– Я так полагаю, друг мистера Смитона тот, который в жилетке?

Мадаленна недовольно посмотрела на маму; она тоже знала, что Аньеза сразу поняла, кто есть кто и вовсе не хотела с жаром отстаивать, что мистер Гилберт тот, кто в сером костюме и помоложе.

– Нет, другой.

– Ах, вот тот, – невинно протянула Аньеза и выпустила непослушные завитки дочери на лоб. – Да, вполне похож на тех, кем мистер Смитон любил окружать себя раньше.

– И кем же он любил себя окружать? – рассеянно пробормотала Мадаленна, наблюдая за тем, как Эйдин ловко жонглировал большими персиками.

– О, очень интересными людьми. Лучше посмотри на меня, дорогая, – вдруг шепнула Аньеза ей на ухо, и Мадаленна от неожиданности подскочила. – Сейчас он может посмотреть на тебя, а это не совсем прилично так пристально разглядывать человека, он может смутиться.

– Мама! – возмущенно воскликнула Мадаленна, не обращая внимания на то, что к ней подошел робкий молодой человек с просьбой о танце. – Нет, я не танцую, благодарю. Мама! – повторила она во второй раз, но Аньеза уже смотрела куда-то поверх ее головы и улыбалась.

– Добрый день, мисс Стоунбрук. – раздался около нее знакомый низкий голос, и Мадаленна едва успела подавить в себе непонятно откуда взявшееся смущение.

– Здравствуйте, мистер Гилберт. – небо окрасилось розовым, и Мадаленна посмотрела на мягкие облака. – Мама, познакомься это мистер Эйдин Гилберт, друг мистера Смитона.

– Очень рад. – он радушно пожал руку Аньезе.

– Взаимно. – Аньеза улыбнулась и мельком взглянула на дочь. – Теперь я знаю, о ком Мадаленна мне рассказывала.

– Вот как? – Эйдин казался искренне удивленным, но вовсе не рассерженным. – Надеюсь, только хорошее?

– Я рассказывала о том, как вы смогли меня переспорить, мистер Гилберт, – с трудом выдавила из себя Мадаленна, мысленно напоминая себе прочесть маме лекцию об ужасном поведении. – Я была несколько экзальтированна, поэтому…

Она наконец-то взглянула на него, однако вместо разочарования или сожаления, она увидела только улыбку. Этому человеку очень шла улыбка, мысленно повторила Мадаленна, и, смутившись окончательно, сердито дернула ветку дуба.

– Это еще вопрос, кто кого переспорил, – весело заявил мистер Гилберт. – Я бы солгал, если сказал, что ваши доводы меня окончательно убедили, однако еще несколько минут нашего с вами общения, и я наверняка с вами бы согласился. Впрочем, – он галантно поклонился Аньезе. – Теперь я понимаю, откуда у мисс Стоунбрук такие способности к искусству.

– О, прошу, не смотрите на меня, мистер Гилберт, – простодушно заявила Аньеза. – Это полностью заслуга Мадаленны, мы с отцом к искусству имеем только праздное отношение, а потому такому течению мыслей дочка обязана сама себе.

– Полагаю, это абсолютная правда. – и в его взгляде не было ни тени насмешки. – Мы с мисс Стоунбрук часто разговаривали на разные темы, – но Мадаленна его перебила.

– На отвлеченные темы.

Ей вдруг стало очень неловко переубеждать мистера Гилберта; он вдруг ей показался совсем другим, и прошлая неприязнь испарилась, но довольно сантиментов, холодно напомнила себе Мадаленна; перед ней все так же стоял чужой человек, который мог думать, что знает все ее мысли. И если она даже с Аньезой о многом не говорила, то чем он был лучше ее? У нее вдруг что-то закололо в груди, и когда она посмотрела на мистера Гилберта, внезапно заметила странную тень, упавшую ему на глаза – не то недоумения, не то сожаления; Мадаленне почему-то захотелось сказать, что она сморозила глупость, и они с мистером Гилбертом обсуждали действительно важные вещи, однако странный холод сковал ее изнутри, стоило ей подумать, что чужой человек станет читать ее как открытую книгу. Ошибки надо было исправлять, и отступать было некуда.

– Мы с мистером Гилбертом несколько раз общались на абстрактные темы. – она набрала в себя побольше воздуха. – Об искусстве в целом…

– Или о слабости и силе людей. – внезапно подхватил ее вранье Эйдин и улыбнулся Аньезе. – Очень интересные беседы о целом и малом.

– Именно. – кивнула Мадаленна.

– Полагаю, очень занимательные? – улыбнулась Аньеза.

– Очень. – усмехнулся мистер Гилберт и внезапно обратился к Мадаленне, протягивая персик. – Это вам, мисс Стоунбрук. Скромная награда за ваш великолепный стенд.

