– Так-так, – как можно ласковее говорит Эмиель, – Здравствуй, милейший господин.

От звука его голоса мальчишка будто расслабляется и улыбается, демонстрируя нехватку передних молочных зубов.

– Привет. Ты потерялся?

– Можно и так сказать, – легко соглашается Эмиель. Пока что ему нравится играть со своей будущей жертвой. В ответ ребёнок не говорит ничего, теребя ворот своей рубашонки.

Внезапно его осеняет идея.

– Я заплутал в лесу и, понимаешь ли, вышел с противоположной стороны.

– Ч-Что? – всхлипывает мальчишка, задирая голову и пытаясь заглянуть ему в глаза.

Эмиель улыбается в ответ одними губами. Ему почти жаль этого растерянного человеческого детёныша.

– Я потерялся, помнишь? Мне нужно скорей возвращаться обратно. Домой, к маме.

Услышав о маме, мальчишка было вспоминает, зачем вышел, и собирается снова заплакать, но Эмиель оказывается быстрее.

– Пойдем со мной, – бархатным голосом повторяет он, – Покажи мне нужную тропинку. Не бойся, я не сделаю тебе больно.

И ждёт, мысленно посылая тот же призыв навстречу. Надолго мальчишки не хватает: ничего не понимая, он хлопает глазами и нерешительно идёт к нему, как завороженный. Эмиель не знает, действует ли его гипноз, или ему просто попался доверчивый ребёнок.

Нет, не ребёнок. Добыча.

Когда тот подходит почти вплотную, Эмиель одним рывком хватает мальчишку в охапку и вонзает зубы в тонкую шею. Он не успевает увидеть предсмертное выражение голубых глаз, не успевает вслушаться в сдавленный крик. Клыки достигают артерии, и Эмиель наконец чувствует вкус крови.

Вот он, тот самый момент, которого он так ждал. Но что…?

Голова мальчишки внезапно с хрустом отлетает в сторону; кровь фонтаном брызжет в темноту, даже не попав в глотку. Он слишком сильно надавил челюстями на податливое тело, и теперь сладкая, вкусная кровь проливается зазря. Потрясенный, Эмиель стоит, глядя на свой феерически провальный первый раз.

– А я говорил, – со спины к нему подходит Азираэль, – Тьфу, ещё не утро, сейчас подберём тебе что-то интересное.

Под интересным Азираэль, по слухам, понимает младенцев, и не то чтобы Эмиель был к этому готов. Впрочем, он и слова не успевает сказать в ответ, как ему снова машут в темноту.

– Новичкам везёт, – бормочет Август, следя за тем, как снова распахивается дверь хаты. Эмиель сглатывает.

Одинокая фигурка выбегает в прохладу ночи. Девчонка. Маленькая, лет восьми, большеглазая и, очевидно, недокормленная. Она наверняка слышала крик своего брата и вышла его искать.

– Ян! Яник! – жалобно зовёт она, – Куда же ты… Вернись!

Эмиель втягивает носом воздух и подбирается, позволяя мышцам зазвенеть от напряжения. Запоздало он чувствует, как почему-то гудит в висках. Странно, как давно их не было, хотя… Это не похоже на приближающийся припадок – и быстро становится неважно. Он подбирается к ней неслышно, как кот, охотящийся на мышь в сумраке ночи. Как лис, бесшумно подкрадывающийся к зайцу в тени лесных крон. Хищник преследует добычу. Как было задумано природой.

Она не успевает издать ни звука, когда его острые зубы впиваются в её плечико. Эмиель глухо стонет: наконец-то он пьёт. Сладкая, со слабой кислинкой кровь наполняет его теплом и радостным томлением, вызывая мурашки между лопаток. Он выпивает девчонку досуха и отбрасывает в сторону к брату, так бездарно испорченному до этого.

Тело затапливает приятная истома, и голова кружится, как после хорошего танца. Наполненность приходит постепенно, вызывая глупую ухмылку и такую лёгкость, словно он, Эмиель, соткан из воздуха. Ему вдруг хочется уединиться со своими чувствами, и он осторожно перемещается подальше от своих спутников, вглубь леса.

