Он вдруг замечает их глаза: жёлтые. С кошачьими вытянутыми зрачками.

– Дьявольщина, ведьмаки, – проследив взгляд Эмиеля, вопит Реми, – Назад!

Так вот как они выглядят, запоздало отмечает Эмиель, превращаясь в туман и огибая группу ведьмаков по широкой дуге. Всё верно, за ними пришли охотники на чудовищ. Потому что они и есть чудовища.

Их предводитель особенно запоминается Эмиелю – что-то такое прячется за холодной решимостью его глаз, что ощущается смутно знакомым. Ведьмак кажется видавшим виды, но, когда он бросается на зазевавшегося Реми, обманчивое впечатление тут же рассеивается. Эмиель быстро понимает, что из всех сил должен удержаться в облике тумана, лишь бы не попасть под размашистые удары меча.

Удар, поворот, удар, выпад. Ведьмак будто танцует с вампиром потрясающе красивый предсмертный танец. Предсмертный, потому что высшего вампира не дано убить никому из людей. Август бросается на ведьмака исподтишка, сзади. Хоть кто-то из них достаточно трезв, чтобы атаковать.

– Весемир, я прикрою! – к главному подскакивает кто-то из ведьмаков помладше, но Эмиель уже не смотрит. Август сигнализирует ему и брату, что пора убираться. Реми наконец вырывается из лап ведьмака, и, позволив себе принять более устойчивую форму нетопыря, Эмиель невольно следует за ним.

Немного погодя они останавливаются в мертвенно-тихой деревушке, без огней, ведьмаков и колокольного звона. Эмиель без сил падает на колени, возвращая человеческий облик. Потирая уставшие мышцы спины, он вдруг начинает беззвучно смеяться.

– Что смешного? – хмурится Реми, – Меня чуть не нашпиговали железом, а ты стоял в стороне, курвин сын…

Но Эмиель не обращает внимания, захлёбываясь безудержным хохотом. Ему смешно от поразительно жестокой иронии судьбы. Ни один параметр, ни одно условие уравнения – ничто из этого не учитывало, что ему был обещан ведьмак. Что там, при рождении вампира имя наречённого кровью пишется на полотне судьбы? С тем же успехом на судьбе можно было написать что-то другое. Например, то, что так любят писать на заборах человеческие дети. Из трёх букв.

Август качает головой.

– Кое-кому нужно отвлечься на минутку, – проговаривает он миролюбиво, – Эмиель, дружище, будь добр, раздобудь нам чего-нибудь.

Вдоволь насмеявшись, Эмиель рассеянно смотрит на друга; ему требуется добрых полминуты, чтобы понять, о чём его просят.

– Н-нет проблем, – наконец кивает он и, обращаясь, расправляет кожистые крылья.

Облик нетопыря приносит долгожданную свободу. Все мысли исчезают, оставляя только рык зверя внутри. Чутьё ведет его легко, и, не пролетев и половины деревушки, Эмиель замечает цель. Посреди пустынной улицы к колодцу маленькой точкой движется девушка с пустым ведром в руках. Кажется, кметы верят, что встретить бабу с пустыми вёдрами – к неудаче.

О, Эмиель считает ровным счётом наоборот, потому что в нём вдруг просыпается давно забытый азарт.

Зверь в груди заходится радостным рёвом. Сам себе он дает отсчёт до трёх, как перед гонками, но не успевает удержаться до старта. В нетерпении ввинчиваясь в холодный ночной воздух, Эмиель набирает скорость, приближаясь к девушке всё ближе, ближе, ближе… И в последний момент не успевает затормозить.

Всё становится неважно. Даже кровь больше не имеет значения. Важно только то, что венцы колодца приближаются слишком быстро, а потом над самым ухом раздается оглушительный грохот. Слышатся чьи-то вопли, визг; что-то с треском рвётся, в груди начинает безумно гореть, и – он даже не успевает ничего понять, прежде чем к горлу приставляют острое лезвие.

И вот теперь всё на самом деле становится неважно.

Потому что мир растворяется в кромешной тьме.

Комментарий к Эмиель

ну, как вам этот красавец-мерзавец? и ещё… рекомендую запомнить всех появившихся незнакомцев…

========== Регис ==========

Из всех неприятных пробуждений в его жизни это – самое неприятное. Как минимум потому, что он не чувствует шеи.

