– Странный пессимизм. Сведения могут быть и у Скрытого. И Хильдегарда, – пожимает плечами Детлафф. – Мы ведь так и не знаем, что с ним произошло.
– Боюсь, что не одобряю ни тот, ни другой вариант. Кроме того, мне казалось, мы были единодушны во мнении, что Хильдегарда устранили?
– Так и есть, но на самом деле могло случиться что угодно. Хочешь сказать, ты об этом никогда не думал?
Странные суждения друга вдруг заставляют насторожиться.
– Ты меня удивляешь, Детлафф. После всего, что произошло, благополучный исход попросту невозможен. То, что Хильдегард может быть жив – абсолютно исключено, как бы ни хотелось верить в обратное. Впрочем, я этой веры не разделяю. Признаюсь, его персона импонирует мне куда меньше друидов.
– Жаль. И всё же так было бы куда проще. Без лишних посредников.
– Извини, но, кажется, я не улавливаю ход твоих мыслей. Тебя до сих пор раздражает сама мысль о том, чтобы пойти к людям?
– Скорее, пугает. Как бы глупо это ни звучало.
В изящных чертах лица напротив мелькает знакомое сожаление о сказанном; ещё чуть-чуть, и Детлафф снова замкнётся, погрузившись в тягучую топь своих глубинных чувств.
– Что-то не так, друг мой? – тихо спрашивает Регис, удивляясь его реакции. – Неужели смертные до сих пор…
–…Дело не в них, – с трудом произносит Детлафф. – Дело во мне. В видениях. Мне не хочется столкнуться с ними снова, но сейчас это будет вполне возможно. Близость людей может их… усилить. Как раньше.
Мрачный тон его голоса заставляет насторожиться. Честно говоря, Регис так никогда и не спрашивал о видениях Детлаффа– даже после стольких лет. Ему хватало и того, что на самые невинные вопросы его друг мгновенно начинал злиться или погружался в тягостную задумчивость. Ранимость Детлаффа стала привычным делом, и, может, поэтому Регис знал о его жизни лишь в общих чертах, довольствуясь малым. И сейчас об этом жалел.
– Разве ты не справлялся с ними всё это время?
На простой вопрос Детлафф усмехается неожиданно горько.
– Кто тебе сказал, что я справляюсь?
– Но ведь ты… Я ни разу не слышал о твоих припадках, – подумав, говорит Регис, – Должно быть, здесь есть чему позавидовать. Самоконтролю, например. Я всегда подозревал, что ты научился бороться с ними отнюдь не кровью.
В ледяных глазах отражается далёкое эхо застарелой тоски.
– Сейчас да. Потому что я вижу её только тогда, когда убиваю.
Что?! Убийства – и он, Детлафф? Застенчивый художник, и шага не делающий за порог мастерской? Мальчишка, полный отчаянной и возвышенной честности? Готовый поступиться принципами ради человеческой женщины?
Грудь так и плавит вязкое варево болезненных чувств. Нет, нужно было заговорить об этом раньше. Вцепиться в Детлаффа, как паук, и вытрясти из него правду. Добраться до неприглядной истины, в которую не хочется верить.
– Думаешь, я просто так избегал людского общества, – бесцветным голосом продолжает Детлафф, – Нет. Когда-то я был… опасен. Мне пришлось покинуть семью, – тихо добавляет он, – Чтобы не подвергать их возможным преследованиям. Всего лишь потому, что я не мог отказаться от встреч с ней. Когда-то пара жизней казалась мне слишком малой тому ценой.
Фразы даются ему с трудом, но Регис не перебивает, чувствуя, что другу нужно выговориться. Дьявол, и отчего этого не случилось раньше, прежде, чем на кону стоял бы успех всех их планов? Хочется злиться, но на Детлаффа – не выходит; слишком уж много раскаяния плещется в льдистой голубизне его глаз.
Похоже, он и сам этого стыдится, вдруг понимает Регис, потому молчал до самого последнего момента. Наивный, надеялся, что сумеет сохранить всё в тайне, лишь бы не показаться окончательно утратившим волю.
Подобным когда-то и мне.
– Так что же, ты и в самом деле её видел? – осторожно спрашивает он.
Длинные пальцы его собеседника сжимают ножку бокала так сильно, что, кажется, она вот-вот треснет под их напором.