Он прислоняется к сосне, переводя дух, и поднимает искрящиеся глаза к небу. К своему стыду, Эмиель не знает имён всех созвездий, но отчего-то зацепляется взглядом за одно из них. Это Охотник, и узнаётся он легко: пять маленьких точек звёзд, выстраиваясь в одну линию, создают форму его Кинжала. Где-то рядом, наверное, можно было бы увидеть и три остальных звезды, Руку Охотника, но на этом астрономические познания Эмиеля заканчиваются.

– Здравствуй, уважаемый коллега, – непонятно зачем говорит россыпи звёзд Эмиель, украдкой ухмыляясь самому себе.

Ох, тут же он понимает, что совершил ошибку. Секунда, и звёздное небо начинает кружиться в безумной пляске. Ноги подкашиваются, и в отчаянии Эмиель хватается за ствол сосны, пытаясь сохранить равновесие, но уже поздно. Место былого умиротворения стремительно занимает почти забытая боль.

Что-то опаляет затылок, и вот он снова оказывается в знакомом замке. Месте, ставшим синонимом кошмара.

Вспышка… Запах сырости… Чей-то крик… Руки. Тёплые, шершавые ладони берут его собственные и растирают, зачем-то пытаясь согреть. Ну и чушь – едва ли он может вообще от чего-то замерзнуть. Впрочем, прикосновения приятные, так что грех жаловаться. И куда-то пропал огонь. Странно.

Боль все такая же нестерпимая, но вдруг замок исчезает. Теперь на его месте пещера в горах среди заснеженной равнины. Кто-то продолжает согревать его руки и тихо усмехается себе под нос. Что-то бормочет… Что? Эмиель не может разобрать слов, он будто нырнул головой в воду, и все звуки для него приглушены. Но бормотание определенно дружелюбное. Это немного успокаивает, если можно найти успокоение среди этого ужаса.

Тепло уходит, когда обладатель шершавых ладоней наконец выпускает его руки. Жёлтые глаза смотрят на него, светясь в темноте пещеры. Кошачьи зрачки расширяются, вбирая в себя крохи света. Снова бормотание… Смех…

Это его собственный смех, краем сознания отмечает Эмиель и окончательно проваливается во тьму.

_________________________

*мой дорогой (с румынского)

**мать и ***отец соответственно (рум.)

Комментарий к Мими

ну, на каком ещё языке могут говорить между собой вампиры, как не на языке графа Дракулы? (и в этом я отталкиваюсь, если что, от книжного канона)

========== Эмиель ==========

Комментарий к Эмиель

предупреждение: здесь появляется первая НЦа, и какая НЦа! ;)

Ко второй сотне лет он чувствует себя так, словно весь мир находится у его ног.

Ночь во Франколаре открывает дверь в новый для него мир: мир алкогольного угара. Кровь становится частью его жизни, но, конечно, не сразу. Первое время, помня силу припадка и то, как близнецы тайком тащили его, бессознательного, к семейному поместью, он остерегался приближаться к людям. Голова болела ещё несколько дней после приступа, и Эмиель старательно изображал перед родителями добросовестного наследника, утомлённого работой над фамильным древом.

Потом-то до него дошло, что это было похмелье. Азираэль рассказывает ему, как с этим справляться: пить кого-то полегче. Животных, например. Это в самом деле помогает, и Эмиель быстро улавливает ритм жизни молодых вампиров, а те в свою очередь принимают его в свой круг.

С кровью он открывает любопытную зависимость. С прежней частотой возвращаются припадки – но мягче, без оглушительной боли. Выпив, он переносит их куда легче и, вдобавок, видит куда больше. Осушая очередную жертву, Эмиель так же проваливается в болезненную тьму, но его встречает уже не замок.

Теперь его ждёт каменистый свод пещеры и тёплые шершавые руки. Янтарные кошачьи глаза, ставшие привычными и знакомыми. Чем больше Эмиель пьёт, тем более отчетливо видит в них коричневые крапинки. Он замечает и другие детали: шрамы на пальцах, как крупные, так и мелкие, низкий грудной смех… Одно и то же неясное слово, которое незнакомец частенько бросает, ворча в чью-то сторону.

Он все больше задумывается о том, что видит.

Итак, среди этих образов присутствует один и тот же человек. Человек ли? Ни у кого из тех людей, кого он пил, не было таких странных глаз. Но все же это определенно не вампир, не тот, кто равен ему по силе: Эмиель бы почувствовал это нутром, как всегда происходит, когда он натыкается на знакомых посреди оживленных улочек Боклера. Охотники всегда узнают друг друга.