Тело горит, охваченное колким жаром, и невыносимо хочется пить. Не крови, хотя бы воды. Он пробует осторожно пошевелить кончиками пальцев ног, и его прошивает тупая, тяжёлая боль. Словно его раздавили, а потом насадили на десяток кольев. Так, подождите-ка…

Прислушиваясь к ощущениям тех частей тела, что его слушаются, он приходит к заключению, что, в общем-то, недалеко ушёл от истины. С ужасом он осознает, что практически парализован. Шевелению поддаются только кончики пальцев рук и ног, и то не все. Торс, судя по отдельным очагам боли, чем-то начинён. Больше всего его пугает то, что он не может открыть глаза. А ещё – что, судя по размаху движений пальцев, места вокруг него очень мало. И сил, как ни странно, тоже. Он быстро устаёт от собственной слабости и сдаётся, погружаясь в забытье. Сейчас он ничего не может сделать. Может быть, позже… Последнее, что он пробует – напрягшись, делает попытку вспомнить свое имя. Но не успевает. Блаженная тьма настигает раньше.

Проходит мучительно долгая вечность, прежде чем он снова приходит в себя и отмечает, что регенерация делает своё дело.

Сознание возвращается к нему проблесками, отдельными клочками когда-то целого полотна. Первым делом он с усилием воли наконец-то вспоминает, как его зовут. Все пять имён, составленные согласно традициям. Он повторяет их раз за разом, упорно заставляя скрипеть застарелые винтики памяти. Больше всего на свете сейчас он боится ее, эту самую память, потерять. По кусочкам он восстанавливает все её образы, от последнего, с глухим ударом о массивную стену колодца, до самого раннего, с первым кошмаром. Нет, не кошмаром. Припадком.

Жёлтые глаза тоже возвращаются, и в тот момент, когда это происходит, его словно сносит горячей волной облегчения.

Воспоминания хоть и причиняют боль, но держат его рассудок на плаву. В конце концов, это все, что осталось у него от прошлого. Всё, что делало его самим собой, придурком Эмиелем, который спьяну угодил в лапы разъярённым крестьянам и теперь получил по заслугам. Всё, что привело его к этому моменту. Всё это было пусть непомерно большим для относительно молодого, как он, вампира, но уроком. Эмиель подсознательно чувствует, что этот урок не забудется никогда.

Но, однако, почему Август и Реми до сих пор не вызволили его? Что их остановило? Возможно, и они сейчас лежат где-то под землёй, изрешечённые осиновыми кольями, мрачно думается ему. В мыслях снова возникают ведьмаки. Эмиель невольно задаётся вопросом, не благодарить ли конкретно этих личностей за его вынужденный отдых.

В один день возвращается чувствительность рук. Ошеломлённый, он ощупывает свое тело и только утверждается в догадках. В груди торчат осиновые колья – впрочем, часть из них уже вытолкнуло наружу регенерацией. Голова, очевидно, была отрезана, но быстро срастается с телом обратно свежими лоскутами ткани. Ещё немного, и Эмиель сможет двигать мышцами шеи. С ногами не очень понятно – не то от слабости, не то от отделения, но он едва их чувствует.

К тому же выясняется, что он лежит в гробу. Простом, наспех сколоченном стальными гвоздями, давно поросшими ржавчиной. Пока идёт регенерация, Эмиель вслепую тянется к торчащим краям гнилой древесины и осторожно отгибает щепки, стараясь выдернуть – в странном порыве делать хоть что-нибудь, чтобы не поддаться прежнему мареву забытья.

Время тянется медленно. День за днём Эмиель упорно ковыряет крышку гроба, прислушиваясь к ощущениям тела, и думает о зыбком будущем. Он даже не уверен, что хотел бы окончить этот невольный плен. Стоит избавиться от него, как наступит то самое сложное, что его, Эмиеля, ждёт. Придётся сбросить с глаз пелену морока и как следует всмотреться в ту бездну, на дно которой он погрузился.

Хуже всего то, что нужно ещё найти способ оттуда подняться.

Он вспоминает, как раньше хотелось выпить, и теперь неистовство этого желания вызывает тошноту от самого себя. Против воли в памяти почему-то всплывают лица всех, чьей кровью он успел поживиться. Лица, искажённые предсмертными муками. То, с какой лёгкостью он убивал их, словно надоедливых насекомых, раз за разом оставляя за собой чёрный след запёкшейся крови… Прежний Эмиель бы фыркнул и махнул рукой на эти навязчивые образы. Эмиель новый с удивлением отмечает, что от воспоминаний в груди начинает болезненно щемить.