– Эмиель! Да он весь зелёный! – произносит знакомый голос встревоженно. Рядом возникают и другие голоса – один, второй, третий… Хм, нет, два из них одинаковые.

– Пер-репил малсть, Ориана. Пусть по-олежит здесь ещё.

– Э, нет. Ему б опо… опохмелиться. Да и мне что-то нех-хрошо.

– А.. Я б – ик! – ещё добавил!

– Всё-т т-тебе мало, Реми… Ну, р-раз гспда… настаивают, м-можно и прйтись… Уд-двлетворим, тксзать… первстепенные по-потребности.

Кто-то поднимает его, перекидывает руку себе через плечо. Эмиель не сопротивляется. Слышны разговоры о том, что где-то рядом есть хлев, а там можно найти скотину на любой вкус. Его спаситель заставляет встать на ноги, и приходится ему подчиниться, с трудом передвигая ступнями, тяжелыми, как гири.

Он отключается ещё несколько раз, прежде чем обнаруживает, что находится уже далеко от сада. Почему-то возникает ощущение открытой местности. Его осторожно кладут на землю, и Эмиель благодарно хрипит в ответ. Кожу приятно холодит чем-то влажным.

– Азираэль, помоги ему, – говорит женский голос, – Я успокою животных.

Потом – свет, хлопки чего-то тяжелого и, внезапно, мычание, блеяние и ржание на разные лады. С трудом Эмиель разлепляет веки: оказывается, они в хлеву. Под ноги ему швыряют оглушенную гипнозом козу, и всё, что он понимает – это нужно выпить. Эмиель припадает к белоснежной шерсти и впивается в шею, легко прокусывая артерии. Какое-то время он жадно пьёт, не обращая внимания ни на что.

Жидкая, безвкусная козья кровь дарит настоящее облегчение. В тусклом свете луны он узнает Ориану и Азираэля и чуть заметно кивает, показывая, что пришёл в чувство. Мир снова приобретает чёткие очертания. В голове становится ясно, как днём, и мысли перестают спотыкаться друг об друга.

– Пей до дна, пей до дна, – ворчит Эмиель, отирая губы, – Порой я задумываюсь о том, зачем мне вообще друзья. Не надо было слушать ваши уговоры.

– Какой нежный, – с другой стороны отзывается Азираэль, тоже допивающий козу, – Кто ж виноват, что у тебя восприимчивость, как у ребёнка. Пьянеешь от трёх девок.

– На твоём месте стоило бы…

– Тихо! – шикает на них Ориана, – Расшумелись, как два кмета. Сюда кто-то идёт, и, если вы сейчас же не заткнётесь, то привлечёте лишние уши. Идите, оба. Я разберусь.

Она поднимается во весь рост и замирает, чутко прислушиваясь к приближающимся шагам.

– Нет, – поспешно говорит Эмиель, – Для тебя это может быть опасно. Азираэль, уводи её, быстро!

Азираэль кивает и хватает Ориану за локоть. Они едва успевают раствориться в воздухе, прежде чем шаги стихают, и тяжёлая дверь хлева открывается с противным скрипом.

Со щелчком обернувшись в туман, Эмиель взлетает на потолочную балку и замирает, рассматривая визитёра. Тусклый огонёк, подрагивая, освещает путь маленькой фигурке. Осторожно ступая, в хлев заходит юная кметка. Встрепанная, в наспех надетом платье, она, очевидно, соскочила с постели, заслышав крики животных. Неловким движением она откидывает со лба мешающие волосы и осматривается, слепо щурясь в полутьме. Красавицей ее не назовешь, думает Эмиель, но щёки у нее розовые, как яблочки, а фигура пышная и крепкая. Такая наверняка целыми днями работает в полях наравне с другими, не покладая рук.

В это время девушка, ахая, замечает место их опохмела.

– Звёздочка, Беляночка, – наклоняется она над безжизненными трупами, – Кто же вас так?

Губы её едва заметно дрожат – кажется, вот-вот расплачется. Трудно смотреть на женские слёзы, так что он не может не вмешаться. Эмиель спрыгивает – нет, спархивает – с балки и мягким шагом подходит к девушке.

– Милая мазель, – почти мурлыкает он, – У вас что-то стряслось?

И очаровательно улыбается, демонстрируя безупречный ряд острых, как бритва, зубов.

– Вомпер! – сдавленно вскрикивает кметка, пятясь назад, – Вомпер окаянный!

