Катерина порхала по гостиной, поминутно бросая взгляд в зеркало. В нем она видела девушку шестнадцати лет, с белокурыми волосами, голубыми глазами и легким нежным румянцем, который всегда присутствовал на ее прекрасном лице. «Создал же Бог такую красоту!» – думала она, глядя на себя.

Соня сделала ей прическу по последней моде, как у великих княжон, и ей не терпелось увидеть, какое впечатление произведет это на Георгия. Теперь, когда они не виделись полгода, он наверняка уже успел решить со своей семьей вопрос об их свадьбе. Катерина и Георгий условились, что об их тайной помолвке никто не узнает до тех пор, пока двоюродный дядя Георгия, граф Сергей Петрович Павлов, не даст добро на брак. Других родных у Георгия не было. Сергей Петрович же был человеком высокого положения в обществе, имел огромное состояние, важные связи, а потому от него во многом зависело будущее Георгия.

Последнее письмо от жениха Катерина получила в январе, а нынче был март. Отсутствие писем девушка оправдывала тем, что Георгий по природе своей был немногословен – он человек дела. Все между ними уже было оговорено: его любовь к ней, их планы на будущее, включая путешествия и переезд в Петровское, год назад построенное по проекту именитого итальянского архитектора.

В коридоре послышались быстрые шаги маленьких ножек и веселый девичий смех. Дверь открылась, и Катерина увидела свою веснушчатую восьмилетнюю сестренку Марию, позади которой тяжелыми шагами, ступать которыми мог скорее отставной генерал, нежели молодой человек двадцати двух лет, шел Георгий.

– Катерина, вот он наконец! И судя по счастливому виду, у него хорошие новости! – сказала девочка, подмигнув сестре.

Георгий опустил глаза, а затем снова их поднял и посмотрел на Катерину, потому что так было нужно, но было заметно, что ему этого совсем не хотелось.

– Мари, переоденься, тебе вовсе не идет этот цвет! – торопливо прошептала сестре Катерина, понимая, однако, что сказанное ей было услышано всеми присутствующими.

Девушка тотчас замолчала, сделав вид, что смущена, когда глаза ее встретились с глазами красивого, статного, одетого по последней моде молодого человека.

– Ты не поверишь, что у нас случилось на прошлой неделе! – защебетала Катерина, обращаясь к Георгию. – Мари наша чуть не сбежала в монастырь грехи замаливать, представляешь? Ведь спланировала все заранее! Потихоньку собирала узелок с провизией, уже готова была к побегу, но рассказала все Верушке, а та, конечно, выболтала.

Мари покраснела.

– А разве у этого маленького ангела могут быть грехи? – улыбнулся Георгий.

– Я… конфеты стащила у Веры как-то раз. – Потупила глаза маленькая Мари.

– Все нянина наука! Наша старушка Ильинична напугала ее Страшным судом, – подхватила Катерина.

Глядя на маленькую Марию, совсем невозможно было поверить, что эта хрупкая девочка целый месяц готовила план побега. Много в ней было еще детской непосредственности, чего-то совсем ребяческого, отчего в ее присутствии у всех неизменно поднималось настроение. Она была любимицей родителей, но эта любовь нисколько не испортила ее характер, а, напротив, сделала ее доброй по отношению ко всем. Никто и никогда не казался ей плохим.

– Сыграем вместе на рояле? – Взмахнула ресницами Катерина, одарив Георгия своим самым впечатляющим, как она считала, взглядом.

– Пойдемте, Мария, – сказала Мари гувернантка Соня, почувствовав, что надо оставить Георгия и Катерину наедине.

За обедом все сидели молча. Георгий поминутно посматривал на часы с кукушкой, висевшие над сервантом из красного дерева, будто ожидая, когда уже пройдет достаточно времени для того, чтобы правила приличия позволили ему покинуть дом Ранневых. Наконец Владимир Андреевич, глава семейства, бодрый мужчина тридцати шести лет, нарушил молчание и, придав своему голосу напускную веселость, спросил:

– Значит, вы планируете первое время остановиться в Париже у Воронина? Передавайте ему привет. Мы не виделись со студенческих времен.

