Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ричиус выругался и снова пришпорил коня. До моста оставались считанные шаги. Он снова оглянулся на преследующее их чудовище. Вершина тучи приобрела дымчато-багровый цвет. Она мерцала и колебалась, продвигаясь вперед, протягивая к ним пальцы пурпурного тумана. Копыта лошадей уже тонули в мелком озере странной дымки.

– Мы успеем! – крикнул он. – Ну же, кляча! Давай!

Но туча уже накрывала их, и Ричиус понял, что они не успевают уйти от нее. Они добрались до моста как раз в ту минуту, когда она опустилась на них, опутав туманом. Оттуда на них пахнуло густой дымной вонью и мощным ветром. Дьяна крепче ухватилась за его пояс. Позади него Динадин кричал что-то – кажется, звал по имени. Он повернулся, чтобы найти взглядом друга, но увидел только пенистую пурпурную дымку, окружившую их со всех сторон. Конь, потеряв способность двигаться дальше в тумане, встал на дыбы и пронзительно заржал. Ричиус дергал и натягивал поводья, чтобы заставить его повиноваться, однако новый порыв ветра выбил его из седла. Он только успел заметить, как Дьяну вырвало из седла следом за ним. Она упала в туман и исчезла.

– Дьяна! – закричал Ричиус, вытягивая руки, как слепец.

Он услышал какой-то крик и дернулся к нему, отчаянно пытаясь обнаружить девушку. Она снова выкрикнула его имя, она была совсем близко, но ветер так разбушевался, что Ричиус едва мог устоять перед ним. Он двигался, словно в кошмарном сне: ноги налились свинцом, дыхание останавливалось, все мышцы напряглись. Наконец ему удалось ее увидеть. Она лежала лицом вниз на мосту и царапала пальцами доски, стараясь за них ухватиться. Казалось, какая-то гигантская рука тянет ее за ноги в пропасть.

– Помоги мне, Ричиус! Что-то меня не пускает!

Он бросился к ней, тяжело упав на настил, и поймал ее пальцы как раз в тот момент, когда они начали проскальзывать по доскам.

– Держись! – крикнул он. – Я тебя поймал!

– Не могу! – выдохнула она, силясь ухватиться за него.

Ричиус зацепился ногами за опору перил и протянул ей вторую руку. Дьяна тянулась к его пальцам, и он тянул изо всех сил – но не смог достать. Чертыхаясь, он крепче ухватил руку, которую успел поймать. Хрупкие кости затрещали, но он не стал обращать внимания на этот ужасный звук и последовавший за ним крик боли. Ричиус сосредоточился лишь на одном: стремлении вырвать ее из тумана. Она еще и еще раз пыталась протянуть к нему вторую руку – но их постоянно разделял какой-то волосок. Буря рванулась вперед и грозно зарычала. Ричиус почувствовал, что их потные пальцы начинают разжиматься. Он уже держал Дьяну только за кончики пальцев.

– Ричиус!

– Нет!

Их руки разъединились – и Дьяна скользнула в туман. Он дико закричал и вскочил на ноги. Буря неожиданно стала затихать. Он смотрел, как туча скатывается с моста и поднимается вверх. В панике он заковылял следом, почему-то уверенный, что Дьяна по-прежнему жива там, внутри. Но странная туча двигалась слишком быстро, и в конце концов, измученный, он рухнул на колени, обливаясь слезами. Туча исчезла в небе. Позади него Динадин громко выкрикивал его имя. Ричиус не отвечал.

Он потерял Дьяну.

12

Люсилера разбудил любознательный паучок. Он открыл глаза как раз в тот миг, когда насекомое собиралось вползти к нему в рот. Выругавшись, он сел и смахнул надоедливую тварь с лица. Паучок пробежал по комковатому матрасу, но ладонь опустилась на него, превратив в гадкое пятно. Люсилер посмотрел на полужидкие останки и смахнул их с постели. В катакомбах под Фалиндаром обитало множество пауков.

Триец вперился в покрытый толстым слоем грязи потолок своей камеры, в мириады паутин, нагруженных коконами. Он находился здесь уже так долго, что видел появление на свет целого поколения этих существ. Он даже изучал их, дабы скоротать томительные часы: смотрел, как новорожденные выбираются наружу. Их жирненькая мамаша не пыталась им помочь; она деловито заматывала в паутину многоножку на первый ужин. Она была огромная – видимо, настоящая гроза этого мирка. Украшенная черными и желтыми полосками, паучиха напоминала Люсилеру восьминогую тигрицу, а когда она двигалась (что случалось нечасто), то грациозно скользила по своей росистой паутине, спеша убить невезучее создание, попавшее в ее царство. Как это ни странно, узник привык к ее обществу.

