Тогда я думал, что это конец. Все кончено. Ничего не изменить. Еле сдерживая стон, мотнув головой, прогоняя мираж, до меня не сразу дошел смысл Дашиныx слов.
Этот ребенок мой!
До сих пор не верил. В голове крутились Дашины слова: "Это твой ребёнок! Твой! Слышишь?!", а перед глазами стояло осунувшееся, бледное лицо любимой женщины и ее дрожащие пальцы. В моих глазах стояли слезы. Несмотря на все мои косяки, там, наверху, сжалились, дали надежду. Я уж думал, вся моя жизнь будет изрешечена одними лишь воспоминаниями. И урвать свой кусок счастья мне не по зубам. А тут не просто любимая женщина, тут наше будущее! Все, к чему мы стремились – стало возможным.
Да, сейчас я был готов на многое. Только бы обеспечить Даше подходящие условия для развития и рождения нашей принцессы. Да просто подарить ей долгожданное спокойствие.
Докурив сигарету, я вышел из машины. Соображал, как расстаться с Аней и с наименьшими потерями для всех организовать развод. Знал – будет непросто, но свой рычаг давления у меня имелся. Она получит то, к чему так стремилась, а я – возможность навсегда вычеркнуть ее из моей жизни. Открыв дверь ключом, первое, что заметил – мужские ботинки в прихожей, а потом я услышал быстрые шаги.
– Доброй ночи, Роман Александрович, – ко мне подскочила женщина. Наша домработница. Я остолбенел. Начало двенадцатого ночи, что она здесь делает?
– Простите, что случилось? – положил ключи на тумбу и посмотрел на женщину.
– Тут такое дело. Аня попросила меня остаться, на тот случай, если ей будет плохо. Ну, там воды принести или еще что-нибудь, – выдала она.
Я не знал, как реагировать. Это еще что за новости? Нет, Аня та еще актриса, но зачем привлекать постороннего человека в свои игрища?
Сняв пиджак и обувь, я прошел в квартиру.
– Мне просто домой надо, Роман Александрович, – остановила меня несчастная женщина.
Я обернулся. Она ждала ответа.
– Конечно, вы свободны, можете ехать. Спасибо за помощь.
– Да мне только в радость, – махнула она рукой и принялась одеваться, – просто завтра рано утром надо к внукам ехать. Обещала с ними посидеть. А они загородом живут.
– Подождите, – бесцеремонно перебил я ее, – чьи это ботинки? – указал на мужскую обувь черного цвета, на которых опять задержался мой взгляд. Она проследила за моим движением, тоже глянула на обувь и сказала:
– Врача.
Я потерял дар речи.
– А вы что не знали? – теперь пришла ее очередь удивляться.
Знал ли я? Хороший вопрос. Мы с Аней разговаривали днем, я сказал, что вечером приеду и нам надо будет серьезно поговорить. Она даже слушать не стала, прямым текстом заявила, что я за все ей отвечу. Собственно, жена пребывала в бешенстве. И ни слово о том, что ей плохо. И плохо ли на самом деле?
Быстро вызвав такси, я отправил бедную женщину домой.
Зайдя в спальню, застал картину один в один, как тогда с угрозой выкидыша в больнице. Все то же самое, только антураж поменялся: вместо белых больничных стен – теперь золотистые.
Мое присутствие было сразу же обозначено. Аня недовольно присела на кровати, поправила одеяло, и опустила голову, а врач отошел к окну.
– Здравствуй, Аня. Что здесь происходит?
– Плохо. Мне плохо, Рома, – и голос загробный. Аня медленно вздохнула.
Чувствовал себя круче, чем в цирке, но виду не подал.
– В обед тебе было очень хорошо, не так ли? – говорил спокойно, не поддавался на провокацию. Медленно подошел к кровати.
– Когда я понервничаю, мне сразу становится нехорошо. A у меня всегда найдется повод для волнения, – она надменно отвернулась, показывая кто здесь виновник произошедшего.
Я посмотрел на врача. Он не слова ни проронил, опустил глаза в пол. Эскулап хренов.
– Считаю спектакль удавшимся. Антракт. Гости могут идти по домам.
Мои слова нарушили недолгую тишину; Аня дерзко выпрямила спину и развернулась ко мне. Я кивнул и взглядом показал, что ждать больше не намерен, пусть выпроваживает своего гостя. Жена скривилась, начала искать взаимную поддержку у врача, и тот все же поднял глаза, подхватил меня под руку, вроде, как он рулит здесь парадом. Я отмахнулся от неприятного касания.
