– Долг, не долг, а плата вам причитается! Завтра же зарубим порося и принесем, как пить дать!

– Прошу вас, не нужно никого рубить.

– Как же это, мастер Регис? Скромность ваша нам ни к чему!

– Господа, – устало вздыхает он. – Вы, должно быть, не осведомлены, что с городскими властями у меня договорённость. Я осуществляю медицинскую деятельность безвозмездно, проще говоря, в оплате за неё не нуждаюсь. Цирюльня и без того приносит мне более чем достойный доход.

– Знаем, как же. Ну, воля ваша, господин лекарь, – гудит басом плечистый крестьянин. – Да хранит вас Мелитэле. Не иначе, как её рука послала вас в эту глушь, нам на счастье.

– Вовек не забуду, – икнув, повторяет заплаканная женщина и наконец отпускает его руку.

Стоя на рабочем – в отличие от основного, отведённого под вход лавки – крыльце своего домика, Регис долго смотрит, как она удаляется вместе с толпой других крестьян вслед по пыльной дороге, только-только порозовевшей от первых лучей нового дня. Дня, который начнётся и закончится так же, как и все остальные. Бесконечным спасением жизней.

Дня, который расписан буквально по минутам. В Диллингене, где он не так давно устроился, с этим удивительный порядок, в отличие от непредсказуемой атмосферы Аттре. Обычно самым нелёгким выдаётся утро, как назло, сегодня начавшееся особенно рано. Утром приходят матери с детьми, приводят беременных и рожениц. К полудню подтягивается освободившийся от полевых работ молодняк с разного рода порезами и вывихами. Если повезёт, до вечера может выдаться короткий перерыв на обед – правда, его скоро прерывает новый поток крестьян. Страдающих от мигреней и спазмов, стенающих со словами «мастер Регис, у меня чевой-то гузно крутит вторую неделю», а порой и едва стоящих на ногах, но не от боли, а от злостного похмелья.

Помогите, мастер Регис, просит каждый из них, и ему ничего не остаётся, как прислушаться к их мольбам.

Словом, и этот день должен выдаться таким же долгим. Правда, с одной поправкой. Нужно успеть со всеми делами до завтра, прежде, чем он отправится в Каэд Дху. Ворон принёс новости ещё вчера, голосом Гуманиста возвестив о том, что друиды наконец-то готовы их принять. Не то чтобы Регис сомневался в чьих-то намерениях, но… На душе всё равно мелкими коготками скребётся надоедливое волнение.

Впрочем, пока думать об этом некогда. Минуты быстро превращаются в стремительно летящие часы, пока Регис раз за разом то готовит эликсиры в лаборатории, то принимает больных, то проверяет Данека, медленно приходящего в себя.

– П-пить, – ссохшимися губами шепчет тот и мигом получает стакан воды из напряжённых рук.

Ох, как многое нужно успеть. Узнать у благообразного старичка-жреца, как поживает его грыжа после резекции части caecum*. Проверить десну у мельничихи, которой на днях пришлось вырвать ноющий зуб. Поговорить с лоточниками и солдатами, с торговцами сукном, краснолюдскими головорезами и даже полуэльфками из местного дома терпимости – со всеми, кто приходил к нему в последнее время с тяжёлыми недугами. О ком Регис по-настоящему беспокоился.

Кроме него, больше никому нет дела до их жизней. Даже им самим.

Вернувшись с обхода постоянных пациентов, он снова встречает родителей Данека и под очередные всхлипывания матери помогает перетащить его на деревянный обоз. Так под стук колес и конских копыт уносится от него этот долгий день, уступая место свежей, освобождающей прохладе позднего вечера. Утомлённый, он садится на крыльцо. Во дворе шелестят заросли мальвы, качая раструбами алых цветков. Тихо поскрипывают несмазанные петли калитки; ох, он совсем забыл, что с этим тоже нужно было разобраться, но сейчас – вон, все мысли вон. Регис выпрямляет затёкшие ноги, с удовольствием откинув голову назад, на дерево входной двери, и прикрывает веки.

– Не помешаю? – раздаётся тихий голос рядом, и доски крыльца скрипят под весом неожиданно опустившегося на них тела.

– Нет, Детлафф. Посидим немного и пойдём в дом.

– Даже не спросишь, откуда я взялся?

