– Мне он показался вполне терпимым, – заметила Джорджиана, подумав, что мистер Хаксли, скорее всего, не мог сказать того же о ней.
– Вот как? Что ж, каждому свое. Я-то совершенно не представляю, как можно обустраивать дом и проводить свои дни в увеселениях на деньги человека, столь истово ненавидящего развлечения. Он почти не пьет, он не курит. Кажется, его любимые хобби – создавать неловкие паузы в разговоре и разглядывать свои руки. Но он, спору нет, учтив и чрезвычайно мил. – Фрэнсис демонстративно поежилась.
Джорджиана не могла понять, зачем она так старается подорвать репутацию мистера Хаксли – может быть, она никогда не видела его достаточно близко, чтобы плениться его ресницами?
– Остальные ваши друзья – они очень славные, – поспешила она сменить тему и откусила наконец от своего сэндвича.
– Ах, мои фрейлины, – засмеялась Фрэнсис. – Джейн – девчонка-кремень, но славная, правда. Я ее знаю с пеленок – мы вместе росли. Но боюсь, преклонные года тяготят ее все сильнее и сильнее. Сейчас она уже почти не радуется приемам, которые сама же и устраивает. А вот Сесилия – та еще штучка. Образец выдающейся красоты, тут каждый согласится, но немного… скажем так, первой женщиной в правительстве ей точно не бывать. Она – хорошая партия, всегда готова на любые авантюры, а еще у нее обворожительные братья. Все, конечно, уже женаты. – Фрэнсис с тоской вздохнула. – Высокие и светловолосые, как она. Я надеялась, что младший обратит на меня внимание, но их мать мгновенно организовала всем помолвку с молодыми девицами из лондонского высшего общества.
– Мистер Смит, кажется, к вам весьма неравнодушен, – отважилась заметить Джорджиана. – Вы с ним не…
Фрэнсис бросила на нее взгляд, полный искреннего изумления, а потом, запрокинув голову, расхохоталась:
– О, только не Джонатан! Не наговаривайте на беднягу. Он мне как брат, и я не хочу вас шокировать, Джорджиана, но я совсем не в его вкусе. Убежденный холостяк в почтенном возрасте двадцати двух лет…
Джорджиана ровным счетом ничего не поняла и не успела притвориться, что понимает.
– Он принадлежит к другому клубу, Джорджиана. «Только для мужчин», как в лондонских заведениях.
– Ой! – Наконец догадавшись, Джорджиана залилась краской. – То есть…
– Сдается мне, вчера я видела, как он исчез за теплицей с одним из ужасных приятелей Джеремайи, – вскинула бровь Фрэнсис.
– Ой, – повторила растерянная Джорджиана.
Она слышала о таких мужчинах – знакомства с огромным количеством подобных персонажей невозможно было избежать даже при самом поверхностном изучении древнегреческой литературы, – но еще никогда не встречала их во плоти. Мистер Смит не показался ей ни странным, ни зловещим – по крайней мере, не более странным и зловещим, чем остальная компания. По правде говоря, из всех друзей Фрэнсис он вызывал у Джорджианы наибольшую симпатию.
Можно представить, что сказала бы тетя – в конце концов, подобное поведение было противозаконно, – но в каком-то смысле это добавляло облику мистера Смита волнующей романтичности. Ведь он рисковал всем, совершал преступление ради любви… или что там толкает людей прятаться за теплицей.
Фрэнсис, похоже, была довольна тем, что сумела привести подругу в замешательство. Джорджиана поняла, что неверно истолковала ее близкие отношения с мистером Смитом и все те взгляды, что он бросал на нее в розовом саду; в его глазах светилось не желание, а стремление защитить дорогую Фрэнни.
