Она вдруг пошевелилась. Вроде как хотела руку протянуть. Игорь подошёл ближе, уложил цветы так, чтоб она могла их коснуться. Тонкие пальчики мазнули по шёлковым лепесткам.

— Мне нравится запах, — шепнула она задумчиво. Подняла прозрачные голубые глаза. В левом виднелись звёздочки лопнувших сосудов. — Ты Мишин друг, да? Он сказал, что кто-то должен ещё прийти сегодня.

Игорь трудно сглотнул.

— В одном классе учились, — сказал он, осторожно прощупывая почву. — С ним. И ты с нами. Совсем не помнишь?

Стоявший за спиной Мишаня пнул его носком ботинка в голень. Но ничего другого на ум просто не шло. Игорь не мастак разговоры вести. И Миша тоже как язык проглотил. Когда не надо, балаболит дай боже, а тут… В палату вовремя сунулась медсестра. Радостно всплеснула руками, словно это к ней пожаловали:

— Ох, красотища какая! У нас и вазы под такое не найдётся, наверное. Только в ведро если.

— Да не важно, — кивнул ей Игорь, — давайте так.

Юля безучастно наблюдала, как монструозный букет с шутками и прибаутками ставили в воду, как ставили его на окно. Как Миша всё передвигал типа подальше от края свой букет, чтобы тот в итоге заслонял Игорев. Тот только хмыкнул. Потом заметил, что девушка закрыла глаза.

— Пошли, — настойчиво подёргал за рукав Миша. — Ей покой нужен, тут и так проходной двор всё утро. Юль, — позвал он шёпотом, — тебе принести чего-нибудь завтра?

Но она не ответила. Заснула, наверное.

— В полицию звонили? — спросил Игорь, едва они вышли.

— Само собой. Только толку ноль, если свидетелей не было. Предохранялись, уроды. Или урод. Пробы из-под ногтей взяли, если рожу кому расцарапать успела, может и найдут чего. Но я бы сильно не рассчитывал.

— Врачи что сказали?

— Осмотрели. Синяки, ушибы. ЧМТ. Одно запястье вывихнуто, сопротивлялась. Ну и… — он запнулся и покраснел. Отбарабанил, явно цитируя чужие слова: — Следы насильственного проникновения на наружных половых органах.

— Пиздец какой-то, — протянул Игорь. Он вдруг встрепенулся: — Какого хрена тут одни медсёстры бегают? Где зав. отделения? Где главврач?

— Угомонись, — цокнул языком Миша, — мир и без твоих усилий вращается. С кем надо было, я поговорил. Палату оплатил, лечение, то-сё. Я, знаешь, тоже не пальцем деланный, могу позаботиться. И виноват перед ней по гроб жизни. — Он вдруг застыл посреди коридора, как в пол врос: — Когда её выпишут, заберу к себе.

Игорь так и разинул рот. Но ничего не сказал, только задумался.

Юля вдруг забоялась выходить, когда машина остановилась перед домом. Испуганно смотрела через стекло, жалась к сидению. Хотя проблем на выходе из больницы не было, девушка спокойно сидела в кресле-каталке, вставать с которого сопровождающие категорически запретили. Её лица почти не было видно за очередным букетным монстром, купленным Игорем. За две недели реабилитации он превратил Юлину палату в какую-то цветочную выставку. По вазе на каждый квадратный метр, в каждом букете можно трёхлетнего ребёнка спрятать. Миша сперва решил, что тот выпендривается, пыль в глаза пускает — и бесился от этого страшно. Пошлость, звенящая пошлость. Но глядя, как девушка тянется к цветам, как трогает нежные лепестки, смягчился. В самом деле, что хорошего она видела в последние годы? А цветы — красота универсальная, всем понятная. Один раз он подглядел, как она вытянула розовую камелию из букета, провела лепестками по губам, и решил — хрен с ним, с Гарькой. Хоть какой-то толк от его баблища.

Страшенные синяки превратились в жёлтые пятна и потихоньку исчезали. Лицо уже не напоминало злокачественную опухоль, глаза и губы вернули нормальную форму. Удивительным образом, страдания и мытарства не обезобразили девушку, не стёрли узнаваемых черт. Разве что щёки впали, да заострились скулы, став выразительнее. И детская наивность во взгляде пропала, сменилась чем-то пронзительным, как крик горлицы в вышине. Горлиц Миша никогда не видел и крик их не слышал, но выражение казалось подходящим. Меж бровями девушки часто залегала складка, которую хотелось стереть, изгнать без следа касанием пальца. Делать этого он не стал, разумеется. После случившегося ей, наверное, любое прикосновение будет отвратительно. Хоть воспоминания об ужасах стёрлись, Юля всё равно сжималась и нервничала в чужом присутствии, особенно, если подойти слишком близко. Тело помнило больше, чем разум.

