– Бабушка, я могу потратить на платье побольше, я сама могу его купить.

– Я тебя умоляю, Мадаленна! Твои попытки вести бюджет очень милы, но абсолютно нелепы! Ты потратишь на платье все деньги, которые заработала с одного мальчишки, поэтому не дури и возьми.

Бабушка протянула ей стофунтовую банкноту, однако Мадаленна вежливо положила деньги обратно в тисовую шкатулку и аккуратно захлопнула крышку. Однажды она поклялась, что не возьмет от Бабушки ни одного цента, если сможет себе позволить, и ради этого она бегала целыми днями по занятиям и не обращала внимания на головную боль – независимость всегда приобреталась тяжело, и Мадаленна знала, на что шла.

– Спасибо, Бабушка, но я сама в состоянии купить себе платье.

– Значит, все-таки гордость взыграла, да? – Хильда тяжело села в грубое кресло и прищурилась. – Знаешь, Мадаленна, мне казалось, что ты куда умнее своей бестолковой матери, которая только и делала, что носилась со своим чувством достоинства и понятиями о чести, но… – Бабушка не успела закончить, как фарфоровая ваза вдруг сдвинулась с края скатерти и повалилась на пол; осколки прекрасно блестели на натертом паркете. – Боги, Мадаленна, что это такое?!

– Я попрошу вас больше никогда так не говорить о моей матери, бабушка. – спокойно сказала Мадаленна и быстро собрала остатки вазы в небольшую кучку. – Я ее люблю, и папа ее любит, и вы не можете себе позволить таких слов.

– Знаешь, милая, – после долгой паузы проговорила Бабушка. – Не будь Джона, и не пригласи он тебя на эти дурацкие скачки, ты бы провела еще месяц взаперти. Тебе бы пошло на пользу, твоему характеру так точно. Так что, подумай, – раздался звон колокольчика, и Мадаленна услышала быстрые шаги Фарбера за дверью. – Может не стоит отвергать предложение этого молодого человека. Можешь идти.

Щеки Мадаленны пылали, когда она вышла в пустынный холл, и она пожалела, что столкнула со стола одну вазу – надо было бить весь сервиз. Бабушка выводила ее из себя, заставляла думать об ужасных вещах, делала ее такой ядовитой, а когда замечала выражение ярости на лице своей внучки, вздыхала с каким-то облегчением. Когда Мадаленна была маленькой, мама часто говорила, что Бабушка говорила об их схожести и внешней, и внутренней, но если раньше Мадаленна надеялась, что это когда-нибудь их примирит, то сейчас она в ужасе бросилась к зеркалу, ожидая увидеть в отражении отвратительную усмешку.

Говорили, что дочери всегда наследуют характеры отцов, а те, в свою очередь, характер матерей, и если папа не стал копией Хильды, значит, пришла очередь Мадаленны. Она испуганно отпрянула от тяжелого зеркала, на секунду ей почудилось знакомый взгляд серых глаз; теперь она знала, что постоянно преследовало ее в кошмарах. Нет, Мадаленна отерла мокрый лоб, она не станет такой, как Хильда, она не может быть такой – злой, гадкой, уничтожающей все на своем пути; она выберется отсюда, сбежит куда-нибудь, откажется от свадьбы с милым Джоном, но она не станет такой же ведьмой во плоти.

Входная дверь хлопнула, и легкий аромат шиповника повис в гулком холле. Из гостиной вышел Фарбер и вытащил письмо из-под вазы с камелиями, Старая миссис будет очень сердита, если узнает, что ее внучка снова сбежала к мистеру Смитону, а ему вовсе не хотелось, чтобы мисс Мадаленна снова бледнела и напоминала вышитую скатерть, а потому дворецкий аккуратно сложил письмо и спрятал в нагрудный карман. Он его отдаст самой Мадаленне.