– Ему чертовски повезло, что мы здесь отлично поднаторели в искусстве смотреть на все сквозь пальцы, – сказала Фрэнсис. – Как-то раз мы довольно долго притворялись, что у нас роман. Джонатан хотел сбить ищеек со следа, и ему охотно поверили. Все пошло прахом, когда на празднике по случаю моего дня рождения мы застали его в бильярдной совершенно голого с этим ужасным итальянцем… – Она поморщилась при воспоминании о конфузе и вдохнула. – Они с Кристофером вечно готовы друг друга убить. Откровенно говоря, я мечтаю, чтобы Джонатан просто удавил его уже поскорее одним из своих жутких галстуков. Кристофер так вошел в роль дамского угодника, что совершенно не замечает, насколько он отвратителен всем женщинам вокруг. Честное слово, этот мальчик просто дьявол во плоти… и в безвкусном платье. Мы терпим его лишь потому, что у него имеются отличные связи, необходимые для поддержания некоторых наших любимых вредных привычек. Он приходится Джейн троюродным братом или кем-то в этом роде и учился вместе с Джеремайей. Не садитесь с ним в карету без сопровождающих и не пейте ничего, что он вам предложит, если он не выпьет это сам. Да и если даже выпьет, не надо – у него, наверное, уже выработалась устойчивость к пятидесяти разным ядам. – Джорджиана, судя по всему, выглядела очень испуганной, и Фрэнсис смилостивилась: – Ну ладно, не такой уж он чудовищный. Просто чудит иногда… но кто из нас не чудит?
Самую «чудную» свою ночь Джорджиана провела четырнадцать часов назад исключительно благодаря Фрэнсис, однако кивнула с таким видом, словно тоже, по слухам, купалась полуголой на чужой мельнице.
– Обычно нас больше, чем пятеро, но бывает, что кто-то пропускает несколько сезонов или скоропостижно женится. Этим летом на посту пока только мы. В прошлом году развлекались ввосьмером и чуть не спалили летний домик Генриетты Кинг, так что, наверное, чем меньше народу, тем лучше. У каждого из нас полно знакомств, и есть еще компания Джеремайи, но я предпочитаю тесный круг по-настоящему близких друзей, а вы?
– Я тоже, разумеется, – ответила Джорджиана, надеясь, что Фрэнсис не догадается по ее лицу, как отчаянно она желает, чтобы их пятерка превратилась в шестерку: границы тесного круга наверняка можно чуточку раздвинуть и обойтись при этом без поджогов.
– Мои родители, кстати, хотели ради разнообразия провести лето где-нибудь еще, но я была непреклонна. В сентябре Джеремайя вернется в Манчестер, а я – в Лондон. Две сотни миль на почтовой карете романтике совершенно точно не поспособствуют, так что все мои надежды на лето. Но мне уже кажется, что это растянется навечно.
Ужасное в своей нескончаемости лето на глазах у Джорджианы наполнялось радужными надеждами. Может быть, подумала она, ей тоже не придется проводить эти месяцы в трясине уныния и одиночества, как она боялась поначалу; может быть, она создана для чего-то большего. И если ради этого большего придется немного нарушить приличия, значит, так тому и быть.
Фрэнсис Кэмпбелл совершенно необязательно было знать, что до этого Джорджиана проводила лето, исключительно играя в шахматы, читая в одиночестве Чосера и даже мечтать не смея о том, чтобы жить по-другому. Фрэнсис и ее друзья были такими остроумными, такими искрометными, такими полными жизни. Джорджиане мучительно хотелось стать одной из них, чтобы все видели ее в компании Дагреев, Вудли и Кэмпбеллов и чтобы она достойно смотрелась рядом с ними. Хотелось званых вечеров, полных веселья и безумных приключений, хотелось приглашений туда, куда Бёртонов никто никогда не звал. Хотелось побывать в лондонском доме Фрэнсис, хотелось, чтобы их дружба пережила лето, дотянула до Михайлова дня и до Рождества. И еще ужасно хотелось видеть на приемах курчавых незнакомцев с мускулистыми руками, от которых почему-то невозможно оторвать глаз, незнакомцев, которые не смеются над похабными шутками и сами чистят своих лошадей – просто для удовольствия!
– Я должна извиниться за свою мать. – Фрэнсис вздохнула и взяла себе еще сэндвич. – Она не всегда была такой моралисткой. Когда-то мои родители закатывали шикарные приемы. Отец в последнее время ведет себя как законченный мерзавец, вечно пропадает в заграничных поездках, а когда возвращается, они с матерью колобродят так, что слышно в любом уголке дома. Супружеские радости, вы понимаете.
– Ничего страшного, честное слово, – заверила Джорджиана. – Если бы нас нашла моя тетя, то меня бы забросили в карету и отвезли прямиком в женский монастырь.
Фрэнсис рассмеялась.