Не помня себя, она подхватывает юбки и выбегает из хлева. Эмиель хохочет от души, запрокинув голову назад, пока девчонка стремглав несётся с визгами по пустынной дороге. Где-то по пути её настигает Реми, налетая сверху чёрной тенью, и скоро слышен короткий вскрик, хруст и глухой стук падающего на землю тела.

– Ну, чертяка! – Азираэль рука об руку с Орианой выходит из-за хлева, – Никуда без театральности.

Эмиелю ничего не остается, как пожать плечами и лениво улыбнуться в ответ.

Власть над чужими жизнями сводит его с ума. Сейчас он силён как никогда, и, всякий раз выпивая очередного человека, он молится, чтобы этот миг превосходства хищника над жертвой никогда не кончался. Чего греха таить, теперь Эмиель чувствует себя почти божеством.

Со временем он учится пить правильно, смаковать вкус крови, разбирать в ней оттенки и нюансы. У него появляются собственные предпочтения – не только в выпивке, но и, например, в одежде. Как-то Эмиель разом заказывает пошить целую серию батистовых рубашек и бархатных курток. Когда их приносят ему в кабинет, он тут же примеряет один наряд за другим и долго вертится на глазах у Орианы, придирчиво осматривая работу.

– Каков павлин, – прищёлкивает языком она, – Хорош, хорош. Только распустим волосы, надо завершить образ. Да нет же, – она легко шлёпает его по ладони, когда он намеревается зачесать их пятернёй обратно, – Такие кудри нельзя убирать в причёску. О, вот ещё что.

В руках её возникает маленькая, расшитая бисером сумочка, которую Ориана вечно таскает с собой. Из глубин сумочки она выуживает чёрный карандаш, похожий на те, которыми она иногда рисует на пергаментах. Жестом Ориана подзывает к себе, и Эмиель покорно подчиняется, гадая, что такого взбрело его подруге в голову.

– Прикрой глаза, – тихо говорит она и проводит карандашом по его закрытым векам. – Вот теперь, поверь мне на слово, ты настоящий красавец.

– Ну и ну, – Эмиель отступает на шаг и довольно усмехается, – Больше не похож на, как ты когда-то смела выразиться, носатую образину?

– Дурак ты, – отзывается Ориана, и её карие глаза светятся теплом.

Преображение замечают и остальные. Где-то в то же время, время весёлых пьянок и залихватских выходок, Эмиель обнаруживает, что умеет нравиться. Не просто, как друг, но больше. Его манера держаться вызывает у других вампиров интерес, и очень, очень быстро Эмиель оттачивает её до идеала.

Так из прежнего простого повесы рождается демон во плоти.

Игра в мага, притягивающего к себе наивных зрителей своими чарами, так и захватывает Эмиеля азартом. О, сколь многие тянутся к нему, как женщины, так и мужчины, открывая дверь в ещё один удивительный мир: плотской любви. Искушение слишком прекрасно, чтобы перед ним устоять, и Эмиель отзывается ему, поочерёдно грея в своей постели то изящных граций, то мускулистых красавцев… а порой и тех, и других одновременно.

Он знает, что красив томной, губительной красотой, отравляющей не хуже яда. После страстной ночи любовники сравнивают его с инкубом, а то и суккубом, на что он только смеётся довольным смехом. Распутник и бонвиван, нарекают его слухи среди знакомых. Пусть. Наслаждение так велико, что Эмиель растворяется в нём, отбрасывая любые сомнения.

Так, что пробует раз за разом всё более смелые ласки. Обострённые чувства быстро становится нелегко насытить, и он открывает для себя… разное. Плети и оковы. Масла с обжигающим эффектом. Цинтрийский и назаирский шёлк, грубые путы веревок и красоту узлов. Вспышки на коже от капель раскалённого воска. Сладость обманчивой боли, насыщающей лишь на короткий миг из-за регенерации. Всё, что запретно и, возможно, опасно – для людей, которых он пьёт; кто ему не равен. Всё, что по силе ощущений близко к силе его самого и потому манит к себе так же сильно, как глупых бабочек манит огонь.

Интересно, как бы теперь посмотрел на него незнакомец с жёлтыми глазами.

Даже досадно, что он не может видеть отражение в зеркале, чтобы оценить свой образ по достоинству. Ориана как-то нарисовала его портрет углём и продемонстрировала ему, и Эмиель долго всматривался в штрихи и линии, узнавая в них собственные черты. Она чуть не умирает со смеху, пока он сосредоточенно ощупывает горбинку и выразительный кончик носа, дуги бровей, тонкие губы и мягкие бакенбарды, выросшие на месте юношеского пуха.