Всё остальное – позже.

– Регис, – тихо повторяет он. – Что происходит? Я видел…

– Я знаю, что ты видел, – горько отзывается тот в ответ, поднимая на него свои невозможные омуты глаз, чёрные, бездонные, как и прежде. – Кроме того, я знаю, что ещё и поступил в высшей мере безрассудно. Мне не стоило…

В горле тут же разрастается комок глухой злобы; и зачем тогда было так нежиться в его руках, зачем было давать ему эту глупую надежду. Какой же он, Геральт, всё-таки идиот. Влез со своими ненужными признаниями – и вот теперь окончательно испортил всё.

– Значит, жалеешь, – бесцветным голосом произносит он, стараясь не смотреть в сторону Региса. Какого черта теперь так жжётся внутри от горечи? Почему нельзя было избавить его от этих паршивых чувств как следует? Что теперь…

– Ох, нет, душа моя, вовсе нет!

Длинные руки вдруг крепко обнимают его и прижимают к груди – так сильно, что вся досада мигом исчезает в никуда. Облегчение сносит остатки былой горечи тёплой волной. Дьявол, кажется, Регисова тревожность передаётся… как же это… оральным путём, вот. Даже удивительно, как быстро он надумал себе невесть чего. Впрочем, мысли быстро переключаются на иное – и как же сильно от них сжимается всё внутри.

– Душа моя? – выдыхает Геральт в прохладную грудь, – Холера, да ты романтик, что ли?

– Можно и так сказать, – тихо отзывается ему в макушку Регис. – Впрочем, я бы сказал, что подобное отношение к… мм-м… разного рода прозвищам в моём понимании распространяется лишь на твою персону. Боги, Геральт, – тянет он таким ласковым тоном, что сердце так и пропускает очередной удар. – Как бы мне хотелось обсудить с тобой всё как следует. Всё, что… я чувствую к тебе, мой дорогой ведьмак.

Он вдруг кладёт руку Геральту на грудь, и в месте касания кожу словно опаляет огнём.

– Твоё сердце… Ты даже не представляешь, какая мука, слышать, как быстро оно стучит. Ощущать, как сильно ты хочешь… того же, что и я. Это сводит с ума, dragul meu.

От простых, удивительно незатейливых фраз его так и ударяет вспышкой пламени по вискам. Охренеть, Регис тоже хочет всего этого. С ним, глупым мальчишкой из Каэр Морхена. При одной только мысли об этом прежняя щекотка в груди поднимается так быстро, что, кажется, выбивает из легких весь воздух. Да и привычное невинное обращение из уст Региса теперь звучит иначе; так, что кровь всё-таки приливает к низу живота и сплетается в тугой, горячий узел.

Не выдержав, Геральт рывком приникает к тонким губам, и на маленькую, бесконечно короткую секунду они снова целуются, делясь друг с другом сладкими волнами жара.

–…Нет, – с усилием отодвинувшись, опять останавливает его Регис – и вмиг становится таким печальным, что поневоле хочется себе врезать из-за этого порыва.

Да что же это такое! С этими метаниями он скоро совсем перестанет понимать, что к чему. Хорошо хоть, ясно одно: всё-таки его не отталкивают. Он, Регис, демон из его снов, о котором Геральт думал так долго, отвечает взаимностью, и кажется, что это тоже сон – такой, от которого не хочется просыпаться. Всё в голове плывёт и путается, с трудом выстраиваясь в привычный поток мыслей. Чёрт, а ещё надо прийти в себя. Времени у них и без того должно оставаться ничтожно мало, а он до сих пор не выяснил, почему всё так стремительно прекратилось.

Что-то здесь однозначно неспроста, и, как и всегда, только Регис знает, что именно.

– Почему нет? – сжав его за плечи, требует Геральт. – Разве тебе не было хорошо? Я сделал больно, что ли?

– Отнюдь, dragul meu. Здесь нет твоей вины. Более того, дело вовсе не в том, что ты можешь предполагать.

– Так скажи, в чём! Прекращай юлить, Регис, – кривится он от недовольства, – Между прочим, я… был перед тобой искренним.

Тонкие пальцы поднимают его лицо за подбородок, заставляя заглянуть в бездонную черноту глаз.

