– Так ты здесь очутился?! – спросил Симур, схватив брата за плечо и поворачивая его лицом к небу.

– Ты. Здесь. Очутился, – послушно повторил тот.

– Да уж, добьешься от тебя, – пробурчал юный древолюд. – Хватит! Надоело мне здесь торчать. У меня дело есть. Идем!

Он схватил обоюдоострый шип – с ним Близнец ходил на охоту – и рассек сторожевую нить, которую тот не решался переступить. Делать этого не следовало, но Симур понял это слишком поздно. Подскочив к брату, он буквально выволок его за пределы заколдованного круга, очерченного наслоениями старой паутины, что окутывала Гнездовья. Близнец не сопротивлялся. Покорно, словно уже укушенный своими собратьями-людоедами, переступая вечно полусогнутыми ногами, он двинулся в направлении, куда его влекло это странное, похожее на него существо.

Может быть, они так и ушли бы, но разрыв в сторожевой сети Гнездовий не остался незамеченным. Пауки-людоеды хлынули со всех сторон, словно черный, скрежещущий жесткими сочленениями поток. За все время своего пребывания в их туманном, пронизанном зловонием и тишиной мирке Симур не видел столько этих отвратительных созданий. Некоторые взрослые особи несли на спинах своих отпрысков, будто вывели их на прогулку. Однако обманываться не стоило. Восьминогими многоглазыми тварями двигали только два побуждения – голод и забота о продолжении рода.

Внешнее равнодушие, которое они проявляли к присутствию в своей вотчине чужака, объяснялось лишь их уверенностью, что добыча никуда не денется. Ее даже кусать не было нужды. Придет срок, и вылупившиеся детеныши смогут приступить к своей трапезе. И вот теперь добыча словно нарушила молчаливый уговор. Она не только попыталась удрать, но и утащила за собой одного из них. Следовало водворить строптивую дичь на положенное место, заодно высадив на нее паучат – пусть начинают кормиться! «Добыча» смутно догадывалась, что с нею произойдет, и готова была удирать во все лопатки, прыгая с одной древоветви на другую. Увы, иного способа передвигаться в Отвесном мире не было.

Да, Симур старался изо всех сил, но близнец следовал за ним неохотно, то и дело оглядываясь на приближающихся «сородичей». Юный древолюд понимал, что с такой обузой он от пауков далеко не уйдет, но не мог бросить брата. Оставалось только принять бой. Покрепче перехватив шип, он вцепился свободной рукой в мертвую лиану, что раскачивалась у него над головой. Весь сосредоточившись на предстоящей схватке, Симур и не заметил болезненной гримасы, исказившей лицо его брата-близнеца. Ловко выхватив у странного чужака обоюдоострый шип, тот подпрыгнул вверх, едва не наступив братишке на макушку, и мигом перерезал мертвую лиану, на которой тот раскачивался.

Беспомощно кувыркаясь, юный древолюд еще успел заметить, как нахлынувший паучий поток облепил Близнеца с головы до ног и потащил обратно к Гнездовьям. Видимо, они забыли об ускользнувшей добыче, как только та пропала из поля зрения. Вернули своего – и ладно! Да и сам Симур вскоре забыл о них. У него теперь была иная забота: как остановить свое стремительное падение вдоль исполинской стены Отвесного мира. Древоветви были слишком толстыми, чтобы за них можно было ухватиться на лету, а мертвые лианы либо выскальзывали из рук, обжигая ладони, либо обрывались под его весом.

Отчаянное положение толкает на отчаянные поступки. Юный древолюд вспомнил, как он парил, раскинув руки и ноги, когда у него за спиной были листья опахальника, прикрепленные к прутьям. Это нехитрое сооружение давно изорвалось и было сброшено, и потому Симур просто расставил конечности, словно самодельные крылья по-прежнему трепетали у него за спиной. Как ни странно, это движение прекратило его беспомощное кувыркание. И хотя скорость падения нисколько не замедлилась, у несчастного возникло ощущение, что он может управлять своим телом даже сейчас.

