– Долг друидов – связывать всё воедино, – вторят им шорохи в высокой траве.

Это магия самого леса, проносится быстрая мысль. Магия шепчется с ними обоими, играя волосами и полами одежд. Откуда ни возьмись поднимается сильный ветер, свежий и сырой, отчего-то похож на морской бриз, хотя до побережья отсюда не одна сотня миль. Рывками он касается плеч и груди, дотягиваясь по линиям костей до кончиков пальцев. Смутно Регис замечает, как, пошатнувшись, Детлафф садится на землю и закрывает лицо руками.

– Т-ты в по… – хочет спросить он, но вдруг ощущает, как резко начинает кружиться голова. Перед глазами проносится вихрь листьев, взлетающих куда-то вверх и мельтешащих перед глазами, настойчиво и беспорядочно, как рой обезумевших насекомых. Нет, это точно они; к шуму ветра прибавляется долгое, протяжное гудение, подобное жужжанию тысяч, миллионов пчёл. Гул нарастает всё сильнее и сильнее, наполняя собой тело, пробиваясь прямо в артерии и…

От невероятной по силе боли он падает – на какой-то сук, потому что краем уха слышит, как плащ рвется с треском – и воет, силясь остановить зуд в голове. На секунду это помогает. Прежде, чем разом гул перерастает в нестерпимое жжение в висках.

Вспышка. Чёрное пятно. Какая-то тень – боги, это Детлафф – заваливается на бок и сворачивается в позу эмбриона. Вспышка.

Свет…

–…Сие есть факт бесспорный, – вдруг слышит он собственный голос, ещё более строгий, чем обычно. – Не забывай, аудиенция тебе была дана исключительно после вмешательства фламиники. Видимо, сочли, что одной такой встречи вполне достаточно. После того как фламиника категорически отказалась сотрудничать, я, поверь, не знаю, что еще можно предпринять. Мы таскаемся по пещерам целый день, и я не могу отделаться от ощущения, что таскаемся впустую.

Фламиника. Опять друиды. Да что это за безумие? Кажется, там, в реальности, он прокусил себе губу насквозь, потому что ощущает чужеродное течение крови по лицу – но не здесь. Здесь они с ведьмаком в странной пещере, полной простоватых рисунков, примитивным образом изображающих человечков, забивающих копьями фиолетового бизона.

На бизона Регис не смотрит. Куда сильнее его беспокоит горечь, отразившаяся на таком дорогом, известном до последней чёрточки лице.

– Я тоже, – негромко произносит Геральт, – не могу отделаться. Никогда не пойму эльфов. Но по крайней мере уже знаю, почему большинство людей не питает к ним нежных чувств. Трудно, понимаешь, отделаться от ощущения, что они насмехаются над нами, измываются, презирают. Смеются.

– В тебе говорит антропоморфизм, – мягко отзывается Регисово альтер-эго, пока он сам изо всех сил приказывает себе отвлечься от ломающей кости черепа боли.

– Разве что самую малость. Но ощущение остается.

В пещере они совсем одни, и, когда Геральт подходит ближе, у него невольно перехватывает дыхание. Коснуться… Так хотелось бы его коснуться – всего: крепких плеч и мускулистых рук, сильной шеи, очертаний груди под рубашкой. Только бы почувствовать, что это больше, чем галлюцинация. Что это человек, создание из плоти и крови, настоящий, как и он сам.

Он влюблён. Боги. В хаосе последнего столетия, полного самоотречения и рефлексии, он почти забыл, что это за чувство. Сводящее с ума, но иначе. До трепещущей, острой звонкости в груди, до покалывания горящих губ. До безудержного желания оставаться в этой минуте вечно, не требуя ничего взамен.

Сердце полнится теплом и давит на лёгкие так, что говорить у него выходит совсем тихо.

– Что дальше?

– Возвращаемся в Каэд Мырквид за Кагыром, друидки уже наверняка подлатали его оскальпированную головёнку, – непринуждённо отзывается ведьмак и чуть хмурит густые брови. – Потом садимся на лошадей и воспользуемся приглашением княгини Анны-Генриетты.

Какая-то эмоция сводит мышцы лица против воли: это опускаются уголки губ в недовольстве. Как знать, должно быть, план выходит не лучший. Впрочем, думать об этом Регис сразу перестаёт – замирает, видя, как неожиданно легко и широко усмехается Геральт в ответ.