– Сначала только слышал. Лишь её голос, который нашёптывал мне… Разное. Требовал кого-нибудь истязать. Когда он говорил со мной, я не мог себя контролировать, – почти шепчет Детлафф. – Стоило мне убить человека по её зову, и все прекращалось.
Вот почему «чаще, чем хотелось бы», услужливо подсказывает память. Вот почему всё сложилось именно таким образом. Как того захотела злая ирония судьбы. Осознание устраивается под рёбрами тяжелыми, холодными змеиными кольцами.
– И после к тебе приходил её образ?
Опустив глаза, Детлафф кивает.
– Я… Ты даже не представляешь, чего мне стоит держаться. Я могу вырезать всех жителей этого жалкого городишки, лишь бы снова увидеть её, – голос его дрожит, словно он задыхается, – Это не похоже на жажду крови. Это хуже, чем что-либо. Это…
– Успокойся, друг мой, прошу, – Регис торопливо касается его руки и сжимает что есть силы, – Дыши, Детлафф. Ты не один. Я здесь.
Треск свечей стихает, и за мгновение кухонька погружается во тьму. Ночь стоит непроглядно тёмная, безлунная, накрыв собой Диллинген подобно ватному одеялу. Вздохнув, Регис встаёт, чтобы вновь зажечь потухшие фитили, и скоро по стенам начинают плясать оранжевые тени. Пусть им и не нужен свет, но свечи он жжёт для другого. Тайна любви к ним его наставника оказалась простой и сейчас удивительно своевременной. При свечах, как сказал как-то Гуманист, любое, даже напрочь перекроенное создание, хочет довериться и открыть своё истинное лицо.
В отсветах пламени черты Детлаффа искажаются от боли, вытягиваясь в звериный оскал.
– Не слишком-то мы с тобой отличаемся, а? – наконец горько усмехается он, – Оба несём за собой смерть.
Смерть, смерть, смерть, эхом прокатывается по углам комнаты, вороша чёрные клубки под потолком. На мгновение его охватывает отвращение к себе и к режущей правде Детлаффа, так и поднимающей ворох воспоминаний. Укол по совести приходится точно в цель; давно забытое чувство вины поднимается в груди удушливой волной.
Медленным движением Регис отставляет в сторону приборы и тарелку.
– Несли, – пытается возражать он собственным мыслям. – Мы оба действительно совершали ошибки, губительные для многих, но с этим покончено.
Прошлое до сих пор смотрит на него из коричневатых пятен темноты пустыми глазами мертвецов. Убитых по его собственной воле. От былой самоуверенности тошнит не хуже, чем от похмелья, а он ведь и вправду был таким, отравляющим собой всё, что было рядом. Но Детлафф, собранный, рассудительный и холодный, не способный… Или способный?
Впрочем, кто превратил его самого, Региса, в чудовище? Стечение обстоятельств или сама пагубная природа видений, обрекающих на тягу к безумию? Может быть, это и было предопределено, как чудовищно искажённое Предназначение?
Может, об этом звучит и всегда звучала легенда – о роковой ошибке природы, наносящей мстительный удар тем, кто её превзошёл?
– Легко же ты об этом говоришь, – отзывается Детлафф. – Неужели забыл, как пил сам?
– Отнюдь. Но то – другая история, Детлафф, ода гедонизму и декадентству. Ты же не подвержен ни тому, ни другому, так что, если и убивал, значит, поддавался силам куда более жестоким. Не могу утверждать, что понимаю твои чувства, но эта тяга… – вздыхает Регис, – Поверь, не одному тебе это знакомо. Если помнишь, кровь тоже когда-то давала мне надежду, какой бы ложной она ни казалась.
Голубые глаза сверкают короткой вспышкой в сполохах света. Некрасивым жестом Детлафф кривит тонкие губы.
– Да нет никакой надежды. Все куда проще. Когда я убиваю, она говорит, что любит меня и что готова ждать, сколько понадобится. Когда-то я сказал тебе про цель и смысл, – произносит он едко, – Что ж, в этом и есть мой смысл, сколько я себя помню. Забавное вышло лицемерие.
Вот оно что. И снова – как это похоже на Детлаффа, трепетного и преданного, готового положить всё на алтарь призрачной связи, лишь бы поймать мгновение нежных чувств. В горле вдруг появляется комок, как при симптомах той самой acedia, что он лечит зверобоем.
