— Просто поразительно. — Карина приподнимает уголки губ, глядя на меня пристальным взглядом. — И тебя нисколько не смущает, что девочка уже совсем взрослая и может сама принимать решение, где и с кем ей жить? Может быть, достаточно было приставить к ней человека, чтобы присматривал? Того же самого Рината?

Я хмурюсь, потому что не переношу, когда она суёт нос в мои дела.

— Не твоё дело, — чеканю, разглядывая красивое лицо, а все мысли сейчас в другом направлении.

Лазарев за своего единственного сына, которого Наташа неплохо приложила железкой по лицу, теперь шкуру спустит. Ну и характер у девчонки. Вся в Макса — неуправляемая. Если не хлеще, учитывая, что ей только восемнадцать. Или сколько ей там?

— Я так понимаю, наша поездка в Австрию в связи с этими новыми проблемами отменяется? А с Базановыми что делать будем?

— Всё в силе. На моих делах и планах этот инцидент никак не отразится. Бронируй номера. С Базановыми завтра переговорю.

Домой я возвращаюсь под утро. Принимаю душ и спускаюсь вниз на запах кофе.

Подпираю плечом косяк и разглядываю Наташу прищуренным взглядом. Нет, я давно заметил, что она округлилась в нужных местах и грудь у неё выросла. Думать о ней в подобном ключе — верх глупости и неуважение к Максу и их отцу. Но в это мгновение, как бы ни взывал к здравому смыслу, я не могу перестать рассматривать её изменившееся тело.

Наташа вздрагивает, заметив меня. Смотрит немного испуганными глазами и ставит турку на плиту, налив себе в чашку ароматный напиток.

— Что же вы так подкрадываетесь? — недовольно бормочет она. — Кофе будете? Я только что сварила.

— Буду.

Она долго разглядывает татуировку на моей шее, а потом опускает глаза на обнажённую грудь и краснеет. Я привык жить один и совсем не подумал, что таким видом могу смутить малышку.

— Наливай, сейчас подойду.

Я поднимаюсь в спальню и натягиваю первую попавшуюся футболку. Спустившись вниз, обнаруживаю, что помимо кофе, Наташа ещё и яйца поджарила с беконом.

— Как себя чувствуешь? Вы с Ринатом вчера съездили в клинику?

Она быстро кивает и отводит глаза. Ну, а сейчас я её чем смутил? Вопросом о самочувствии? Да, выглядит бледной и уставшей. Надо позвонить врачу и узнать, что там с анализами.

— Динар, мне очень жаль, что я доставляю вам неприятности. Я правда не хотела. А вы… разве живёте один?

Я беру вилку в руки и непонимающе смотрю на неё. С кем я должен жить по её мнению? С мамой? С девушкой? Мне собаки вполне хватает, я в няньках не нуждаюсь.

— Сегодня тебя вызывают к следователю. Ему расскажешь то же самое, что и мне вчера. Только глаза в пол не опускай. Это раздражает.

— Меня что, правда посадят? — не поднимая головы, словно дразня, спрашивает она.

— Правда. — Не знаю, откуда взялось это желание поиздеваться. — В соседнюю камеру к Максу. Об этом же ты мечтаешь?

Она резко вскидывает подбородок, глаза мечут молнии. Да, Малышка в гневе мне нравится куда больше, чем оскалившийся волчонок. Хотя проблем одинаково много от обеих её сущностей. Всем было бы проще, имей она нимб над головой вместо хвоста сзади.

— Но ведь они сами! Или нужно было ещё попросить у них этой дряни, чтобы они потом нас с Алиной всю ночь, в разных позах, а мы бы наутро даже и не вспомнили этого?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Моё лицо кривится от тона, которым она произносит последние слова.

— Успокойся. Ты правильно сделала, что постояла за себя, но всё можно было решить иначе. Неужели не понимаешь, что задетое самолюбие человека, который не знает границ, — серьёзная вещь? Быстро этот вопрос у меня решить не получится, поэтому какое-то время поживёшь в моём доме. Мне так будет спокойнее. На занятия и везде, куда тебе необходимо, будешь ездить с Ринатом. Телефон чтобы всегда был доступен. О гулянках и прочих вылазках докладываешь мне лично.

Наташа обречённо вздыхает.