Неожиданно мощный поток восходящего воздуха подхватил его, закружил и повлек куда-то вбок. Симур успел заметить лишь темное жерло, похожее на исполинское дупло или тоннель давно погибшего Города. Над жерлом поток воздуха ослаб, и тело юного древолюда уже совершенно неуправляемо скользнуло в темноту этого тоннеля, глубокую и холодную. Он долго падал в темноте, каждое мгновение ожидая удара, который сокрушит его кости и размозжит глупую голову, но, как ни странно, падение его постепенно начало замедляться, а в темноте замелькали смутно знакомые огонечки.

Прошло совсем немного времени, когда его, еле живого от пережитого ужаса близкой и неминуемой смерти, плавно опустило на что-то мягкое. Несколько мгновений Симур лежал на этой странной поверхности, которая начинала ходить ходуном, едва упавший пытался пошевелиться. Потом он попытался встать. Ничего не вышло. Руки и ноги погружались в податливую мякоть, напоминающую колонию грибунов, пораженных слепой плесенью. Сравнение это настолько испугало юного древолюда, что он отчаянно забился, затрепыхался и вдруг соскользнул с мягкой ловушки в полную пузырьков теплую воду.

Все чудеса, которые Симур видел на верхнем помосте у колдуна, померкли в сравнении с теми, что открылись ему в дупле, пронизывающем самую сердцевину Отвесного мира. Выбравшись из воды, он долго лежал на чем-то гладком и плоском, похожем на лист опахальника, такого огромного, что краев его не было видно. И только голод заставил юного древолюда подняться. Правда, увиденное настолько его потрясло, что на время отступил и голод. Под черным жерлом, откуда Симур свалился, было что-то вроде громадного дожделодца, посреди которого плавало то самое упругое ложе, с перепугу принятое им за колонию грибунов, пораженных слепой плесенью.

И это было лишь малой частью того, что ему предстояло увидеть. От жерла тянуло ветром, и в воздухе кружились сорванные листочки, обломанные ветки, клочки паутины, куколки мухлей и трехкрылок и прочий лесной сор. Все это падало в податливую мякоть «ложа» и словно растворялось в нем. Симур ужаснулся, когда понял, что, задержись он на этой плесневелой груде еще на мгновение, и с ним случилось бы то же самое. Нет, от этого места следовало держаться подальше. Тем более что и бурчание в животе не позволяло рассиживаться. И юный древолюд принялся обследовать необъятное дупло, куда волею случая угодил.

Очень скоро он обнаружил ступени, которые поднимались вдоль стены на головокружительную высоту. Правда, ступени эти не были предназначены для ног древолюда, каждая из них была выше его на два роста.

И все же это было лучше, чем совсем ничего. Прежде чем начать подъем, Симур тщательно обшарил все, что окружало «дожделодец» и плавающее посреди него «ложе». Увы, ничего съедобного здесь не нашлось. Хочешь не хочешь, а придется карабкаться наверх. Это было нетрудно, ведь тому, кто всю жизнь провел в Лесу, а последние десятки солнц – на бесконечной стене Отвесного мира, не привыкать лезть на верхотуру.

Поверхность ступеней оказалась шероховатой, и цепляться за нее было удобно. Первые несколько этих исполинских уступов Симур одолел быстро, но по мере подъема силы его убывали. И то, что поначалу казалось пустяком, постепенно стало мукой. И вот наступил миг, когда он растянулся, вконец обессилев, на очередной ступени. Дыхание юного древолюда сбилось. Руки, ноги дрожали, в глазах меркло. Стало ясно, что одним рывком ему не одолеть этого подъема. Вытекут последние силы, как кровь из раны, и отчаянный странник, по глупости и дерзости своей покинувший родной Город, падет к Корням.

В чувство его привел запах – незнакомый, сладковатый, от которого рот наполнился слюной, а живот скрутило голодным спазмом. Оглядевшись, Симур увидел, как из стены почти у самого его носа выдавливается вязкая смола. Она-то и источала этот аромат. Понимая, что терять ему нечего, юный древолюд попробовал смолу языком. Та и в самом деле оказалась сладкой, словно патока, выделяемая орхидеями-медоточцами. Радостно заурчав, Симур принялся слизывать ее, покуда не коснулся языком стены. Смола оказалась невероятно сытной, и силы юного древолюда словно удесятерились. Он вскочил, готовый продолжать путь.