Снова посмотрела на окно. Ослепительно-проникающие лучи солнца, так и манили, звали. В голове, как будто, раздавались голоса детишек, резвившихся на улице.
‒ Давай, забивай гол.
– Ну...
– Гол!
– Вот ты растяпа!
– Да, хорош, Димка, отыграемся.
Колотящееся сердце не умолкало. Боль снова накатила, и я прикрыла глаза. Она, как море, накрывала, то отпускала словно цунами. А затем вновь усиливалась. Я научилась с ней справляться. Но ночное видение меня всполошило, подхватило вверх и снова завертело со страшной силой.
Cон и детские голоса не выходили из головы. Ожили. Впервые за эти месяцы мне приснилась доченька. До этого одни сплошные кошмары или нечто непонятное, бесформенное. А тут родная кровиночка...
Я столько раз представляла ее глаза. Какие они? Как во сне? Голубые? А может как у Ромы – серые?
Я понимала, что это невозможно, но я физически ощущала ее присутствие рядом со мной, будто молоком пахло. Нет, я не страдала слуховыми или зрительными галлюцинациями. Я отдавала отчет в своих поступках и мало-помалу за пять месяцев привыкала, свыкалась, заставляла себя, в конце концов. Хотя, чувство безнадежности и бесполезности по-прежнему не отпускало.
Но сегодня было что-то иное. Ангел...Грудную клетку по-прежнему жгло, сердце кровоточило. Душа разрывалась...
Меня тянуло туда. Неистово. Яростно. Отчаянно. Я ездила к ней каждый день, потому что только там я могла нормально дышать. Вопреки всему. Там во мне потухала надежда, но там мне хотелось быть. С ней.
Я могла сидеть на скамейке молча несколько часов подряд, а, если совсем было туго, – листья убирала или высаживала цветы.
– Дашенька, вы куда? – сначала не поняла, откуда раздался мягкий, женский голос и, оторвав взгляд от пола, пару секунд равнодушно и непонимающе смотрела, как немного полная женщина средних лет приближалась ко мне. Осознала, что минут десять молча сидела на пуфе в прихожей. Ушла в себя настолько глубоко, что до меня не сразу дошел весь смысл слов. И только дотронувшись ладонями щек, обратила внимание на женщину, которая беспокойно сжимала мокрую тряпку в руках.
– Я в соседней комнате пыль вытирала и шум услышала. Не хотела мешать вам, Дашенька, простите, что вмешиваюсь. Просто очень за вас переживаю. Роман Александрович должен вот-вот вернуться. У вас же скоро самолет, помните?
Женщина, на которую полностью легли домашние обязанности последних месяцев, смотрела на меня неуверенно, будто сомневалась в моей памяти и мои поступки не вписывались в нормы поведения.
Конечно, я все помнила. Фарерские острова. До отлета оставалось около восьми часов.
– И Лиза с Сашенькой вот-вот должны вернуться с прогулки..., – она осеклась. Суетливо провела ладонями по фартуку, – простите, – уже тихо добавила она.
Я сделала вдох. Постаралась абстрагироваться.
Нина не знала всей правды, но думаю, догадывалась, что к чему. Она жалостливо смотрела на меня, а мне не нужна была ничья жалость.
– Я все помню, Нина. Спасибо. Я ненадолго, – сделав вид, что не слышала последних слов, проверила сумку, взяла кошелек и подошла к двери.
Тугой спиралью закручивалось мое сердце. Лихорадило.
– Дашенька, – женщина дотронулась рукой до моего плеча, – вы не могли всего предусмотреть. Только Бог может все знать.
– Конечно, – поспешно ответила я именно то, что от меня хотели услышать. Обернулась и постаралась выдавить улыбку.
Нина не поверила. Я видела это в ее глазах. Я сама себе не верила. Потому что знала, что жила чудом. А чудес на свете не бывает. Давно должна была это уяснить. Я осознано пошла на этот шаг. Поражение. Полное. И больше возврата не будет. Надо смириться. И жить дальше.
Расплатившись с таксистом, держа в руках цветы, порывистым шагом я вошла в открытые, большие ворота.
Седовласый мужчина докуривал сигарету, но, увидев меня, затушил окурок и широким, размашистым шагом направился ко мне.
– Здравствуйте, – хриплым от курения голосом, отозвался он, ‒ вы говорили, что уезжаете на неделю.
– Так и есть.
– Я скамейку подкрасил, как вы просили.
Я кивнула. И собиралась уйти, но вспомнив, достала из кармана заранее заготовленные пару сотен гривен, протянула деньги.