– Хорошо… стало быть, передам.

В столовую влетели раскрасневшаяся растрепанная девочка лет пяти, а за ней мальчик, который казался ее ровесником, но был на самом деле на год младше нее. Лицо мальчика было перемазано красками, и виновницей тому, судя по его недовольному пыхтению и взглядам в сторону девочки, очевидно, была его сестра. Это были Вера и Сережа, младшие дети Ранневых.

По тому, как Сережа принялся рассматривать столовые приборы, было понятно, что он привык обедать в детской и сажать его за общий стол стали не так давно. Не успел он разобраться с вилками, как вошедшая в столовую гувернантка поспешила увести его для того, чтобы умыть.

– Мама, мама, это правда, что мы на следующей неделе поедем в Петербург? – весело протараторила девочка, подкармливая под столом колли, который довольно вилял своим пушистым хвостом. Она делала это как бы незаметно, что было очень забавно, ведь о том, что Вера втайне кормит своего любимца Фреда, знали все, начиная от мамы, Елены Алексеевны, приятной женщины с большими добрыми глазами, заканчивая кухаркой Аксиньей, которая всегда накладывала младшей барышне самую большую порцию.

– Да, дорогая, твоя крестная ждет нас всех на именины. Но Фреда на этот раз мы с собой не возьмем. У тети Лизы станет плохо с сердцем, если вы снова накормите ее гоголь-моголем, который продегустировал Фред, – Елена Алексеевна сказала это будто бы строго, но в блеске ее лучистых глаз отражалась бесконечная любовь и снисходительность к проказам малышки, и было понятно, что ругать, а уж тем более наказывать детей ей несвойственно. Глаза эти смотрели так спокойно, что не было в них ни укора за детские шалости, ни малейшего неудовольствия чем бы то ни было, – лишь свет и радость.

Вера и Мари переглянулись и еле сдержались, чтобы не расхохотаться. Сережа вернулся в столовую и, радостный, совершенно забыв о привычных шалостях сестры, принялся наконец за свой бифштекс.

С появлением в столовой младших детей атмосфера несколько разрядилась, все почувствовали некое облегчение и спокойно продолжили разговор на тему последних новостей в стране и мире, театральных постановок в Московском художественном, новинок у Елисеева и прочем.

Когда обед был кончен, Катерина сказала, что чувствует себя дурно и прошла в свою комнату. Елена Алексеевна удалилась в детскую с младшими детьми, а Владимир Андреевич и Мария проводили Георгия до выхода.

– Думаю, что служба в дипломатическом корпусе пойдет на пользу вашей карьере. Я даже уверен, что вы сможете добиться головокружительных успехов.

Георгий замялся, не зная, нужно ли что-то говорить, и просто кивнул. Хоть в том, что помолвка была разорвана, и не было его вины, ему было не по себе.

Он поправил воротник и с улыбкой посмотрел на Марию.

– Я хотел бы оставить вам эту игрушку в память обо мне. – Он протянул маленькой Мари фарфоровую куклу в прелестном розовом платьице, с ниткой жемчуга на маленькой шее, точь-в-точь такой, какая была у маленькой Марии. – Мне будет не хватать вашего звонкого смеха и игр в шахматы.

– …в которые я всегда проигрываю.

– Наверное, потому-то мне так нравится с вами играть. – Георгий грустно улыбнулся. – Ну, до встречи, мой маленький друг.

Красивая молодая женщина вела пятилетнюю девочку за ручку. Рядом с ней, то и дело поправляя сползающие порты, шел мальчик лет десяти с котомкой и рабочим инструментом за плечами. Они подошли к дому напротив церкви, постучали в открытое окно. День был по-июльски жарким, пахло цветущей в палисаднике сиренью. Выглянула хозяйка: