– Ты спас меня, – едва слышно произносит он. – Спасибо, Детлафф. Я тебе благодарен.

– Я… – тот открывает было рот, но не находит слов и захлопывает его обратно, смешно вращая глазами.

– В самом деле, Детлафф, – Гуманист ободряюще треплет его по плечу. – Ты спас нас всех, мальчик мой! И ты более чем вправе этим гордиться.

– Я не мог иначе, – наконец выдавливает Детлафф.

– Совершенно неудивительно. Я тоже благодарен тебе от всей души, – Гуманист расплывается в широкой улыбке и – о чудо! – ласково гладит Детлаффа по голове, от чего тот совершенно смущается и совсем становится похож на застенчивого ребёнка. Регис позволяет себе тихий смешок. Если сейчас закрыть глаза, то можно представить, будто ничего и не случилось; будто их наставник никуда не уезжал, и сейчас Регис отведет его в лабораторию, чтобы показать плоды своих трудов, будто…

На задворках сознания рождается предательски отчётливая мысль: нет, он бы ни за что не хотел отказаться от того, что испытал. Даже несмотря на такую близкую кромку безумия – он бы всё равно пережил это. Чтобы увидеть, как далеко способен зайти. Чтобы увидеть своего ведьмака.

Что тебе известно о людях, Регис? Единственное, что ты знаешь, это вкус их крови.

– Мне хотелось бы побыть одному, – устало выдыхает он. Былое умиротворение рассеивается, и две пары глаз мгновенно поднимают взгляды к его лицу.

– Не думаю, что вам стоит оставаться наедине с собой, – неожиданно холодным, безапелляционным тоном говорит Гуманист. – Взгляните, что у вас с рукой.

Он послушно переводит взгляд – и замирает: прямо в середине его ладони страшная, рваная рана. По форме зубов. Конечно, она затягивается на глазах, и всё же… Это и правда был сильный укус. Такой, что от вида собственной разорванной плоти становится не по себе.

– Тяга к саморазрушению, – заключает Гуманист. – Вполне обычное явление для борющихся с зависимостью. По счастью, я знаю, как вас от неё отвлечь. Идёмте же, Регис. Мне бы хотелось потолковать с вами кое о чём – желательно с чашечкой чая в руках. Ты с нами, Детлафф?

В ответ тот коротко мотает головой.

– Не хочу слушать это снова.

Гуманист вздыхает, глубоко и протяжно, и Регису кажется, что за этим вздохом кроется что-то личное.

– Хорошо. Что ж, Регис, если вам уже лучше, предлагаю отправиться в гостиную. Отдыхай, Детлафф. Ты придёшь к ужину?

– Приду.

– Славно. И не засиживайся в мастерской! – но Детлафф уже исчезает, растворяясь в облаке красного дыма, так что слова просто повисают в воздухе, не найдя ответа.

Медленно поднявшись, Регис отирает пот со лба.

– У Детлаффа есть мастерская?

– Он в ней живёт, – коротко усмехнувшись, отвечает Гуманист. – Хрупкая душа творца не выдерживает долгой разлуки с собственной музой. Детлафф пишет картины, – поясняет он, видя, как у Региса округляются глаза. – Если хотите, можете как-нибудь напроситься на просмотр его работ. Похвале он рад куда больше, чем светским разговорам.

– Это многое объясняет. Почему рисование?

– Искусство отвлекает его. Вы видите своего наречённого под влиянием припадков, у Детлаффа схожие образы проявляются несколько… иным способом. Прошу, только не спрашивайте, каким. В моем понимании делиться подробностями жизни своего подопечного крайне неэтично.

– Что вы, – поспешно заверяет Регис. – Я полностью разделяю мнение, что врачебная тайна должна оставаться тайной.

Гуманист смотрит на него долгим, оценивающим взглядом.

– Вы, впрочем, можете узнать у него об этом сами. Удивлены? Знаете, Регис, как опекун, я делаю всё, что в моих силах, чтобы избавить его от страданий, однако этого мало. Детлаффу не хватает дружеского плеча. Одиночество гложет его и лишает сил на восстановление.

– Гложет? – хмыкает Регис, – Я бы так не сказал.

– Иногда, друг мой, нужно уметь заглянуть в суть явления под правильным углом, – пространно отвечает его наставник, – Порой за самой неприступной стеной кроется нежное сердце, готовое разбиться от малейшего удара. Детлафф слаб, но ваше общество может придать ему сил. Даже освободить в какой-то мере. Думаю, он и сам теперь готов пойти навстречу куда больше, чем раньше.

Невольно Регис вздыхает. Идиот, говорит мальчишка в его голове. Я не мог иначе, вторит ему мужской баритон с назаирским акцентом.

– В таком случае сделаю всё, что в моих силах, – наконец обещает он.

На лице Гуманиста расцветает добродушная улыбка.

– Право, это не может не радовать. Но мы уже пришли, мальчик мой. Располагайтесь поудобнее, а я распоряжусь о чае.

Близится ночь, и свет окон из дома напротив падает на стены гостиной косыми росчерками, рассекая розоватый сумрак. Регис скромно садится на диван перед камином. Чай приносят быстро: пара слуг ставит поднос с посудой на низенький столик и разливает душистый напиток по чашкам. Отпустив их, Гуманист склоняется и разводит камин. Скоро поленья начинают искрить и потрескивать, и атмосфера комнаты становится сонно-умиротворённой.

Обманчивой.

– Что ж, – наконец поворачивается его наставник, – Смею предположить, что разговор нас ждёт долгий.

Раненая рука вздрагивает, и Регис едва не выплескивает чай прямо себе на брюки. Почему-то сейчас он особенно сильно чувствует себя на месте каждого, кто когда-то становился его добычей. От теории к практике, так и читается в ореховых глазах напротив, максимально наглядно, максимально просто.

Призрачные коготки демона медленно выпускают его плечи, и он думает, что, наконец, время пришло.

***

Разговор Гуманист начинает, по сложившейся традиции, издалека.

– Вам знакомо имя Эзехиля Хильдегарда?

– К несчастью, не припоминаю, – после некоторого молчания произносит Регис.

– К несчастью? О, – Гуманист тонко усмехается какой-то своей мысли, – Поверьте, господин Хильдегард был бы безмерно рад узнать, что новое поколение не слышало о нём ни слова.

– Странный повод для радости.

– Вовсе нет, друг мой. Но вы поймёте это, как только узнаете чуть больше о том, какой след в истории оставили различные исключительные представители нашего рода. А господин Хильдегард, безусловно, был из таких.

Он присаживается рядом, тоже принимаясь за чай, и сервиз в его больших ладонях выглядит прямо-таки игрушечным.

– Видите ли, Регис, ввиду возраста вы едва ли поймёте всю силу потрясения наших собратьев от Сопряжения Сфер. Другой мир слишком сильно отличался от того, в котором они привыкли существовать, и, более того, его пришлось делить с соседями. Эльфами, краснолюдами, драконами… И людьми. Смертными созданиями, наполненными…

– Прошу, – тихо шепчет Регис, чтобы не слышать следующего слова, и Гуманист так и вздрагивает от неожиданности.

– Извините, мальчик мой, я что-то увлёкся. Ещё чаю?

– Благодарю.

– И не судите строго старого вампира, – виновато улыбается его наставник, наполняя чашку. – Вернёмся же к теме разговора. Кто знает, возможно, столкновений можно было бы избежать, но факт остаётся фактом: вопрос, если грубо выразиться, делёжки добычи возник сам собой. Можете себе представить, в какой хаос погрузились некогда сплочённые кланы. Перенося на современные реалии, это было нечто вроде междоусобных войн, которым не было ни конца, ни края. Войн, к слову, разрушительных и для самых кланов. Но вдруг случается неожиданное: одному вампиру приходит в голову идея, как их остановить. Идея несложная и гениальная в своей простоте.

– Значит, вот чем известен господин Хильдегард?

– Отчасти. То, что он предложил, изменило отношение к людям на многие, многие столетия. Эзехиль Хильдегард считал, что нет нужды бороться за дефицитный ресурс, если можно создать его самостоятельно. Проще говоря, он предложил заниматься разведением людей в лабораторных условиях. В рамках систематизированного подхода, разумеется.

В натопленной комнате тепло, но по коже всё равно пробегает холодок мурашек.

– И ему это удалось? – тихо предполагает Регис.

– Совершенно верно. В своей лаборатории он успешно провел ряд опытов, показавших, что выведение людей в искусственных условиях вполне осуществимо. К нему прислушались – и в самом деле отвели определённую территорию под исследования и последующую поставку… сами понимаете, чего.