Внутри подвесного дома ученик колдуна прислушался. Полнейшая тишина – ни шороха, ни скрипа. К этому он уже привык, зная, что хозяин, если ему было нужно, умел не выдавать своего присутствия, а то и вовсе умудрялся оставаться незамеченным. И все же в нынешней тишине было что-то необычное. Как будто, кроме самого Осгута, в доме скрывались сейчас и другие колдуны – как и он, неслышимые и незримые. Симур не мог бы даже сказать, по каким признакам ощущает их присутствие. Просто ему стало здесь неуютно, словно в просторном обиталище было не протолкнуться от молчаливых невидимок.

Чтобы не мешать «гостям», юный древолюд присел в уголке помоста, помимо воли прислушиваясь к напряженной тишине, то и дело поеживаясь от легкой щекотки, будто невидимки походя касались его кончиками пальцев. Нельзя быть учеником колдуна и оставаться совершенно нечувствительным к проявлениям его искусства. И хотя Осгут не учил его никаким особенным хитростям, сам воздух в его доме был пронизан колдовством. И вот теперь оно сгустилось до такой степени, что впору было грохнуться в обморок, как если бы тысячи старух прошипели ему в спину свои проклятия. Видимо, Симур все-таки грохнулся, потому что очнулся от грозного окрика:

– Нашел время дрыхнуть! Где жратва, я спрашиваю?

Ученик подскочил, будто ошпаренный плодожоркой. Мигом расставил плошки. Засвистел, подзывая живуль. Через несколько мгновений все плошки были полны снедью. Симур добавил в каждую плошку по горсти писклягод, которые собрал накануне, и щедро подсластил лакомство патокой. которые собрал накануне, и щедро подсластил патокой. Осгут одобрительно промычал с набитым ртом. Колдун редко уплетал за обе щеки, но, видимо, сейчас у него было особенно хорошее настроение. Юного древолюда так и подмывало спросить, удалось ли посоветоваться насчет «трехкрылки», но он понимал, что тогда настроение учителя может испортиться и тот постарается отблагодарить ученика хорошей оплеухой.

Насытившись, Осгут развалился на помосте, выковыривая застрявшие семечки из зубов. Симур неторопливо очистил от объедков, вымыл и сложил стопкой плошки, накормил живуль и присел в сторонке в ожидании дальнейших распоряжений. Колдун молчал. Тогда ученик поднялся и принялся плести себе новый спальный кокон взамен старого, прохудившегося. Этому занятию он уделял время лишь тогда, когда ему совершенно нечего было делать, а такое случалось крайне редко. Еще в Городе юного древолюда отучили лодырничать, а хозяин дома-корзины и вовсе терпеть не мог, если тот сидел сложа руки.

– Надо вот так делать, – сказал вдруг колдун и сложил пальцы рук таким образом, что получилось нечто вроде короба, где мать хранила гребень, зеркало из листьев кривлялки, ногтеточки и разный другой нужный женщинам скарб.

– Что делать? – спросил Симур, уже забыв о своем сегодняшнем огорчении.

– «Трехкрылку» твою, – буркнул Осгут. – Коробом ее надо делать. Тогда и тебя поднять сможет.

– А из чего?

– Вопрос правильный, – вздохнул колдун. – Из палок этих твоих, листьев с волокнами ничего путного не сладишь. Ладно, помогу тебе. Только учти, за помощь свою я потребую помощь от тебя.

– Я сделаю все, что прикажете, учитель! – горячо воскликнул юный древолюд, не заметив, что впервые назвал так своего хозяина.

– Учитель? – хмыкнул тот. – Что ж, пожалуй… Тогда учись! – Осгут вскочил. – За мной!

Он стремительно, как паук-людоед, взбежал по перекладинам на тот помост, что был выше. Симур метнулся за ним. Ничего особенного он там не ожидал увидеть. Здесь они спали. Правда, над этим «спальным» помостом был еще один. Юный древолюд даже как-то заглянул туда, но тоже ничего занимательного не обнаружил. При этом в обиталище колдуна явно что-то скрывалось. Симур это чувствовал. И вот теперь хозяин, похоже, собирался приоткрыть тайну своего логова. Он вскарабкался на самый высокий помост, знаком велев ученику оставаться внизу.