– Не гримасничай, вампир, – отзывается тот, похоже, позабавленный этой пантомимой. – У Мильвы сломаны ребра, у Кагыра разбита башка, небольшая передышка в Туссенте обоим пойдет на пользу. Надобно также вытянуть Лютика из аферы, потому как, сдаётся мне, он вляпался крепко.

Слабая ухмылка всё еще не сходит с его лица. В тусклом свете пещеры она кажется до странного интимной, словно тайной, разделённой на них двоих. Регис моргает, заставляя себя оторвать взгляд от жёстких губ и резкой линии челюсти, покрытой едва заметной белой щетиной.

– Ну что ж, – вздыхает он, – Да будет так. Стану держаться подальше от зеркал и собак, сторониться чародеев и телепатов. А если меня, несмотря на все, раскроют, рассчитываю на тебя.

Тон его голоса шутливый, почти ехидный, какой он обычно позволяет себе с Детлаффом, но есть в нём и нечто… другое. То, как он произносит это «тебя».

Янтарные глаза округляются и становятся внезапно серьёзными.

– Можешь. Я тебя в беде не оставлю, – говорит глухо Геральт и, помявшись, добавляет: – Дружище.

Сердце пропускает удар. Регис смотрит на ведьмака долго, внимательно, стараясь понять, что всё это значит. Для его тела, впрочем, это не повод прерывать разговор. Не отрывая взгляда от Геральта, он чувствует, как края рта растягивает широкая, искренняя улыбка. Так, чтобы были видны резцы, клыки, коренные и зубы мудрости.

Так, как улыбаются тем, кому доверяют.

– Дружище?

– Во мне говорит антропоморфизм, – ведьмак пожимает плечами ленивым жестом, потягиваясь, как большой кот, и Регис замечает, как канаты мышц натягиваются под тканью рубашки. – Ну ладно, выбираемся из этих пещер, дружище. Ибо здесь, похоже, мы не найдем ничего, кроме, как сказала бы Мильва, ремонтизма.

В голове всё ещё эхом отзываются его прежние слова, стуча по барабанным перепонкам. Геральт не оставит его. Никогда. Он ведь всегда был с ним рядом. С самого начала.

Его наречённый.

Вся его долгая, пустая, полная жестокости жизнь на самом деле всегда заключалась в человеке напротив.

– Ревматизма, – поправляет его рот, не дав придти в себя от этого осознания, – Разве что… Геральт?

Резкие черты лица искажаются, вытягиваются в чёрное пятно. Своды пещеры начинают рушиться, открывая пятна света и кроны вековых деревьев, уносящиеся к бесконечному небу.

– Геральт? – повторяет настойчиво его голос, рассыпаясь в шуме листвы. – Геральт!

Тьма падает на лес с ошеломительной скоростью, и заросли травы никнут к земле от дыхания неожиданного мороза. Далеко в глубине чащи зарождается снежная буря.

– Геральт! – свист вьюги заглушает крики, – Геральт! Геральт!

Вспышка. Острые края снежинок царапают кожу. Вспышка…

–…Наконец-то, – говорит низкий голос над головой.

С трудом открывая глаза, он видит склонившегося над ним Детлаффа. Голубые радужки, посеревшие от усталости, смотрят на него измученным взглядом. Вид у его друга и правда на редкость болезненный. Бледное лицо изрезано полосами выступивших вен, и белки глаз, покрасневшие от полопавшихся капилляров, выглядят куда хуже, чем у любого из его пациентов, кто бьётся в приступе лихорадки.

Жалость к нему, и без того тяжело переносящему визит к людям, затапливает холодной волной.

– Прости меня, – глухо произносит Регис. – Я обещал…

– Молчи. Кто же знал, что такого можно было ожидать, – отзывается Детлафф бесцветным голосом. – Не до этого теперь. Фламиника что-то нашла. Сказала, что готова принять нас, как только тебе станет лучше. Как твоё самочувствие?

Приподнимаясь на локтях, Регис осторожно садится, всеми силами борясь с головокружением. Ладони щекочет грубая ткань, и, осмотревшись как следует, он обнаруживает, что сидит в импровизированной постели, больше похожей на лежанку.

– Терпимо. Ещё минута, и приду в себя окончательно. Но как…

– Друиды. Сказали мне, что нашли нас обоих, бьющихся в конвульсиях. Магия леса, – сердито кривится друг. – Не знаю, что именно они сделали, но для меня всё прекратилось быстро. Не пришлось… – хмурясь, он отводит взгляд, – Прибегать к обычным методам.