На следующее утро девушка проснулась поздно. Мигрень настигла Джорджиану как раз в тот момент, когда она спустилась позавтракать с дядей и тетей; последняя громко и радостно поприветствовала племянницу и подозрительно сощурилась, увидев, как та поморщилась.
Джорджиана так и не узнала, что было в трубке, но что бы это ни было – табаком оно определенно не являлось; она никогда не видела, чтобы дядя, покурив после ужина, принимался охотиться за яркими огоньками или непроизвольно хихикать, хотя однажды он поверг племянницу в шок, беспечно расстегнув верхнюю пуговицу жилетки.
Та Джорджиана, что жила с родителями и проводила субботние вечера, расставляя свои книги по году издания, пришла бы в полный ужас от одной мысли о том, чтобы накуриться непонятного, изменяющего сознание зелья в обществе практически незнакомых людей, но она уже догадывалась, что вовсе не обязана быть такой Джорджианой. Возможно, другая ее ипостась – та, что способна быть на дружеской ноге с Фрэнсис Кэмпбелл, держаться наравне с ее приятелями из высшего общества и быть вхожей в узкий (в буквальном смысле слова) круг, очерченный розовыми кустами, – могла вести себя так, словно все это было таким же обычным делом, как выпить чашечку отменно заваренного чаю.
Джорджиана без особого энтузиазма ковырялась в своей тарелке, когда в столовую вошла Эммелина и сообщила, что барышню ожидает у дверей некая особа – привлекательная темноволосая особа, которая приехала в такой роскошной карете, что о ней нужно рассказывать отдельно.
– О господи боже мой! Это же мисс Кэмпбелл, верно? – вскрикнула миссис Бёртон, прижав ладони к щекам.
– Она, вне всякого сомнения, вас слышит, – прошипела в ответ Джорджиана.
Тот факт, что Фрэнсис нашла ее – раздобыла ее адрес, не поленившись заняться поисками, – почему-то невероятно взволновал Джорджиану, заставил сердце биться чаще, а ладони – покрыться липким потом, но на размышления обо всем этом сейчас не было времени.
Во время последовавшего за этим приступа довольно нелепой паники миссис Бёртон схватила и спрятала кусок сыру, а Джорджиана помчалась за плащом и чепцом. Мистер Бёртон сохранял стоическую невозмутимость, подобно горному утесу в бурю. Джорджиана выскочила за дверь, сжимая в руках корзинку для пикника с кое-как завернутым завтраком, прежде чем гостья успела заметить внутренность дома; справиться с задачей ей помогла миссис Бёртон, чью озабоченность богатством мисс Кэмпбелл превосходил лишь ужас перед мыслью о том, что кто-то подобный Фрэнсис увидит скромный и немного пыльный интерьер ее жилища.
Джорджиана понимала миссис Бёртон – она разделяла ужас тетушки перед пылью.
Суматоха, призванная спровадить ее, вызвала у Фрэнсис вежливое недоумение, однако на пикник она согласилась, поскольку погода стояла хорошая. Фрэнсис велела кучеру отвезти их в место, указанное Джорджианой, – на лужайку в десяти минутах езды отсюда по узкой ухабистой дороге. Джорджиана часто сидела тут одна, с хорошей книгой, и из-за этой привычки ей уже пришлось выслушать целую проповедь «о вреде чтения на открытом воздухе» в исполнении миссис Бёртон. Девушки устроились в тени, на извлеченном из глубин кареты коврике заграничного вида.
Фрэнсис выглядела утомленной, но довольной. Она безмятежно откинулась назад, опираясь на локти, и Джорджиана попыталась повторить ее позу – словно в ее голове не толкались тысячи мыслей, словно она не была почти до дурноты взволнована тем, что сидит рядом с Фрэнсис здесь, под деревом.
– Как прошел остаток вечера? – непринужденно спросила она, щурясь от солнечных лучей, проникающих сквозь древесную крону и отдающихся в голове острой болью. До чего же досадно обнаруживать, что приятное, но сомнительное поведение имеет свои последствия, подумалось Джорджиане.
– Превосходно, – ответила Фрэнсис, лениво скидывая туфли и чулки. Она так и не сняла вчерашнее золотисто-зеленое платье, хотя шелка выглядели слегка помятыми. Фрэнсис потянулась, как кошка, и пошевелила пальцами ног в траве. – Джеремайя от меня оторваться не мог. После полуночи все начали расходиться, но мы с ним проболтали почти до самого утра. Спала я у Джейн. Это ее чулки. Пошловаты на мой вкус.
