва ли туда проникали дожди и ветры. Возможно, он стал гладким от частого соприкосновения с телами, покрытыми жесткой шерстью. Что, если могучие звери, вырывшие эти норы, таятся где-то поблизости и уже пустили слюну, зная, что глупой жертве с этого острова никуда не сбежать?

Дверь дома распахивается, и на пороге, к великому удивлению Рин, возникает какая-то женщина, немолодая и худощавая, в льняном переднике и клетчатом длинном платье кофейного цвета.

– Здравствуйте, Арина! – громко кричит она по-английски, сияя гостеприимной улыбкой, и энергичным жестом приглашает гостью войти. У нее обветренное лицо с грубой, как у мужчины, кожей, разве что без щетины, русые, с сильной проседью, волосы и глубоко посаженные, блестящие от любопытства, глазки.

Рин в замешательстве. Ей кажется, что Юхан говорил, будто он живет один. Возникает мысль, уж не ошиблась ли она домом? Вдруг на этом острове несколько домов, и все они одинаковые? Известно ведь, что на севере Швеции целые поселения выстроены в одном стиле. Она где-то читала, что шведская традиция окрашивать наружные стены домов в красный цвет пошла с тех давних пор, когда вместо краски использовалась бычья кровь, она защищала древесину от соли и влаги. Дом Юхана тоже темно-красный, цвета подсохшей крови, но белоснежные карнизы, решетчатые оконные рамы и изящные перила крыльца придают ему невинный и опрятный вид. Но точно ли это его дом сейчас перед ней?

Продолжая приветливо улыбаться, женщина спускается с крыльца и спешит навстречу опешившей Рин. Протягивая жилистую руку, она берет у нее чемодан.

– Проходите, Арина, проходите, я давно вас поджидаю! – Незнакомка направляется было обратно к дому, но, увидев, что гостья не сдвинулась с места, останавливается и выжидающе смотрит на нее. Потом вдруг охает, смеется и, покачивая головой, сообщает:

– Извините, забыла представиться. Я Фроя, соседка. Помогаю иногда Юхану по хозяйству. Он вам не сказал? Ему пришлось срочно уехать, и он попросил меня встретить вас. Вы ведь Арина из России, художница?

– Можно просто Рин. – Рин кивает, выдавливая ответную улыбку и, следует за женщиной.

Дорожка забирает круто вверх, мелкий гравий хрустит под ногами. Грозные синевато-серые скалы отбрасывают на дом плотную тень, ее четкая граница проходит по нижней ступени крыльца. Поднимаясь, Рин ощущает, как прохлада накрывает ее и словно впитывается в тело, добавляя ему тяжести. Ей кажется, что все ее нутро мигом набрякло, как ватное одеяло, погруженное в воду. И тревога еще усиливается.

Но, перешагнув порог, Рин замирает в восхищении. Несмотря на идеальное внешнее состояние, снаружи дом выглядит значительно старше, а внутри все пространство пронизано духом новизны: ультрасовременная мебель, возможно, изготовленная по эскизам какого-нибудь модного дизайнера; прихожая и гостиная в светлых тонах, от кремового до кристально снежного, и ни пылинки вокруг. Ну, еще бы! Разве в жилище мистера Айсберга может быть иначе? Лишь яркие диванные подушки и пледы немного скрашивают монохромный интерьер, да странные огромные арты, похожие на детские каракули, вносят толику небрежности в это царство строгой безупречности.

Вспомнив свою питерскую квартиру, Рин испытывает угрызения совести. Сколько раз она давала себе слово разложить все вещи по своим местам и вывезти старый хлам, оставшийся от прежней хозяйки! Хорошо хоть, Кира забрала на хранение все ее картины, штабелями составленные вдоль стен. Подруга отвезла их к своему бойфренду, известному в Питере художнику, и тот обещал показать их каким-то влиятельным критикам из арт-тусовки. С тех пор прошло примерно полгода, и Кира об этом не вспоминала, а Рин не спрашивала. И так было понятно, что картины критиков не вдохновили.

Рин представляет себе часть комнаты, которая попадала в поле зрения мистера Айсберга через камеру в ноутбуке в моменты их общения, и ее охватывает стыд. Наверняка чистюля-швед счел ее безнадежной неряхой. Такому и не объяснишь, что значит творческий беспорядок.

– Хотите прежде осмотреть дом или выпить чаю с дороги?

Неожиданный вопрос, да еще произнесенный на английском, застает Рин врасплох. Она не сразу понимает, что именно говорит ей эта женщина, как же ее… ох, неудобно переспрашивать имя… Фрея? Фройла? Фроя? Точно, Фроя!