Стараясь унять волнение, Симур опустился на корточки, прислушиваясь к тому, что происходило у него над головой. Сначала было тихо, но потом сверху начали просачиваться звуки. Поначалу они были негромкими. Будто кто-то напевал песню себе под нос, не заботясь о том, слушают его или нет. К этому полубормотанию-полупению стали примешиваться другие звуки. Таких юный древолюд никогда не слышал. Во всяком случае, в Лесу не было животных или растений, способных издавать их. Словно к шороху дождя по листве, раскатам грома и вою ветра во время бури добавилось жужжание целого роя мухлей и болтовня сотен балаболок.

И не только звуки лились с верхнего помоста. Сквозь щели в нем замелькали и огоньки. Как будто собрали в большую плетенку светляков-мерцунов, но случайно опрокинули ее, и жуки расползлись. Правда, странные это были светляки, их жесткие гладкие надкрылья мерцали не только зеленым, но и красным, и синим светом, перемежая их серебристыми, точно блики солнца на ранней росе, вспышками. Симура, зачарованного всем этим коловращением света и звука, неудержимо влекло наверх, но Осгут не разрешил ему подняться. Юный древолюд пытался представить, что происходит над «спальным» помостом, но, кроме разрозненных картинок вроде расползающихся жуков, ему в голову ничего не приходило.

Наконец колдун его окликнул. Симур опрометью кинулся к перекладинам, единым духом взлетел на таинственный помост и… едва не свалился с него. Да разве могло его убогое воображение представить то, что открылось перед ним? Собственно, и сейчас оно буксовало, будто зацепившаяся за сучок мошна, битком набитая грибунами, когда юный древолюд пытался подобрать известные ему слова к тому, что происходило у него на глазах. Никакого помоста внутри дома-корзины не было и в помине. Вместо него Симур очутился в чем-то вроде глубокого дупла или даже целого города, выдолбленного внутри огромного древесного ствола. И это дупло или город были заполнены диковинами.

Он сразу понял, что бесполезно даже пытаться дать названия всем этим предметам, которые не были разложены на циновках, как на городской барахолке, и не валялись по коробам, как женские безделушки, и даже не висели на обрывках мертвых лиан. Нет. Диковины парили в воздухе без всякой видимой опоры. Некоторые из них были не крупнее мухли, а некоторые оказались такими огромными, что внутрь них можно было поместить половину племени, к которому принадлежал юный древолюд, что стоял сейчас на коленях, разинув от изумления рот.

– Нравится? – спросил Осгут, подходя к нему и обнимая за плечи, чего никогда раньше не делал.

– Очень! – выдохнул Симур и добавил: – Только я не понимаю, что это и откуда.

– А на что это похоже, по-твоему?

– Это похоже… На Лес, когда он цветет… Или… на кочевье трехкрылок… Или… Не знаю…

– Это вещи, – просто сказал колдун, словно речь шла о чем-то обыкновенном. – Обыкновенные вещи из разных миров.

– Но для чего они? Как ими пользоваться?

– Для жизни, – ответил Осгут. – Для сытой, счастливой жизни, какую ты и вообразить себе не можешь. А если ты не способен представить себе такую жизнь, то как ты сможешь понять, как пользоваться всеми этими великолепными вещами?

Симур потупился.

– Вы правы, учитель, – пробормотал он.

– Однако здесь есть кое-что, что нужно тебе, – продолжал тот. – Вот, смотри!

Колдун поманил рукой, словно подзывая кого-то. Из круговорота диковин выплыл и приблизился гигантский, сложно устроенный короб. У него был длинный, прихотливо сплетенный хвост, который развевался на неощутимом ветру, так что создавалось впечатление, что короб парит в ослепительной синеве неба. Юный древолюд поневоле кинулся к нему, пытаясь схватить, но пальцы его прошли сквозь волокна, из которых был сплетен хвост исполинской «трехкрылки». Это было странное ощущение, словно он пытался поймать ветер.

– Глупая, наивная почка! – рассмеялся Осгут. – Ты решил, что все это настоящее?..

Коробчатая «трехкрылка» получилась воистину огромной. Была она размером с подвесной дом колдуна. Ну, может быть, чуточку поменьше. Симур не понимал, как они с Осгутом доставят ее на поляну для испытания. Его учителя, похоже, это совершенно не волновало. Осмотрев результат совместного труда – на этот раз он помогал своему ученику всерьез, – колдун удовлетворенно хмыкнул и потребовал еды. Набив брюхо, он не стал ковыряться в зубах и разглагольствовать, как обычно, а снова занялся делом. Как ни странно, Осгут опять принялся мастерить «трехкрылку» вроде той, что они поднимали в небо первый раз.