Люсилер служил в Фалиндаре всю сознательную жизнь, с той поры, как научился более или менее сносно владеть жиктаром, но катакомб прежде не видел. Он был одним из воинов дэгога: гордым, чистым, не опускавшимся до тех делишек, которые творились в недрах крепости. Для этого у дэгога были другие слуги – люди с темным разумом. Они оставались невидимыми для обитателей дворца, выполняли свои обязанности тайно. Воины дэгога видели только то, что им надлежало видеть, и хотя Люсилеру было известно, что под жилищем его царственного господина существует обширная тюрьма, он не интересовался неприглядными деталями и не задавал лишних вопросов.

Но теперь, в глубинах темницы, время утратило значение и смысл. По длине отросшей бороды он мог судить, что прошло уже много дней с тех пор, как Форис взял его в плен, но сколько именно, не знал. Быть может, прошла неделя, возможно – больше. Он мог угадывать ход времени только по тому, что через какие-то интервалы ему между прутьев просовывали еду – однако интервалы казались совершенно нерегулярными, так что в качестве часов не годились. Паучата родились утром – это он знал точно, ибо подслушал, как один из стражников-дролов упомянул о рассвете. Люсилер помнил рассветы в Фалиндаре, прекрасные и неповторимые.

Но в подземелье солнца не было, как, впрочем, луны и звезд. Единственный свет исходил от факела, висевшего на стене, в недосягаемом для него месте. Иногда тюремщики гасили факел, оставляя его одного в кромешной, навевающей безумие тьме. Тогда камера начинала сжиматься, темнота становилась давящей, душной.

В катакомбах он был не один. Откуда-то доносилось приглушенное бормотание. Но другие заключенные находились на противоположной стороне запутанного лабиринта, а на его окрики не отзывались. Так что разговаривать он мог только с паучихой, а она наблюдала за ним с холодным любопытством. Ее выпуклые черные глаза были всезнающими. В отличие от Люсилера она легко могла бы выбраться из тюрьмы, но никогда этого не делала. Ее, по-видимому, вполне удовлетворяло такое жилье.

Дорога из долины Дринг казалась бесконечной. Люсилер видел Фориса всего один раз, в самом начале. Потом ему завязали глаза, спутали руки и ноги и запихнули в фургон, который долго ехал по каменистой дороге в Фалиндар. Его лишили возможности взглянуть на шпили своего бывшего дома, но это было не важно. Он узнал запах крепости. Воздух Фалиндара имел особый вкус, подсоленный от близости океана. И Люсилер знал, что его везут к Тарну.

– Но зачем? – рассеянно обратился он к паучихе.

Она не ответила ему, как не отвечали тюремщики-дролы, присматривавшие за ним. Все они были облачены в алые одежды клана Фориса, и общение с узником сводилось лишь к тому, чтобы разбудить его или шепотом бросить: «Предатель!» Все остальное было тайной. Найдись в камере веревка или какой-нибудь острый предмет, он умер бы еще неделю назад.

Люсилер неотрывно смотрел в потолок, считая пауков и удивляясь сложным хитросплетениям паутины, и вспоминал свою жизнь в Фалиндаре. Тогда он ни в чем не испытывал недостатка: женщины, еда – он имел все, что может пожелать мужчина. Дэгог был щедр к тем, кто служил ему. Люсилер закрыл глаза и представил себе роскошную трапезу. Он как раз вкушал спелый гранат, когда в коридоре послышался шум. Полагая, что ему принесли поесть, он с трудом поднялся с матраса и подошел к ржавой решетке. Из глубины лабиринта кто-то приближался к нему шаркающей походкой.

Это оказался искусник, один из дролских жрецов. Длинные волосы ниспадали ему на спину. Легко узнаваемый по шафранным одеждам, он шел, высоко подняв голову. Двигался неуверенно, словно был болен или пьян, но глаза у него были ясные и молодые – моложе, чем у большинства жрецов. Перед камерой Люсилера он остановился. В его улыбке мелькнула тень сожаления.

42
{"b":"80166","o":1}