От недосыпа перед глазами прыгали серые мухи, голова раскалывалась. Но она шла и шла, ничего вокруг не замечая, пока не опустилась ночь. Надо было найти, где переночевать. Хоть какое-то укрытие — ложиться просто под деревом ей было страшновато. Повезло наткнуться на домик, стоящий на отшибе от крошечной деревни на семь дворов. Слышно было, как мычат коровы и возятся куры. Юля с третьей попытки перелезла через забор. Прокралась в покосившийся сарай, скрипнув дверью. Внутри колола ноги солома, связанная в тугие охапки. Здесь она и осталась. Колени подломились, идти куда-то дальше она бы не смогла уже физически. Зарылась лицом в душистые травы, с голодухи готовая хоть ими поживиться. Под руку попались какие-то гладкие стручки. Пахло от них сладко. Юля распотрошила один, из него выкатилась на колени круглая горошина. Она с жадностью принялась есть, едва не урча от удовольствия.

Она так увлеклась, что не заметила, как дверь в сарай распахнулась.

— Там за вилами яблочки в корыте. Чего горохом давиться-то, — раздался дребезжащий старческий тенорок.

Одежда на Юле была хоть и пыльная после долгой дороги, а всё же видно, что дорогая. Лицо ухоженное, руки не в цыпках. Маникюр, стрижка. Видно, что не бродяжка. Дедок, глядя на это, не стал девушку выгонять. Отставил в сторону взятый для безопасности топор, позвал в дом. А там обнаружилась такая же старенькая, но ещё бойкая бабуля — супруга, значит.

Бабуля разохалась, разглядывая нежданную гостью. Всё красавицей называла. Ей дали вымыться, старый махровый халат переодеться выдали — истрёпанный по низу, но зато чистый. И накормили. Простая деревенская еда показалась Юле вкуснее деликатесов. Она накинулась на еду, как голодная кошка, под одобрительными взглядами стариков.

— Получше, небось, чем горох лущить, — посмеивался дед Василь.

— Ты укропчику, укропчику возьми, — приговаривала бабушка Рая, сама же его и накладывая, — к молодой картошечке, с масличком… Самое то. В городе такого не поешь, одна химия у них там. А у нас своё, родное…

Юля никогда не думала, что однажды будет так счастлива из-за варёной картошки и возможности помыться. Такая мелочь, вроды бы, а без неё человеком себя не чувствуешь. Благодарность в её душе грозила выйти из берегов.

— Спасибо огромное, — сказала она. — Жалко, отплатить нечем.

И поняла вдруг, что легко осталась бы здесь жить. Подальше от людей, которые хотят её использовать. Для которых она не более, чем марионетка с верёвочками, за которые можно дёргать. Здесь, в стороне от огромного города. И польза от неё будет — уж готовить и убрать сможет, всё старикам подмога. Зря, что ли, по дому корячилась после того, как муж уволил повара и домработницу?

Сказать об этом было сложно. Юля мялась, не зная, с какой стороны подступиться. Но старики и так всё поняли.

— Ты это, — сказал дед Василь, — если пойти некуда…

— Оставайся, оставайся, — подхватила бабушка Рая, — не потеснишь. Сыновья раз в пятилетку если прибудут, и то праздник. Звонили бы хоть… И внуков не пускают. А ты нам вместо внучки и будешь.

— Я же вам чужая совсем…

— С такой роднёй, — крякнул дед, — и чужой за своего сойдёт.

— Мы ж видим, девочка хорошая. А что в беду попала, так все под Богом ходим. Вот он к нам тебя-то и послал, — расплылась в улыбке бабушка Рая. — Чего стесняться, не объешь.

— Мы люди пожилые, здоровье не то уже. Случится чего, кто поможет? Да хоть врача вызвать. И память подводить стала. На огороде ещё сам поскриплю, с животиной управлюсь, руки-то помнят, а вот голова дуркует. Не придёт никто, все-то позабыли. Живём сами по себе, никому не нужные.

Старики посмурнели, сгорбились над опустевшими тарелками. Юле до слёз их было жалко. Одинокие и брошенные, за что с ними так? И ведь хорошие же люди, добрые. Не прогнали её.