– Не стоит. Вы вчера достаточно заплатили, – на словах отказывался он, но, на деле, забрал предложенные купюры, – вы не переживайте, я присмотрю, каждый день буду менять цветы.
– Спасибо. Для меня это очень важно. Пожалуйста, не забудьте, – намекнула я на то, что он получил достаточное вознаграждение за оказанную услугу.
Попрощавшись со сторожем, я двинулась по знакомой тропинке.
Было бы странно, если бы что-то изменилось со вчерашнего дня. Цветы не успели высохнуть, и я просто налила воды в еще одну вазу, добавив новые.
Дотронулась до серого камня. Прохладный. Провела по выступам, словно гранит живой. И мне даже показалось, что он отреагировал на мое касание.
Подошла ближе, присела на корточки, погладила ангела, державшего в руках плюшевого медведя.
– Привет, моя хорошая. Ты снилась мне сегодня ночью...
***
Пять месяцев ранее
Мир рухнул. Опять. Стал совершенно иным; перевернувшись там, где должны были помочь, спасти, сделать невозможное, ‒ ведь медицина не стоит на месте, но только не в нашем случае... Я не могла слушать вердикты врачей. Не хотела верить. Понимать. Принимать. Сколько можно окатывать холодной водой снова и снова?
Я, свернувшись в маленький комочек, лежала на больничной кровати, отвернувшись от всего света. Эхо последних дней проносилось как кадры из кинофильмов. Но все действия были размыты, никакой точности. Будто во сне. Тело лишилось эмоций. Абсолютно. Словно бы выбили из меня остатки сил и чувств.
Дрожа, потянулась к одеялу, принесенное медсестрой, но Рома предугадал, выхватил из рук женщины покрывало.
– Ты вся дрожишь, – с излишней поспешностью он накрыл меня им, попытавшись обнять. Я не отодвинула руки, прижавшие мое тело. Хотелось исчезнуть, раствориться, превратиться в прах. Миллионы игл вонзались в сердце. Я не верила словам врачей.
Этого просто не могло быть! "Организм отреагировал на неизбежное. Иммунологическая несовместимость – этого своего рода приговор ", – с горечью произнес акушер–гинеколог, только едва ли легче мне стало?
Лекарства, понижающие тонус матки – не помогли. Моя малышка умерла через час после родов. Не раскрылись легкие.
– Нет, нет. Проверьте дыхание! Пожалуйста. Она дышит, я знаю! – неистово кричала, настаивала, цеплялась за руку врача, который лишь беспомощно качал головой.
Отрицала. Родов не было. Все время казалось, что чувствую движение, прикладывала руки к животу и старалась уловить удары маленького сердца. Я надеялась на чудо, молилась всем богам, лишь бы это было ошибкой. Большой, страшной ошибкой, чьей-то шуткой. Мы столько прошли, столько преодолели и вот наконец появилась надежда.
Как же я была счастлива. Я порхала, мне все казалось таким не важным и незначительным. Во мне росла жизнь, что может быть важнее?! Я старалась не мечтать, но все равно не могла остановиться. Представляла, как привезу домой крохотный сверточек, жизнь, продолжение меня и Ромы, маленькие ножки будут топать по дому, а однажды и потом, много-много раз, маленькие ручки обнимут меня и скажут: "Мама, я люблю тебя".
Я же видела малышку во сне. Медовые волосы, серые глазки. Она словно живая улыбалась мне. И в животе она регулярно толкалась то ручками, то ножками. Эти шевеления никогда не смогу забыть, они настоящие, самые чудесные!
А теперь...
Я не помнила, как проходила подготовка к похоронам. Я не помнила, как Рома забрал меня из больницы в дом к его маме. Запомнилось только, как в больничной палате Рома вместе с мамой собирали мои вещи, а я стояла у окна, как будто меня не было. Помню, как все вокруг рыдали, а я нет. Я ничего не чувствовала. Это потом я лежала в слезах и мечтала умереть. Ненавидела себя, проклинала. Была готова собственноручно себя задушить. Душа болела, металась. Требовала удовлетворения, наказания. Только кого и зачем, сама не знала. Просто испытывала потребность в крови за немыслимую боль, которая непрекращающимся фонтаном раз за разом обрушивалась на нас. Только все равно уже нечего было исправлять. Да и была ли у нас такая возможность? Но в больничной палате самой элитной клиники Одессы, я не чувствовала ничего. Во мне будто была разламывающаяся, сосущая пустота.