— А к Максиму можно? В прошлом месяце…

— Исключено, — перебиваю её, закидывая в себя кусок омлета. — Мы это обсуждали много раз. Я сейчас решаю вопрос о его освобождении, и все эти эмоции, ни с твоей стороны, ни с его, мне не нужны. Ждала четыре года его возвращения? — Она быстро кивает. — Вот и ещё немного подождёшь.

— Даже не знаю, благодарить или пытаться сбежать от такого тотального контроля.

В её голосе и глазах ни грамма благодарности, но они мне и не нужны. Я давно понял, что ей палец в рот не клади — откусит и не подавится. Возможно, внутри или со своим мажором Ракитиным она и нежный котёнок, но сильно в том сомневаюсь. На каждую её колкость хочется только сильнее её задеть.

— А как же моя работа в ресторане?

— Сколько тебе там платят? Можешь готовить мне завтраки, обеды и ужины. Прибираться в доме. Не обделю деньгами, раз просить сверх лимита тебе гордость не позволяет и ты всё время ищешь проблемы на свою задницу.

— Я серьёзно, — злится она.

— Я тоже.

— Когда всё решится с Лазаревым, моя жизнь вернётся в обычное русло, так? А я привыкла, что у меня всегда есть лишние деньги и мне не нужно ходить ни к кому на поклоны. Я долго искала хорошее место недалеко от съёмного жилья. И нет моей вины в том, что этот мерзавец подсыпал мне что-то в сок, а потом распускал руки.

Мне нет дела до того, целка сестра Макса или нет. И мне нравится, что она может постоять за себя. Но с какой стати я должен сейчас выслушивать её нападки? Сказал, будет жить в моём доме — значит так оно и будет.

Закончив завтракать, я складываю приборы в тарелку.

— Пока не добьюсь, чтобы Лазарь забрал заявление, и не буду уверен, что его сынок не натравит своих дружков, чтобы с тобой поквитаться и запихнуть в твой дерзкий рот что-то размером побольше, чем таблетка, будешь меня слушаться. Поняла? Или ты всерьёз думаешь, что тебя посадят в камеру к брату? Посадят, только ты окажешься в таком дерьме, которое похлеще, чем твой детский дом.

Она снова опускает глаза, а по её щекам катятся слёзы. Никому не приятно слышать правду. Но и приукрашивать я ничего не собираюсь. И даже не испытываю вину за устроенную словесную порку. И это я ещё весьма легко и безо всякого изощрения ей всё преподнёс, а мог бы в привычной для себя манере.

— Буду поздно. Ринат к твоим услугам. Если что, мой номер у тебя есть. Спасибо за завтрак.

Спустя полчаса, одетый в строгий деловой костюм, я выхожу из дома. А перед тем, как выехать со двора, поднимаю глаза к окну. Наташа стоит у занавески и смотрит на меня немигающим взглядом. Даже не шелохнулась, пока я курил возле машины. Ох, чувствую, немало заимею с ней проблем. Но и оставить в беде не могу. В своё время Шведов-старший за меня горой встал. И это благодаря ему я так высоко поднялся и вращаюсь сейчас в кругу влиятельных людей. Не убудет от меня — помочь его дочери.

Наташа

— Вы давно работаете на Динара? — интересуюсь я у водителя, перебирая пальцем контакты в телефоне, чтобы позвонить Алине и узнать, придёт ли она сегодня на работу.

— Восьмой год, — отвечает он, а я пытаюсь подсчитать в уме, сколько же Асадову лет. Тридцать шесть? Тридцать семь? Сорок? Сколько помню себя, он всегда был рядом с отцом и вхож в нашу семью. Только не помню, когда стал таким влиятельным и богатым.

Алина сбрасывает мой звонок, но спустя полминуты от неё приходит сообщение, что она находится в кабинете у следователя и мы поговорим позднее. И гадать нечего — беседа будет не из приятных.

Даже не верится, что за один вечер всё так изменилось в моей жизни. Не могу объяснить почему, но мысль, что я буду жить с Динаром, вызывает внутри мандраж. А когда увидела его сегодня полуголым на кухне и едва не выронила турку из рук, поняла, что благодарна Тамаре Леонидовне, заведующей детским домом, в который попала после смерти отца, что она послушала меня, и с её подачи Асадову не дали надо мной полноценную опеку. Ему в итоге не помогли ни его связи, ни деньги.