И в глаза она почти не смотрела. Чуть что, опускала взгляд, прятала под густой опушкой ресниц.

Миша почти забыл, какие они длинные.

Юля и спустя девять лет оставалась красива невероятной, хрупкой, как снежинка, красотой. Только уже не как девочка-подросток, а как женщина. С остатками синяков, бледная от слабости и слишком худенькая, она всё равно притягивала внимание. Как полная луна в небе над городом. В её лице появилось что-то таинственное, манящее. Настолько, что перестать думать о ней было невозможно. Хотелось быть рядом, охранять от всего на свете, неотрывно смотреть. Вдыхать запах бледно-золотистых волос. Держать это чудо в своих руках и не отпускать больше никогда.

В один из дней, сидя возле спящей после утомительных процедур девушки, Миша вдруг подумал, что всё могло быть иначе. Прямо сейчас он мог бы держать её руку с обручальным кольцом. И не в больничной палате, а в их общем доме. Она могла бы стать его женой. Если бы только он не был придурком и подождал. Не полез лапать на свидании. Или хотя бы подождал, пока ей надоест хлюпик Андрюша — тот, кстати, давно женился и растит таких же белобрысых, как они с женой, близнецов. Миша видел его на фотках со встречи выпускников. Сам он туда не ходил. Побоялся столкнуться с Юлькой.

Если бы только он не повёлся на уговоры Игоря…

Реабилитация делала своё дело. Юля уже вставала, могла без помощи ходить по палате. Но когда приходили они с Игорем, тут же пряталась под одеяло, как за щит. Пока что она не видела в них близких людей. Но потихоньку привыкала к присутствию, меньше напрягалась. Даже начала улыбаться, когда видела в дверях.

На выписке она была спокойна, с любопытством разглядывала других людей в холле. Пока ехали, тоже никаких признаков тревоги не выказывала. Но у дома с ней что-то случилось.

Её уговорили выйти, повели по дорожке — осторожно, будто она могла сдетонировать, если чуть надавить. Юля недоверчиво разглядывала дом.

— Всё хорошо, — убеждал её Миша, квохча, как наседка, — всё в порядке. Никто тебя не обидит. У тебя и комната своя, и замок в ней есть. И всё, что захочешь, только попроси. Мы твои друзья, обо всём позаботимся.

Игорь оттёр его всторону, устав слушать эти сюсюканья. Ей же не пять лет, подумал он. И не сто пять.

— Короче, — сказал он, перехватив инициативу, — если тебе здесь будет плохо, никто оставаться не заставляет. Присмотришься, попробуешь. Если не понравится — купим другое жильё, получше. Какое захочешь. Просто на первых парах лучше в домашней обстановке побыть. Привыкнуть к нормальной жизни после больницы. Может, память восстанавливаться начнёт, — добавил он, а про себя подумал: «Не дай бог».

Миша смотрел волком. Не понравилась ему эта речь, как и мысль, что его дом, видите ли, недостаточно хорош. Но Игорь внимания не обратил. Главное, что на Юлю его слова подействовали, а чужие детсадовские обидки ему до лампочки.

Дом Мише достался от родителей, которые последние годы безвылазно жили в Черногории. Без особого шика — загородный коттедж в два этажа, — но симпатичный. И внутри уютно. Для жизни делалось, а не для того, чтобы в соцсети выкладывать. У Игоря в гостях он ни разу не был, зато фотографий в инстаграме его ботоксной Барби видел миллиард. Дорого-богато, конечно, но души нет.

Юле такое не подойдёт. А здесь ей и тепло будет, и светло. В отдельной комнате, которую он уже обставил. Даже белоснежных плюшевых медведей не забыл, решив, что это её порадует. Всё светлое, пастельное. Солнце в окно по утрам заглядывает. Он с лёгким трепетом смотрел, как девушка прикасается к вещам, разглядывает содержимое полок. Вроде нравится. По крайней мере, уйти она не рвалась и выглядела умиротворённой.