– Мадаленна, Сара! – ее замешательство прервал Джон, и она обернулась к нему. – Извини, пожалуйста, но нам с Майклом нужно вас оставить, внизу необходимо наше участие. – молодые люди были очень горды собой, и разве чуть не лопались от важности. – Вы не обидитесь?

– Тем более, вы так подружились. – добавил Майкл, и девушки кивнули в ответ.

Конечно, они не обидятся. Конечно, джентльмены могут идти, а они посмотрят на скачки здесь и встретятся потом, около белых зонтиков и кувшинов с лимонадом. Молодые люди просияли, и когда гонг ударил в третий раз, Мадаленна и Сара посмотрели на арену, где первые лошади – серая, в коричневых яблоках и черная, уже нетерпеливо били копытом. Раздался свисток, и все вокруг окуталось пылью и песком. Мадаленна видела, что наездники ловко сидели на лошадях, однако каждый раз, когда животное подпрыгивало, ее сердце подпрыгивало вместе с ними. Она читала «Анну Каренину», и ее воображение сразу подсказало, что будет, если лошадь вдруг скинет наездника. Внезапно на первой скамейке пронеслось какое-то движение, и знакомый голос со всей силы прокричал: «Давай, Долли!» Профессора так вести себя были не должны, профессора были обязаны невозмутимо наблюдать за скачками и степенно записывать результаты в большой блокнот, но мистеру Гилберту было все равно, и что-то мальчишеское почудилось Мадаленне в этом восклике. На секунду его товарищи оторопели, но вслед за ним поднялся мистер Разерфорд и крикнул что-то в поддержку другой лошади. И когда мистер Гилберт сел на место, она вдруг ощутила, как на ее лице появилось что-то, смутно напоминающее подобие улыбки. Бывшая неприязнь к этому человеку, возникшая из-за смущения, начинала медленно растворяться в воздухе, и она, нехотя, все еще цепляясь за старое впечатление, почувствовала, как в ней зародилось нечто сродни теплому уважению к мистеру Гилберту, так спокойно принимавшему правила жизни и создававшему свои собственные.

Все три грациозные лошади неслись с одинаковой скоростью, пока одна, черная с наездником в красном жилете, не вырвалась вперед, и в последнюю, решающую минуту, не оказалась победителем. Первый этап скачек прошел; победители ликовали, проигравшие с хмурым видом говорили, что все это ерунда, и не стоит такой шумихи. Мадаленна видела, что мистер Гилберт с сияющим видом пожал руку профессору Разерфорду и сел на место; значит, его Долли победила, и невольно она почувствовала радость. После небольшого перерыва на песок вывели новых лошадей, теперь тут стояли две – снова черная, но на этот раз с белыми пятнами и белая с большим серым пятном на спине. Мадаленна сердцем потянулась к белой, и когда те притаились, ожидая контрольного свистка, вместе с ними притаилась и она сама. Больше всего ей хотелось, чтобы с «Пятнышком» все было хорошо, чтобы она не сломала ногу; она ожидала, что будет спокойно наблюдать, пряча все эмоции в себе, как и пристало леди, однако когда ее фаворит вырвался вперед, Мадаленна вдруг позабыла о манерах, и первая вскочила с места, хлопая в ладоши и крича «Ура!» Сара была тут же, счастливая и взволнованная; они болели за одного игрока.

Когда на арену вывели последних лошадей перед большим перерывом, Мадаленна заметила Джона, он о чем-то разговаривал с Майклом, и они выглядели явно чем-то взволнованными. Ее кавалер поймал ее взгляд, и гримасу недовольства едва успела прикрыть натянутая улыбка. Там явно что-то происходило, но они с Сарой не могли понять, что именно, и Мадаленна почувствовала, как внутри клубком свернулось тяжелое предчувствие.

– Гэлбрейт точно проиграет. – раздался чей-то низкий голос сзади нее.

– Да и не только он, – первому басу вторил чей-то голос повыше. – Слышал, сколько народу на нее поставили?

– Он точно проиграет, а, значит, жди концерта.

Мадаленна резко повернулась, и двое молодых людей, немного тщедушных на вид, смущенно переглянулись и хотели что-то сказать и ей, однако гневный взгляд Мадаленны заставил их отправиться восвояси. Она сама не понимала, почему так рассердилась, но неприятное предчувствие чего-то плохого вмиг приняло вязать из нее веревки. Ей нужно было быть внизу, и она уже собралась спускаться, когда Сара ее попридержала и упросила остаться. На сердце у нее было тяжело, и она принялась теребить пояс, не заботясь, что он может размохриться.