– Знаю, душа моя, – тихо говорит ему Регис с какой-то неожиданной болью в голосе. – И эта искренность для меня дорогой подарок. Такой дорогой, что я не могу себе его позволить, потому что чувствую, что не вправе быть эгоистом. Ох, – коротко вздыхает он. – Видят боги, это тяжело, но… Я должен признаться тебе кое в чём, Геральт. Вне зависимости от того, примешь ты это или нет.

Признаться?

Медленно, неторопливо нутро начинает скручиваться в тугой узел. Признаться, значит; и каким же нехорошим тоном это было сказано. Таким, что невольно хочется выпутаться из объятий и как следует посмотреть Регису в лицо, пытаясь понять, что же будет дальше. Потому что – совершенно внезапно – Геральт вдруг понимает, что не знает о Регисе… В общем-то, ни черта.

Ну, как сказать. Алхимик – вроде бы самоучка, но талантливый донельзя, не зря ж постоянно торчит в своей лаборатории. Лекарь – совестливый и внимательный к каждому, настолько, что трясётся даже за простых алкоголиков. Зануда и чертовски эрудированный тип, знающий едва ли не всё на свете, о чем его ни спроси. Острый на язык гад, не упускающий случая уколоть словом. И… так, нет, он не будет вспоминать о том, как Регис целуется. Нет, не будет. Как бы это ни было бесконечно хорошо.

Но вот ни где его искать, ни в каких кругах он обретается – всего этого Геральт и знать не знает. Наверное, поэтому их встречи до сих пор иногда кажутся красивыми иллюзиями, хотя, вообще-то, каждого из них всегда ждёт обратно собственная жизнь. Да Регис и сейчас, бывает, кажется ему ненастоящим; таким же мороком, не меняющимся ни на миг.

– Думаю, здесь моя сущность куда ближе к иллюзии, чем к реальной персоне, – вдруг произносит голос из прошлого далёким эхом в висках.

Стоит вспомнить эту фразу, и вопреки всем рефлексам хочется насторожиться. Он ведь и забыл совсем, что когда-то Регис сказал эту таинственную чушь, так её и не пояснив. Да они толком и не вспоминали, о чём говорили тогда, до выяснения подробностей о времени встречи… Ох, как же давно это было. Тогда ему ещё было дело до ненормальности их связи. Тогда он ещё пытался найти ответы, не зная, что никогда в жизни не узнает их без чужой на то воли – вполне себе конкретного человека. Региса, знающего слишком много. Не чародея, не допплера и не духа. Зависимого невесть от чего и отшучивающегося на вопросы о здоровье. Всегда полного бесконечных тайн, о которых Геральт давно перестал гадать. И всё же внутреннее чутьё отзывается таким напряжением, что он невольно задумывается: а нужно ли ему вообще что-то знать.

Впрочем, всё уже решают за него. Поймав его вопросительный взгляд, Регис тяжело сглатывает – и прикрывает глаза, как перед ударом.

– Знаешь, мой дорогой ведьмак, – неторопливо начинает он, – Когда-то давно мне сказали, что нет ничего хуже трусости. Казалось бы, спорное заявление, верно? Ведь существуют и более серьёзные проступки, – вдруг он понижает голос, – Более непростительные, чем обычное малодушие. Однако с годами я не только пришёл к тому же мнению, но и, к своему стыду, осознал, что всё же… сам являюсь трусом.

Коротким движением он заправляет тёмную прядку за ухо, и Геральт вдруг замечает, как у него дрожат руки.

– Да, я трус, и всегда им был. Эту слабость сложно преодолеть и едва ли можно чем-то оправдать в полной мере. Но с тобой так не может продолжаться вечно, Геральт. Ты не заслуживаешь подобной подлости.

В голове что-то тихо щёлкает, и волоски на руках поднимаются, вздыбившись под тонкой тканью рубашки. В свете луны точёное Регисово лицо накрывает тень такой страшной тоски, что Геральт было пытается успокоить его новым поцелуем, но тот в последний момент уворачивается, поднимаясь и отходя к краю скалы – туда же, где они сегодня встретили друг друга.

Ощущение надвигающейся лавины становится всё ближе, и, силясь его отогнать, Геральт невольно зажмуривает веки.

– Нет, – с трудом говорит он, – Молчи.

Но Регис неумолим.

– Не могу. Пожалуйста, выслушай меня, душа моя, ради нас обоих. Если тебе хоть немного дорого то, что существует между нами, – произносит он, едва сдерживая в голосе отчаяние. – Неважно, что именно, Предназначение или нечто… большее.