– Благодарю. – скупо улыбнулась Мадаленна и приняла теплый фрукт, который так и пах чем-то летним и счастливым. Вот, вот оно – первый запах этого лета, теперь она точно это знала.

– Можете быть уверены, он вкусный, во всяком случае, Джейн его оценила.

– Джейн? – повис в воздухе вопрос, прежде чем Мадаленна мысленно стукнула себя по лбу; это могла быть и его дочь, и его жена – кто угодно.

– Да, – хотела сказать что-то еще мистер Гилберт, но в следующую секунду его позвала та красивая черноволосая женщина, и он поспешно поклонился. – Извините, мне пора.

– До свидания, мистер Гилберт. – быстро проговорила Мадаленна, и прежде чем Аньеза улыбнулась, она стремительно прошла к висячим качелям; ей почему-то было нужно уйти раньше, чем ее собеседник.

Мама села рядом с ней, и Мадаленна была благодарна тому, что она ее ни о чем не спрашивала, предоставляя успокоиться и начать беседу самой. Мадаленна перекатывала персик из рук в руки, когда в конце концов молчание стало невозможным.

– Джейн – это его дочь?

– Не знаю, – пожала плечами Аньеза. – Может. А может жена.

Они посмотрели туда, где стоял мистер Гилберт и о чем-то увлеченно рассказывал двум своим собеседницам, причем девушка помладше так спокойно устроилась в его объятиях, что Мадаленне показалось неловко смотреть на эту семейную сцену. Семья; конечно, это была его семья; отчего-то она совсем не могла предположить, что у него есть жена и дочь. Мадаленне вдруг захотелось рассмотреть тех, кто видел этого человека каждый день; кто не робел в его присутствии и мог заливисто смеяться над его шутками. У него, должно быть, просто замечательная семья, и во рту у нее стало горько, словно она выпила отвар полыни. Интересно, как это было чувствовать себя дома, куда ты ты не пошел и знать, что сзади тебя всегда есть те, кто поддержат и не дадут упасть в яму, который сам себе начал рыть? Ей захотелось поближе прижаться к Аньезе – на этот раз она не была одинока, у нее была ее мама и ей вовсе не хотелось плакать. Может быть, отца, который бы закрыл ее своей широкой спиной у нее и не было сейчас, но была мать, которая могла отобрать лопату.

– Может съедим по леденцу? – поцеловала ее Аньеза.

– Было бы замечательно. – ответила Мадаленна.

И только когда она осталась одна, Мадаленна вдруг поняла, что и на этот раз мистер Гилберт прочел ее мысли и поддержал ее вранье. Она так и не смогла его обмануть, пораженно подумала Мадаленна, и это ее так удивило, что персик чуть не выпал из ее руки, но она мотнула головой, и мысль принудительно исчезла. Ей было все равно, во всяком случае, она на это надеялась.

Теперь Мадаленна точно знала, во что ее пытались обрядить в прошлом сне; белое одеяние оказалось ничем иным, как старым свадебным платьем Хильды Стоунбрук. Этому платью было двести лет, в нем выходила замуж и мать Хильды, и ее бабушка, и все в семье считали, что и Мадаленна пойдет в нем под венец. Платье было красивым – из тонкого шелка, с отделкой из голландских кружев, но вот воротник был стоячим, и даже во сне Мадаленна хватала себя за горло, чувствуя как белые оборки начинали медленно стягиваться на ее шее. Упираться было глупо – она боялась свадьбы, боялась того, что с ней случится после, боялась той неопределенности, которая маячила сразу за поворотом пышной свадебной процессии. Она была давно знакома с Джоном, но не знала о нем абсолютно ничего, и слабо представляла, как они смогут уживаться в одном доме, не понимая друг о друге ничего. Хильда хотела выдать ее замуж, и в своих намерениях она всегда была тверда, а, значит, свадьба с Джоном была вопросом времени. Мадаленна отчаянно старалась найти выход. Каждую ночь она ходила по комнате и перебирала в голове варианты побега; говорят, все пути ведут в Рим, но в ее случае все пути вели в Лондон. Она обожала Портсмут, но жизнь бок о бок с Бабушкой не представлялась ей возможной. И если бы можно было хотя бы на год уехать в университет и поселиться в общежитии, вот тогда, Мадаленна была в этом уверена, она бы смогла найти выход. Старый город Лондон она не любила, но понимала, что если где и искать пути выхода к свободе, то только там, где ее мало кто знал, и фамилия Стоунбрук не была для нее клеймом. Но стоило ей подумать о мутной Темзе, как в воде всплывали лица родителей, и внутри у Мадаленны что-то сжималось в нервный комок – разумеется, она не могла их оставить просто так. Необходимо было дождаться возвращения отца и спокойно обсудить с ним возможность переезда на долгое время.