– Почти рука цирюльника, – отсмеявшись, наконец говорит Ориана, – Что ни говори, а с таким усердием карьера по тебе прямо-таки плачет.

Эмиель криво усмехается шутке, но даже не язвит в ответ. Не говорить же, в самом деле, что он и правда не так давно заинтересовался строением тела – да ещё и человеческого – после того, как проштудировал несколько последних трудов из Оксенфурта. Уж кто-кто, а Ориана, узнав это, точно бы покрутила пальцем у виска. Какой из него цирюльник? Разве что любитель кровопускания. Не идти же наперекор своей природе.

Впрочем, жаль: анатомия и в самом деле вызывает у Эмиеля странное любопытство, как непостижимая загадка. Он даже не помнит, когда последний раз так чем-то увлекался, и даже грустно, что эта тяга когда-нибудь прекратится. Ведь иначе и быть не может. Он вампир, и ему никогда не позволят даже приблизиться к человеческой науке. Да и какие науки, созданные рукой этих существ, можно воспринимать всерьёз?

И всё же кроме этих нелепых пристрастий у него едва ли есть что-то другое, что вызывало бы чувств чуть больше, чем обычное равнодушие. Даже насыщение – будь то кровь или телесные ласки – порой остывает в душе так быстро, что кажется напрасной тратой времени. Иногда он думает, что даже не знает, чего ждёт от существования, но мысли такого рода тяжелы и назойливы, как рой трупных мух, а толку от них никакого – так или иначе в размышлениях он заходит в тупик. Потому, не сомневаясь, Эмиель прогоняет их прочь.

После каждой новой гулянки это удается всё лучше.

***

Выпивка и её отсутствие всё отчётливее кажутся двумя сторонами одной медали.

С одной стороны, трезвым Эмиель находится в полном рассудке и успевает не только заниматься фамильными делами, но и «забивать голову чушью», как говорит отец, то есть читать медицинские трактаты. Но его внимание рассеянно. Без крови он становится раздражительным и угрюмым, подолгу глядя в одну точку. Руны Старшей Речи пляшут перед глазами, сплетаются в хаотичные узоры, слова слипаются друг с другом и теряют смысл. Обычно, не выдерживая и до полудня, он быстро утомляется и по привычному пути идет к друзьям.

С другой стороны, кровь даёт ему безусловный успех среди других. Именно так он знакомится с самой красивой девушкой, которую когда-либо видел. Когда её стройный силуэт в сильно декольтированном чёрном платье появляется под сводчатой аркой бального зала, кажется, что само время замирает в восхищении. Высокая, грациозная, она скользит по залу, словно пантера, и огненно-рыжие волосы колышутся в такт шагам, как языки пламени. Она вся – пламя, жаркое, опасное, рождающее в душе искры новых, до того неведомых чувств. Эмиель даже не успевает понять, как, повинуясь какому-то порыву, ноги сами несут его в её сторону.

Тихий голос в голове подсказывает, что это будет не просто очередная интрижка, и ему вдруг становится не по себе – настолько, что вопреки привычной сдержанности он чувствует, как вспыхивают от смущения щёки. Предательская особенность тела впервые подводит на публике, и оттого его сковывает внезапная робость, когда Эмиель видит девушку совсем близко. Боги, она прекрасна: тонкие черты лица, миндалевидные зелёные глаза, изящная белая шея и… он невольно бросает взгляд к манящей ложбинке декольте, где покоится золотое ожерелье, инкрустированное крупными рубинами. Опомнившись, он отводит глаза в сторону, – право, как мальчишка! – но вдруг замечает, как красавица понимающе улыбается, и эта улыбка словно предназначена одному ему в целом мире.

И Эмиель сгорает в этом пламени дотла.

Так, гораздо позже, в полумраке её маленькой спальни завязываются их отношения, сумбурные и полные страсти, впрочем, как и вся его нынешняя жизнь. В них он и узнает, что из всех индивидуальных способностей ему выпало кое-что ещё, вовсе странное: его избранница вдруг подмечает, что порой у него… люминесцируют алым глаза. Большей частью в моменты неутолимого желания.

С ней они так горят даже слишком часто, отзываясь жжением в радужках. Как Эмиель ни допытывается, она даже не называет ему своего имени. Только неохотно бросает:

– Как много вопросов для одного рта, которому можно найти куда более достойное применение.