Раздался первый свисток, и на арену вышли три лошади; в одной из них Мадаленна узнала ту, на которую ставил Джон, – белая с бежевыми пятнами – и что-то резко кольнуло ее в сердце. Она навела бинокль на него и невольно отшатнулась – таким злым и раздраженным она своего друга не видела никогда. Он стоял так близко у ворот, что мог коснуться шеи лошади рукой, но он лишь что-то прошептал, махнул рукой и закурил. Прозвучал второй свисток, и лошади ринулись с места. Они неслись вровень, когда белая неожиданно обогнала всех и, встав на дыбы, сбросила с себя наездника. Весь амфитеатр ахнул, первые скамьи поднялись, и в воздухе раздалось: «Умер?» однако молодой человек, к счастью, быстро встал и, слегка прихрамывая, пошел к судье. Мадаленна вздохнула с облегчением, но внезапно вся арена огласилась жалостным лошадиным ржанием, и Джон, ее друг Джон, вдруг перемахнул через ограждение и что-то крикнул врачу; в тихом гуле голосов она смогла явно расслышать: «Пристрелите ее.» Ей показалось, что она сейчас потеряет сознание – все смешалось перед ее глазами и в ее ушах; кто-то кричал, где-то вдалеке слышались звуки выстрелов, и все покрывалось истошным лошадиным ржанием, которое било прямо по сердцу; ржанием обреченного животного, которое могло еще жить, но которое не могло больше приносить денег. Мадаленна взяла себя в руки только тогда, когда поняла, что пробирается сквозь толпу к арене. Ее хотели остановить, однако фамилия Стоунбрук прозвучала достаточно громко, чтобы ее смогли пропустить прямо к животному. Бедная лошадь била ногой, но все только смотрели на Джона и врача, а последний морщился и старался не глядеть на бедное животное.

– Пристрелите ее. – голос Джона звучал так спокойно, что Мадаленне показалось, что это вовсе не ее Джон. – Пристрелите ее, она мне больше не нужна. Ну же! – его голос сорвался на фальцет, и она, едва понимая, что делает, прорвалась в круг около животного.

– Не смейте! Не смейте этого делать!

Все в удивление посмотрели на нее, и врач наконец взглянул на лошадь и аккуратно взял ее за ляжку. Джон было дернулся, однако яростный взгляд Мадаленны отрезвил его, и он отшатнулся к калитке.

– Она все равно помрет, Мадаленна. – это был новый Джон, хладнокровный, жестокий, проигравший. – Она сломала ногу, а лошади со сломанными ногами не живут.

– Ну вообще-то, – вмешался Майкл. – Чисто теоретически… – но Джон сверкнул на него зелеными глазами, и тот замолчал.

– Сделайте что-нибудь, прошу вас. – Мадаленна обратилась к врачу, но тот растерянно разводил руками и посматривал в сторону Майкла и Джона – хозяев скачек. – Я готова заплатить, только спасите ее, пожалуйста!

Но все только озирались кругом, и Мадаленна никогда не чувствовала себя такой беспомощной, как сейчас. Она чуть не плакала, но как можно было помочь слезами бедному животному, которое едва не умирало от боли. Она сама бы забинтовала ей ногу, но не знала как, и от этого ярость и слезы душили ее. Не было никого, кто мог бы помочь, и она беспомощно умоляла каждого на арене, и все только разводили руками.

– Прошу вас, помогите ей! Джон! – но Джон тоже не слышал ее; он был в своих мыслях и раздумывал над тем, что бедное животное не принесло ему победы.

– Мисс Стоунбрук, по регламенту мы обязаны убить…

– Да что это за регламент! – раздался вдруг спасительный голос, и Мадаленна бросилась ему навстречу. Мистер Гилберт, встревоженный, со съехавшим набок галстуком, спешил на помощь. – Немедленно позовите врача!

– Мистер Гилберт, врач здесь, но он не помогает! – она подбежала к нему, совсем не заботясь, что прическа растрепалась окончательно, а шляпа вообще пропала неизвестно куда. – Прошу вас, помогите, не убивайте ее.