Джорджиана протянула Фрэнсис сэндвич, и та жадно на него накинулась.
– Я рассчитываю, что до конца лета Джеремайя сделает мне предложение, – сообщила она, на секунду прекратив жевать. – Честное слово, сам Господь Бог путем чудесного вмешательства не смог бы создать более совершенный союз.
– Но… вы хотите сказать, что не помолвлены? – Джорджиана замерла, не донеся свой сэндвич до рта.
Она заключила, что Фрэнсис и Джеремайя помолвлены, просто посмотрев, как они держатся, как интимно ведут себя друг с другом. Джорджиана не знала, что думает Господь Бог относительно эротических рукопожатий до брака, но подозревала: вряд ли что-то хорошее.
– Мужайтесь, Джорджиана, ибо я поведаю вам то, что потрясет вас до глубины души: нет, мы не помолвлены, – закатив глаза, сказала Фрэнсис. – О, не смотрите на меня так. Теперь уже скоро. Должна признаться, сама процедура меня раздражает, но предвкушение – это сладкое чувство!
– Он и вправду смотрит на вас так, словно хочет попробовать на вкус, – согласилась Джорджиана и была вознаграждена лукавейшей улыбкой.
– Хочется верить, – ответила Фрэнсис, и Джорджиана фыркнула, сдерживая смех. – Полноте, я ведь не единственная, кто развлекался в саду у Джейн, я слышала, вы тоже зря времени не теряли. Мисс Вудли видела, как вы любезничали с нашим молчуном мистером Хаксли. Есть в нем, знаете ли, какая-то загадка, но от этого дамы, похоже, лишь сильнее к нему тянутся.
– Какие дамы? – Джорджиана отложила сэндвич, так и не откусив от него.
– Ох, да всякие, – махнула рукой Фрэнсис. – Все. Бедняжки! Он ни на кого из них не глядит. Конечно, Джеремайя тоже завидный жених – многие пытались его завоевать и потерпели поражение. Жду не дождусь увидеть отчаяние на их милых мордашках, когда мы объявим о помолвке. Но довольно, сменим тему… Итак, мистер Хаксли. Я хочу знать все гнусные подробности.
– Рассказывать особо нечего, – честно призналась Джорджиана, смахивая крошки с юбки. – Мы просто побеседовали о… ну, о приеме, и о гостях, и немного о… лошадях.
Это была ложь через умолчание, но Джорджиана решила, что Фрэнсис не стоит знать ни о том, как она опозорилась перед мистером Хаксли, ни о ее рассуждениях касательно людей, не подозревающих о существовании шнурков. В конце концов, она только что видела, как Фрэнсис распускает завязки на своей обуви – очко в пользу мистера Хаксли.
В том, что когда-то он пользовался вниманием женщин, разумеется, не было ничего странного – мистер Хаксли был богат, загадочен, и ресницы у него были, как у новорожденного теленка, – но мысль об этом все равно мучила Джорджиану, хотя она прекрасно осознавала, что никак не может на него притязать. Не понимая, почему мистер Хаксли ее так увлек, она отчаянно хотела завоевать его симпатию.
Если уж начистоту, шансов у Джорджианы было немного, если только мистер Хаксли не испытывал какого-то особого удовольствия от выслушивания оскорблений в свой адрес.
– Мы с Джеремайей говорили о нем прошлым вечером. Он, кстати, живет здесь круглый год, представьте, а не приезжает на лето, как все мы. Раньше мы видели его чаще, он то и дело появлялся на приемах, крутился среди нашего хулиганья, но несколько лет назад таинственно исчез и лишь недавно снова начал появляться на публике. Это, возможно, самое интересное из всего, что он когда-либо делал, и это о чем-то да говорит… Я сама, кажется, так толком и не успела побеседовать с ним с момента его возвращения. Он получил ошеломительное наследство и теперь ведет семейное дело. Там что-то с его семьей… Джеремайя упоминал, но не вдавался в детали – ему все-таки было трудно сосредоточиться. – Фрэнсис усмехнулась, а Джорджиана задумалась, как же именно она мешала Джеремайе сосредоточиться. – Беда в том, что от всей этой ответственности он сделался невыносимым занудой. Боюсь, что выйти за него замуж будет все равно что сочетаться браком с чрезвычайно высокопоставленной палкой от метлы.