Его это не огорчает; всё, что ему нужно – насытиться сполна этим полыхающим огнём, сжигающим его изнутри. Но, как Эмиель ни старается, он не может наслаждаться им вечно. Его возлюбленная не из тех, кто сковывает себя обязательствами – по крайней мере, так она говорит ему после очередной сцены ревности. Пламя обжигает и ускользает из рук, маня к себе других, таких же, как он, доверчивых мотыльков, с не меньшей силой. На душе у Эмиеля становится так тоскливо и тягостно, что он топит чувства в крови с удвоенной силой.

Спустя время он с ужасом понимает, что серьёзно увлечён. Правда, сосущее под сердцем чувство совсем не похоже на то, что пишут в книгах. Его одержимость переходит все границы дозволенного – установленные, конечно, ей, потому что Эмиель вообще не видит смысла в границах.

– Здорово тебя окрутили, – сочувственно вздыхает Азираэль, когда он в очередной раз жалуется на свою неприступную избранницу. – Ты бы хоть признался в чувствах-то, герой-любовник.

Эмиель вздыхает: как бы ему не хотелось это признавать, но это тот редкий случай, когда Азираэль действительно советует что-то дельное, и, как ни крути, ему придётся объясниться. Это происходит после случайной встречи на вечеринке у Орианы. Собравшись с духом, он просит свою возлюбленную отойти в сад, стараясь не отвлекаться на пылающее жаром лицо. Сначала она отказывается верить в то, что слышит, но потом, когда Эмиель снова и снова убеждает её в том, как сильно любит, зелёные глаза наполняются светлыми жемчужинами слёз.

– Я тоже, – тихо произносит она, с нежностью касаясь его скулы, – Я тоже люблю тебя, душа моя.

Сердце подскакивает в груди чуть не до самых небес. Эмиель не может поверить собственному счастью: его чувства взаимны. Теперь всё, что было до этого, отходит на второй план. Влюблённость занимает все его мысли, и он даже не обращает внимания на подтрунивания приятелей, – пусть веселятся, пока не поймут, чего лишены. К тому же после долгих уговоров он добивается права таскаться за своей любимой на светские приемы. В качестве официальной пары.

Пара. Слово из далёкого детства, произносимое таинственным шёпотом, больше не пугает. Он даже на время забывает про своего желтоглазого незнакомца – тем более, что с того самого момента возможностей выпить становится всё меньше и меньше.

Впрочем, Эмиель сам виноват. Не надо было попадаться ей на глаза после очередной вечеринки. Смутно он помнит, как любимая находит его, полубессознательного, по дороге к Боклеру – к счастью или к сожалению, сказать сложно, пока он не видит колючий взгляд зелёных глаз.

– Твои дружки дурно на тебя влияют, – слышит он её недовольный тон, – В вашей компании всегда принято так надираться?

– М-мы пьём в р-разумных количествах, – раздражённо возражает Эмиель, старательно изображая, что он не так пьян, как кажется.

– В разумных, как же! – её размытый образ подлетает к нему, взметнув огненной копной волос, – Ты же едва на ногах держишься, Эмиель! Если так будет продолжаться, ни к чему хорошему это не приведёт!

– Я д-держу всё п-под кон-тр-р-олем!

Непреодолимая сила несёт его куда-то к земле, но тонкая белая рука быстро подхватывает его за локоть, не дав упасть.

– Боги, не ври мне! От тебя несёт кровью на весь Боклер! Это просто невыносимо, – Эмиель едва чувствует, как её палец упирается ему в грудь, – Я не намерена терпеть твоё пьянство и дальше! Пообещай, что завяжешь!

– Но я н-не могу… П-право…

– Никаких но! Пообещай мне, Эмиель!

Её крик отзывается в голове неприятным звоном, и он готов сделать всё, чтобы прекратить эту пытку. Поэтому, скрепя сердце, Эмиель из последних сил выдыхает:

– Об-бещаю, д-дорогая.

Благо, зелёные глаза хотя бы перестают смотреть на него с упрёком.

Давать обещания оказывается легче, чем выполнять. Эмиель старается быть верным слову, – пока любимая рядом, он вообще готов на что угодно, – но очень скоро начинает заключать сам с собой осторожные сделки. Попробовать младенца в честь помолвки Реми? Ну, если только чуть-чуть. Выпить за здоровье названных родителей Орианы? Немного – не повредит. Да и, оказывается, ему здорово повезло с друзьями: они умеют хранить тайну его маленьких шалостей.