Портсмут Мадаленна любила; любила его ленивую неторопливость и при этом удивительную, кипучую жизнь. Город дышал, город жил своими собственными мыслями, и Мадаленна могла слышать его мысли. Август был золотой жилой для Портсмута, и когда она вышла из автобуса, она сразу попала в бурлящую толпу. Разные языки, смешки и восклики мешались друг с другом, и на минуту она шагнула обратно к остановке. Мадаленна уже думала о том, чтобы сначала навестить мистера Смитона, однако ей совсем не хотелось печалить своими историями из дома, и Мадаленна решилась сначала поехать в магазины. Туристы сновали из стороны в сторону, и она отошла под узкий козырек, ожидая, когда сигнал светофора наконец погаснет, и толпа слегка поутихнет – от этого гвалта у нее начала закладывать в ушах, и появилось неприятное чувство, словно она сейчас задохнется. Мадаленна глубоко вдохнула и закрыла глаза, а когда открыла, то на улице осталось всего несколько человек. Удивительный город; люди здесь могли появиться из ниоткуда и исчезнуть в никуда. Мадаленна вдруг улыбнулась, и приятное ощущение спокойствия и счастья поселилось у нее внутри; что-то ей говорило – сегодня все будет хорошо, и, поверив своему внутреннему голосу, она слегка подпрыгнула на месте и решительным шагом перешла на другую сторону улицы.

Ходить по магазинам Мадаленна любила. Ей нравилась красивая одежда, тонкие ткани, от которых всегда пахло немного гвоздикой; ей нравилось прикладывать к себе перед зеркалом платья и представлять, как она сидит, например, в черном бархатном в Лондонской опере. Обязательно должен звучать Григ, а свечи колыхаться от легкого дыхания. В темно-розовом в пол она представляла себя героиней романа Диккенса – вон она объясняется с поклонником, который любит ее с детства и хладнокровно отказывает ему; пасмурный вечер тихо клонится к концу, и газовые фонари напускают туман. А вот в темно-зеленом… Для темно-зеленого Мадаленна пока ничего придумать не могла. Мама говорила, что этот цвет шел к ее рыжим волосам, и что в нем она становилась еще более красивой, а от того Мадаленне хотелось придумать что-нибудь этакое, такой воздушный замок, от которого у нее даже бы закружилась голова. Но то ли воображение у нее было уже не такое богатое, то ли обычные дни не способствовали изощренным мечтам, но пока что эта мечта оставалась нетронутой.

Мадаленна сама не заметила, как подошла к магазину готовых платьев миссис Бэсфорд, и она неторопливо позвонила в колокольчик. С этой милой женщиной Аньеза была в лучших отношениях, именно она шила ей «шапочку Джульетты» на свадьбу, а потому и Мадаленна была здесь самым частым и желанным гостем. Она немного отошла в сторону, и за дверью показалась фигура миссис Бэсфорд – она сразу же улыбнулась и помахала ей рукой.

– Здравствуй, дорогая! Давно тебя не видела!

– Было много дел.

– Понимаю, – нахмурилась Джоанна и пропустила ее вперед. – Как мама?

– Спасибо, неплохо, передавала вам привет. – Мадаленна улыбнулась; в магазине миссис Бэсфорд всегда пахло лимонной вербеной, как от Аньезы. – А у вас все хорошо?

– Да, к счастью, да, – просияла Джоанна и поманила за собой вглубь магазина. – Ты ко мне просто так или нужно новое платье? Хотя даже если просто так, то я все равно не дам тебе уйти без одной новой ткани! – она рассмеялась, но смех потих в толстых мотках бархата и шелка. – Ты бы видела ее! На ощупь просто облако, говорят, итальянский шифон…

– Спасибо, миссис Бэсфорд, но не думаю, что это удобно.

– Пустяки! – отмахнулась хозяйка и вышла к Мадаленне с огромным отрезом восхитительного шифона. – Кому же еще мне дарить новые ткани, как не моим клиентам? Вот, держи, это на юбку или на жакет.

– Жакет из шифона?

– А что? Разве ты не видела Клодетт Кольбер в «Клеопатре»? Конечно, это было почти тридцать лет назад, но, поверь, мода куда более циклична, чем все думают. Да и потом, – усмехнулась Джоанна. – Разве тридцать лет это так много?

– Мало. – улыбнулась в ответ Мадаленна. – Даже слишком мало. Для Розы Бертен так точно.

– Ну вот! – ликующе воскликнула Джоанна. – Так что, бери и не думай. Так что, что нового?

– Миссис Бэсфорд, – Мадаленна осторожно отложила шифон и присела на диван. – Мне нужно новое платье.

– О, это замечательно! Какое?

– А какое нужно для скачек?

– Для скачек? – призадумалась Джоанна и оценивающе взглянула на Мадаленну, но этот взгляд был отличен от Бабушкиного – та оценивала ее недостатки, а миссис Бэсфорд – достоинства. – Это зависит от того, кто тебя пригласил.