Однажды утром, после завтрака на веранде, Митя попросил Мари и ее гувернантку задержаться, чтобы Мари могла позировать ему для портрета. Он хотел, чтобы она сидела за столом, с чашками чая перед ней, с дымящимся самоваром и с бубликами, пышками и печеньями, лежащими на столе в розетках и плетеной хлебнице. И чтобы непременно пила чай из блюдца.

– Уж не хотите ли вы, чтобы я еще и надела сарафан с головным убором, как купчиха на картине Маковского? Чтобы мне быть ее комплекции, придется съедать по целой горе бубликов каждый день, – пошутила Мари.

Митя вспыхнул, бросил на девушку полный гнева взгляд и выбежал с веранды. В вопросе Мари он увидел намеренное напоминание о его купеческом происхождении, которое было больным для его самолюбия. Он не появлялся в Н-ском несколько дней подряд, и Мари даже сомневалась, смогут ли они еще раз отрепетировать их диалог до постановки, да и вообще, будет ли теперь постановка.

Но в назначенный для спектакля день Митя все же приехал. Он вел себя как ни в чем не бывало, много шутил и отпускал Мари комплименты. Правда, общение между ними уже не было прежним: хоть Мари и было с ним интересно, и многое сближало их, все же она не могла уже чувствовать себя с ним спокойно и избегала разговоров на любые темы, не желая чем-то обидеть его чувствительную натуру.

Постановка имела оглушительный успех, если так можно выразиться, ведь зрителей на этом представлении было чуть ли не меньше, чем выступающих. Все соседи были приглашены на спектакль, а кроме них приглашена была также Зина, подруга Мари, которая проводила лето с семьей в подмосковной Малаховке. Зина приехала в Н-ское на неделю в сопровождении своей старшей сестры Сони и мужа Сони, Николая.

На следующий день после спектакля молодежь собралась ранним утром для небольшого байдарочного похода. Планировали сплавляться по Сереже одним днем, от Пустыни до села Новошино, после чего пересесть на автомобили, которые будут ждать их там, и вернуться домой уже по суше. Мари была в байдарке вместе с Катериной и Виктором, Скотт, Митя и Василий Алексеевич – во второй, а в третьей были Зина, Соня и Николай.

Сплав проходил очень весело: пели русские народные песни, по очереди декламировали стихи, рассматривали красоты природы. Знатоки говорили, что Сережа была самой чистой рекой губернии и, возможно, всей империи, хотя последнее было, скорее, преувеличением. Крестьянки, полоскавшие белье на лаве, и то и дело попадавшиеся на берегах босоногие ребята приветствовали байдарочников. Погода была чудесная. Дул приятный летний ветерок, развевая ленты на шляпках девушек. От быстрой воды пахло свежестью и прохладой. Впереди шел Виктор: он был в этом деле профессионалом и к тому же хорошо знал местность. Примерно в полдень вся компания сделала перерыв для отдыха и обеда, после чего путь был продолжен.

Мари было хорошо видно байдарку «Паратова», «Карандышева» и «Кнурова». Митя с Василием Алексеевичем о чем-то оживленно спорили, после чего замолчали и всю дорогу даже не смотрели один в сторону другого.

Байдарки были уже совсем недалеко от конечного пункта, когда подул сильный ветер, тучи сгустились и начал капать мелкий дождик. Он спокойно накрапывал на веселую компанию, которая шутила и радовалась тому, что хоть какие-то приключения встретились на их пути.

– Скоро закончится, – глядя на небольшую тучку, констатировал всезнающий Виктор.

Пока же дождь все усиливался. Уже не капал, но лил так, что через какое-то время воду можно было уже вычерпывать из байдарок. Река выглядела зловеще. В том месте, где они проходили, было сильное течение, из-за дождя реку было плохо видно, и Виктор не успел вовремя подрулить, проходя мимо большой коряги, так что байдарка сильно натолкнулась на дерево. К счастью, все обошлось. Через полчаса дождь действительно закончился. Все промокли до нитки и порядком замерзли, поэтому, издалека увидев Новошино, очень обрадовались. Высадившись на берегу, девушки пошли в сторону леса, чтобы переодеться в сухую одежду, которую предусмотрительная Елена Алексеевна положила им с собой в узелок, а мужчины остались рядом с байдарками.

Берег реки здесь был очень высоким и крутым. На берегу стоял старый дуб, к которому была привязана тарзанка.

– Давайте прыгать! Веселее развлечения не придумаешь, – сказал раздевшийся по пояс Виктор.

Он взял тарзанку в руки, раскачавшись, прыгнул с обрыва и отпустил ее, вытянувшись в струну. Вынырнул он не сразу: какое-то время по воде шли круги, и все уже начали переживать. Митя и вовсе отвернулся, будто боялся смотреть туда. Когда Виктор вынырнул, довольный своим успехом, другим захотелось повторить этот прыжок. Скотт – хоть никто и не ожидал этого от мужчины его комплекции – оказался очень неплохим прыгуном. Он подогнул к себе толстенькие ножки и прыгнул «бомбочкой». Выйдя из воды, он с хитрой улыбкой пожал руку поприветствовавшему его успех Мите.

– Et vous…?

– Он не умеет, – усмехнулся Василий Алексеевич.

Митя действительно ни разу не прыгал. Несмотря на то, что, казалось, будто у него всегда все в жизни получалось, он не умел купаться, а воды и вовсе боялся.

Было что-то первобытное в этих состязаниях. Словно аборигены с необитаемого острова, а не люди высшего света, стояли они на берегу, ожидая каждый своей очереди. Соревновательный дух овладел ими, и каждый хотел показать себе и другим, на что способен.

Когда Василий Алексеевич сделал прыжок, у всех захватило дух: он очень сильно раскачался и взлетел так высоко, а потом так стремительно и красиво ушел вниз, что все остальные невольно зааплодировали, и стало ясно, кто заслуживает главный приз.

Митя тотчас же решил повторить этот успех. Нет, никто не может быть лучше его! Тем более этот человек. Точь-в-точь как Василий Алексеевич, он стал раскачиваться на тарзанке и собирался уже было отпустить ее, чтобы взмыть вверх, но, не успев сделать это вовремя, качнулся обратно к дереву. Удар о ствол был очень сильным. Митя отпустил тарзанку и упал вниз.

Виктор наскоро сделал Мите перевязку. По возвращении в Н-ское Владимир Андреевич, врач по профессии, констатировал, что у Мити была сломана правая рука. Ранневы настояли на том, чтобы Митя на какое-то время, до выздоровления, задержался в Н-ском.

Двадцатого июля[9] тысяча девятьсот четырнадцатого года император Николай II в Георгиевском зале Зимнего дворца зачитал манифест об объявлении войны с Германией.

О вступлении России в войну Владимир Андреевич узнал из телеграммы, пришедшей в тот же день от его сослуживца из Петербурга. За ужином он сообщил новость всем домашним. На следующий же день они смогли прочесть в газетах текст манифеста, где в числе прочего говорилось следующее:

Все в доме изменилось, привычная жизнь будто застыла. Прекратились игры, перестал звучать смех. Вместо pas de geant все больше читали газеты, обсуждали новости.

Все одобряли обещание государя, что мир не будет заключен, пока последний враг не будет изгнан с земли русской.

Катерина Алексеевна, тоже бывшая в тот момент в Петербурге, была в восторге от единения русских людей в момент, когда император вышел к народу после зачитывания манифеста. «Многотысячная толпа при виде царской четы опустилась на колени. Раздались величественные звуки “Боже, Царя храни”. Меня это тронуло до слез», – писала она Елене Алексеевне.