– Ваша жена позвонила, сказала, что снова стала ощущать режущие боли внизу живота. Я настаиваю на госпитализации, – не обращая внимания на мою грубость, не мигая начал врач, – все же стоит пройти более тщательное обследование в клинике, Роман Александрович.
– Непременно все так и будет. Я поговорю с супругой, и мы к вам обратимся, – проталкивал его к входной двери, боролся с нарастающим во мне бешенством. Очень хотелось кому-нибудь вмазать и этот докторишка был одним из первых на очереди. Смотреть в распахнуто-обвинительные глаза Ани и слушать вполне убедительную, но пространную речь доктора, было выше моих сил. Своей вины я не снимал, но участвовать в этом цирке не желал.
– Аня, – выпроводив врача, я вернулся в спальню. Жена осталась полулежа сидеть в кровати и с упоением рассматривала настенные часы, – что это было, скажи мне, пожалуйста? Сколько раз я тебя просил не выносить ссор из избы. Я не придурок и петь про то, что ты якобы плохо себя чувствовала, не надо, – жена скорбно подняла брови и прижала руки к груди, – Аня, еще один такой концерт и разговаривать я буду уже иначе. Поняла?
Она ничего не ответила, отвернулась от меня и полностью укрылась одеялом. Я громко выдохнул, борясь с нарастающим во мне раздражением по отношению к этой женщине.
– Аня, я с тобой разговариваю! – отбросив одеяло в сторону, я навис над ней.
– Я не хочу с тобой говорить. Устала. Я спать хочу.
– Нет, мы с тобой поговорим. Так не пойдет. Есть вещи, которые остаются внутри стен дома. Мне не нравится, когда ты приходишь ко мне работу и скандалишь. Работа – это не место, где выясняют отношения. Там люди работают. Я их начальник. Не подкидывай им темы для сплетен, я и так сыт ими по горло. И домой не зови, пожалуйста, больше левых врачей для того, что показать мне, своему мужу, как я по-скотски с тобой поступаю. Аня, я давно все понял. И, если я тебе ничего не говорил, не значит, что нахожусь в неведении, – жена закрыла руками лицо, и всхлипнула, – не надо плакать. Давай как взрослые люди решим наши проблемы. Мы сможем договориться, надо только этого захотеть.
Я по-прежнему оставался склоненным к Аниному лицу, ее руки слегка подрагивали, выдавали с головой волнение. Она демонстративно еще больше вжалась в кровать, заставляя меня чувствовать поганее, чем я есть.
– Ань, наша жизнь похожа на кошмар. Неужели ты о таком мечтала? Мы оба ошиблись, давай теперь исправлять наши ошибки.
Жена дернулась, убрала руки с лица и с ненавистью уставилась на меня.
– Все было бы иначе, если бы ты, Рома, был ко мне терпимее и шел на уступки. Я жду от тебя ребенка, но ты постоянно об этом забываешь.
– Аня!
– Интересно, а как бы ты себя повел, если бы я вот так же уезжала на ночь глядя, бросив дурацкое оправдание " к маме", – жена села в кровати, откинула в сторону одеяло, – а сама с любовником развлекалась?
Снова шумно выдохнув и выпрямившись, я отошел немного в сторону. Аня рассмеялась.
– Неудачное сравнение, правда, Рома? Тебе всегда было безразлично где я и с кем. Да хоть земля меня поглотит – ты даже внимание не обратишь. Любопытно, а если бы твоя Даша не пришла ночевать? Хотела бы я посмотреть на тебя в этот момент и упиваться твоей болью.
– Да что ты несешь! – не выдержал, вскипел.
Развернулся к ней лицом, жена гневно полировала меня взглядом. С надрывом отпихнула еще дальше от себя одеяло и шумно сглотнула.
– Я несу? Это ты себя царем возомнил. Ничего не боишься. Но я тоже могу больно ранить, – она перевела дыхание, разъяренно подскочила ко мне так, что коленями уперлась в края матраса кровати и пальцами схватилась за мою рубашку, – ты даже на звонки не с первого раза отвечал. Одолжение мне делал своими разговорами. Ты...Ты был у нее, ездил к ней, Рома! Что она тебе сказала? – жена не требовала ответов, она просто выплескивала всю свою злость, – можешь не отрицать! Я и так знаю! После нее ты всегда приходишь бешеный и неадекватный, – я стиснул зубы и словил правой рукой Аню за талию, не давая потерять равновесие. А левой – перехватил руку, которой она намеревалась влепить мне пощечину. Но женщина не унималась, закипала сильнее. – У тебя все на лице написано. Ты узнал, что она беременна и тебя сейчас ломает. Да-да, кто-то смог тебя обойти, Ромочка. И твоя шлюха уже, небось, в Берлине или Гамбурге.