– А нужно? – лениво тянет Регис. – Не поверишь, друг мой, но за годы нашего знакомства я как-то привык к твоим эффектным появлениям. Если бы ты хотел меня удивить, то поступил бы иначе.

– Пожалуй, нужно было устроить герольдов и фанфары. На будущее возьму на заметку.

– Выдавать свои планы – не самый благоразумный ход. В таком случае, поверь мне, сюрприз у тебя выйдет никудышный.

– Зато по твоим меркам наверняка достойный.

– Однако, вот какими ты видишь ценности простого городского врачевателя? – фыркает Регис, ухмыляясь во весь рот, – Право, если бы у меня были силы, я бы даже почувствовал себя оскорблённым.

Тепло тела рядом заставляет открыть глаза. Его гость сидит по правую сторону, похожим жестом вытянув ноги в высоких кожаных сапогах, чёрных, как и все остальные элементы одежды. В последнее время и без того строгие наряды Детлаффа стали ещё более мрачными, символизируя не то его тягу к аскетизму, не то какой-то особенно безрадостный период в творчестве. Волосы он тоже стал убирать ещё тщательнее, подрезав их на манер южной моды и укладывая боковые пряди назад – по его, Региса, научению. Забавно, они, должно быть, сейчас смотрятся со стороны. Уставший лекарь-цирюльник с наскоро завязанным хвостом, в рабочем сером балахоне и мятом фартуке, тут и там отделанным пятнами крови и эликсиров, и его собеседник в ладно скроенном сюртуке, своим неуместно ухоженным образом так и напоминающий дворянина.

– Очень в этом сомневаюсь, – наконец парирует Детлафф и улыбается в ответ.

– Никогда не перестану восхищаться твоей внимательностью к особенностям моей персоны. Что ж, пора и мне проявить ответное дружелюбие. Думаю, горячий ужин звучит достаточно располагающе?

– Только если его приготовление не затянется до самого рассвета.

– Уверяю, друг мой, ты недооцениваешь мои кулинарные способности. Ну, пойдём же. Как бы я ни ценил устройство своего жилища, внутри его обстановка, безусловно, приятнее, чем снаружи.

Раструбы мальв качаются в такт вечерним шорохам. Показная невозмутимость правильных черт лица сменяется затаённым любопытством, и Детлафф поднимается с крыльца. Демонической тенью он возвышается над зарослями огорода, суровый и чуждый этому незамысловатому быту.

И всё-таки пришедший сюда, несмотря ни на что.

– Раз приглашаешь, – добродушно фыркает он, – Ну, показывай, что там у тебя припасено.

Придержав полотно входной двери, он с силой затворяет её, и простой звук гулко разносится по маленькому домику. Так и уходит этот день, полный отчаяния, волнения и боли, полный чувств, когда-то невозможных для того, кто был чудищем из ночных кошмаров. Оглушительный стук рассекает всё на до и после.

Оставляя только их двоих, больше не нуждающихся в масках.

***

Вообще здесь, в Диллингене, Детлафф бывал уже не раз, да и в целом навещает его куда охотнее, чем раньше. Впрочем, не то, чтобы ему нравится здесь гостить, хотя по сравнению с Аттре новое жильё Региса, двухэтажный особнячок, обставленный скромной мебелью и большей частью заваленный химикалиями и травами, и правда уютнее прежнего. Нет, как бы Регис ни гордился своей обителью, дело в ином.

За долгие годы замкнутый назаирец наконец стал ему другом.

Странно, но и в этом Гуманист оказался прав: общая цель пошла обоим на пользу. Вместе решая, как именно они отправятся к друидам, они сами не заметили, как сблизились, оставив все стычки в прошлом. Но, что более поразительно, каким-то совершенно непредсказуемым образом Детлафф решил, что он, Регис, заслуживает доверия, и стал открывать самые неожиданные стороны своей натуры. Тонкое чувство прекрасного и скромность, граничащую с робостью. Временами сухое, саркастичное чувство юмора. Даже искреннюю доброту, правда, в отличие от Региса, вовсе не к смертным – в этом-то Детлафф остался таким же замкнутым, по-прежнему избегая людей и предпочитая им себе подобных, в особенности катаканов и прочих низших вампиров. Их общество не требовало фальшивых манер и лжи, принимая его натуру такой, какая она есть, и Детлафф был благодарен им взамен. Так, что проводил с собратьями почти всё время и отдавал им своё внимание без остатка.