— Хорошо, — сказала она, и голос чуть надломился. — Если вы не против…

Так и стали жить. Брендовых шмоток и люксовой косметики у девушки больше не было, но она и не скучала. Иногда удивлялась про себя, что в дешёвых джинсах выглядит так же хорошо, как в тряпках от Céline. Собирала волосы в хвостик, умывалась простой водой. И хуже от этого не становилась. Может, наоборот даже. Оценить, правда, некому — но оно и к лучшему. Чем дальше она была от мужчин, тем ей было спокойнее.

Шли месяцы, сезоны сменяли друг друга. Юля влилась в сельскую жизнь, нашла отдушину в ежедневных заботах. Научилась ухаживать за скотиной, даже коров доить, хотя поначалу страшно было — жуть. Окно её выходило на огород, так что едва снег сошёл, полив и прополка были её первыми мыслями утром. А вечером, намаявшись за день, она засыпала легко и спокойно. И никакие кошмары тот сон не тревожил.

Стало легче. Никто её не заставлял, не принуждал — сама вызывалась помочь там, где могла. О прошлом её не выспрашивали, но чтобы не плодить домыслов, часть правды она рассказала. Про мужа, от которого пришлось сбежать. История не такая уж редкая, так что старики поохали, да на том и успокоились. Если кто другое и подумал, так Юля о том не знала.

***

Даже спустя несколько лет Юля ни разу не пожалела, что осталась здесь. Исчезла городская изнеженность. Жизнь казалась простой и правильной. Она чувствовала себя совсем другой, даже выглядела иначе — окрепла, отрастила косу, которую скалывала в аккуратный пучок. С рук не сходили пятнышки мозолей, но во взгляд вернулась та мечтательная лёгкость, которая была с ней раньше.

В начале очередной осени явился внук стариков. Без предупреждения. Юлька в тот вечер, возвращаясь, остановилась у калитки — на закат полюбоваться. Тепло ещё держалось, а запахи уже наливались сочной осенней пряностью. Она смотрела, как облака горят розовым и оранжевым, придумывала, как завтра с самого утра пойдёт закидывать удочки в затоне. Там тихо всегда, безлюдно. Только стрекозы над водой носятся, как маленькие самолётики.

Позади скрипнуло. Она оглянулась и застыла — незнакомый молодой мужик стоял на пороге и разглядывал её. Рослый бычара с обритой под ноль головой. И вид у него был пренаглый. Воображение тут же нарисовало ей страшные картины.

— Я закричу, — сказала она, дрожа от испуга, — все сбегутся. И… И у нас ружьё есть!

Парень заржал:

— Я не вор, не кипешуй, — он двинулся ближе, — Санёк я. Тебе что, эти про меня не рассказывали?

Он мотнул головой в сторону дома.

— Какой Санёк? — промямлила девушка. В голове чуть прояснилось. — Саша? Который внук?

— Ага. Не знала, что ли?

— Знала, просто… Неожиданно как-то. Никто не говорил, что ты приедешь.

— Сюрприз, ёпта, — жизнерадостно рассмеялся парень. Потом подмигнул: — А ты, конечно, да… Дед сказал, красотка, но я ж думал как: в восемьдесят лет и лопата красотка. А ты вон какая конфета.

— Они говорили, что не знают, где ты, — нахмурилась Юля.

— Да всё они знали. Просто пугать не хотели. Тут люди такие, думают, раз на зоне побывал, то всё, не человек больше. Вот они и молчали. Ну, ничего, я своё от звонка до звонка, семь лет! И пусть хоть одна тварь косо посмотрит, живо по зубам насую. — Видя, что девушка напряглась, он приобнял её за плечи: — Да ты не боись. Если полезет кто, мне говори.

Старики были счастливы до умопомрачения. Дед Василь даже хромать перестал, а бабуля носилась по дому, как спринтер. Юлька приткнулась на кухне, резала помидоры на салат. Молча следила. Всё пыталась отмахнуться от нехороших предчувствий, да не выходило.

Бабушка Рая присоединилась к ней позже. Видать, заметила, что энтузиазм в Юльке пока не разгорелся. Посмеялась:

— Не укусит он тебя, чего спряталась. Хороший мальчишка. Бедовый, но хороший. Сел по-глупости, теперь уж что поделать? Оно знаешь, как — пути Господни неисповедимы. Испытание ему было, значит. Зато теперь заживём! Василь Петрович к нему когда ездил, так и сказал — чтоб как выйдет, сразу сюда. Папаша с мамашей-то от него отказались, тьфу. А нам и такой хорош. Правда ж?