- О нет, нет, - отрицательно замотал головой Профессор, - пока ничего не нужно. Если мне вдруг что-то понадобиться, то я свяжусь с вами как обычно, через челноков. Они у нас motor trade , как говорится.

  По дороге к выходу, девушка споткнулась о выщерблину в полу, неловко взмахнула руками, которые до этого держала в карманах, удерживая равновесие, и на пол выпорхнула фотография, так бережно хранимая ею. Она бросилась поднимать, но учтивый Профессор успел раньше, поднял снимок, на несколько секунд задержал взгляд на нем, сурово нахмурился, но уже через мгновение улыбнулся и протянул фото девушке. Та поспешно спрятала его, и компания покинула гостеприимного хозяина. Дверь за ними закрылась, и в ту же минуту Профессор преобразился - лицо приобрело слегка озадаченное выражение, брови сдвинулись, губы подрагивали, руки шарили по карманам халата, пытаясь что-то найти. Он подошел к той самой занавешенной двери, бросил в пустоту:

  - Ты слышал весь разговор?

  - Да, слышал, - голос говорившего был холодный и скрипучий, как будто водили пенопластом по стеклу. - И даже видел, что у этой девушки выпало что-то вроде фотографии. Что это было?

  - Снимок, старый, еще довоенный. И знаешь, что на нем? Видимо, ее родители. Но это не главное. Главное на снимке - здание, перед которым они стоят. На этом здании красуются три буквы - РВЧ. Так вот, это не что иное, как Центр резервных возможностей человека. И смею заверить, изучали там далеко не только то, о чем знали обычные жители города. Было там и несколько подземных этажей, недоступных простым смертным. Я это знаю наверняка, потому что сам там работал. И если поразмыслить, становится ясно, как девушка смогла добраться до метро.

  - Хм, а она может что-то знать, - проскрежетал голос. - Она тебе нужна?

  - Да, я бы с удовольствием провел пару-тройку экспериментов. Вдруг, получиться узнать и создать нечто абсолютно новое. С такими-то возможностями... Нам могут открыться совершенно новые горизонты.

  - Хорошо, мы доставим ее тебе. После того, как сможешь что-нибудь извлечь полезное - получишь то, чего тебе так хочется. Все, встретимся через несколько дней. Думаю, этого времени будет более, чем достаточно.

  Профессор плотоядно улыбнулся - ради своей мечты он готов был пойти на любые эксперименты и опыты, если это хоть на шажок приблизит его к своей цели.

  Вернувшись на родную станцию, сталкер вверил Катю вездесущей Дарье Петровне, а сам направился в местный лазарет, отдавать потом и кровью заработанные лекарства. Врачом у них была женщина лет пятидесяти с сухим изможденным лицом, с вечными кругами под глазами и опущенными уголками губ. Казалось, что она вечно чем-то недовольна, но на самом деле это было не так. Доктором она было от бога, а то, что лицо недовольное... Ну так у всех в этом чумном, зараженном мирке есть причины, чтобы лицо навсегда приобрело такое выражение. У некоторых оно навечно каменеет в полном безразличии ко всему происходящему. Таким уже совсем не важно, чем живут вокруг остальные и как жить дальше самим. Их лица безразличны, глаза либо пусты, как у рыбы, либо затуманены какой-нибудь дурью, движения заторможенные. Эти люди уже никуда не спешат, их не интересует, сколько еще дней им отмеряно. Подумаешь, днем больше, днем меньше. Существование сомнамбулы не требует каких-либо усилий. Встречаются и другие лица - волевые, наполненные живой энергией под завязку, с четкими чертами, каждая из которых говорит о том, что на них можно положиться. Такие люди становятся начальниками станций, сталкерами, патрульными, всеми теми, кто хоть как-то помогает выжить всем остальным. В метро вообще очень многое можно узнать по выражению лица человека, стоит только чуть внимательней приглядеться, чуть дольше задержать свой взгляд. Кто хочет видеть, тот увидит.

  - Здравствуйте, Татьяна Ивановна, - поздоровался он. Женщина стояла возле стола, на котором сидел давешний здоровяк из караула, Варвар, голый по пояс. Через все левое плечо тянулась рваная глубокая рана, которую врач и заштопывала. Варвар морщился, но старался держаться молодцом, не стенал и не жаловался.

  - Проходи, Леша, - обернулась женщина. - Подожди только, пока я с этим героем разберусь.

  - Здорово, Леха! - рявкнул караульный. - Видал, как меня уделали, а?

  - Да я только посылочку передать, - сталкер положил сверток рядом с Варваром и обратился уже к нему: - Где тебя угораздило? Я же когда отъезжал, все в порядке было.

  - Ага, было, - подтвердил Варвар. - Было да сплыло. Дикие напали, как с цепи сорвались, мрази. Не сидится им в своих норах. Сами не хрена не делают, так у нас хотят все отобрать. Сидели с мужиками, дежурили, байки травили, как всегда все. Андрюхе отлить приспичило, ну он и отошел метров на двадцать вглубь туннеля. На кой ляд так далеко поперся, чего мы там не видели? Да и что в такой темноте увидеть-то можно? Стеснительный блин, - караульный зашипел, когда рану начали зашивать. - Минута прошла, две. Потом слышим, упало что-то. Ну, подхватились, стали Андрюху звать, да не тут-то было. Василич только пару шагов вперед и успел сделать, как ему в плечо звездой метательной засандалили. А дальше понеслось. Повылезало их со всех щелей, как тараканов. Рожи зверские, все в язвах, воняют, как стадо сдохших крыс, машут своими клинками самодельными из стороны в сторону. Хорошо хоть, мою стрельбу услышали мужики, на выручку примчались быстро. Но один из диких, падла, все-таки смог меня крюком зацепить. Вишь, угораздила нелегкая. Василича-то уже заштопали, отдыхает, поди, за стаканом.

  Сталкер только покивал головой. Дикими называли тех, кто не смог приспособиться к жизни в этом жутком мире. Не смог или не захотел. Они жили, где придется, не имея надежного укрытия от губительной радиации, их тела претерпевали страшные изменения. Кто в лохмотьях, а кто и нагишом, они внушали отвращение - тошнотворная вонь, язвы, постоянно сочащиеся гноем. Потомство диких не сильно отличалось от мутантов, да и в остальном... Это были еще не звери, но уже и не люди. Наполненные яростью, агрессией, болью и вечным голодом, они время от времени в отчаянной попытке кидались на укрепления людей. Голод и ненависть заглушали в них инстинкт самосохранения, бросая под пули, ножи и топоры. Но раз за разом их отбрасывали назад, в разрушенный Минск, не пуская в ставшее родным и, в какой-то степени, даже уютным метро. Выживает сильнейший, а слабым суждено медленно гнить заживо. Да и то сказать, места для всех в метро не хватит, даже если учитывать то, что количество обитателей теперь в основном контролируется болезнями и всякими любителями пожевать человечинки, начиная от мутантов и заканчивая каннибалами. Но все равно остается десять-пятнадцать тысяч человек, которые ни за что и никогда не уступят своего места под бетонным потолком, надежно укрывающим от всех бед извне.