Том, что будет после. Простым и правильным. И, что совсем удивительно, в ответ на эти образы Геральт чувствует не свои чувства. Сердце в груди сжимается с такой невероятной силой, что точно невозможна для его обычных эмоций; а потом всё тело окатывает волна горячей дрожи. Сильной и яркой, ярче, чем вообще любые привычные ощущения.
Как раз то, что испытывает Регис, широко распахнувший глаза в изумлении.
– Дом? Ты… серьёзно, Геральт?
– Серьёзнее некуда, – вздохнув, отзывается он. – Или ты что, собрался куковать ещё сотню лет в Диллингене? Я не сомневаюсь, Регис. Даже не думай.
–…Ох, хорошо, – наконец-то соображает Регис и крепко обнимает его за талию. – В таком случае ты не пожалеешь об этом, dragostea mea. По крайней мере, я постараюсь всё для этого сделать.
И посылает целую волну глубокого, щекочущего тепла в мысли. Наверное, того, что и называется вампирской любовью, хотя чёрт её знает, какая она должна быть на самом деле. Зато этого хватает, чтобы сжать его в объятиях в ответ – и просто молчать невесть сколько, наблюдая за тем, как окончательно растворяются остатки туч, открывая ясное, чистое небо.
Буря уходит, не оставляя за собой ни следа. Снова поднимаются в воздух стрекозы и бабочки, снова начинают трещать кузнечики в высокой траве. Где-то неподалеку слышится ржание Плотвы – и вторящее ей фырканье другой лошади, видно, той, которую Регис оставил с другой стороны крепости. Сохнут волосы, падая на лицо тонкими белыми прядями, сохнет Регисов плащ, и даже вода в сапогах перестаёт хлюпать чуть меньше, хоть и отзывается сыростью по коже.
– Можем хоть сейчас ехать за твоими пожитками, – подумав, произносит Геральт, – Только сначала заглянем в Корво Бьянко. Осточертели мне уже эти мокрые тряпки.
– Да, стоило бы переодеться, – вдруг легко, почти буднично отзывается Регис, кладя голову ему на плечо. – Прежде чем воплощать все дальнейшие планы в жизнь. И, думаю, объясниться с твоими гостями, – тихо фыркает он, – По крайней мере, с теми, кто в трезвом виде.
– Вот уж точно. О… Холера, об этом не должен узнать Лютик. Никоим образом.
– Упаси Мелитэле! Как бы я ни ценил талант нашего дорогого друга, едва ли будет приятно слышать в каждой корчме балладу о вампире и ведьмаке.
– И слушать, как её горланит каждый второй пьянчужка в Боклере. Что ни говори, а вкусы аудитории Лютик угадывать умеет. Особенно, если там будет что-нибудь про вечную любовь, горечь разлуки и…
–…Разбитое сердце, которое нужно склеить вновь, – фыркнув, заканчивает вампир. – Вижу, ты тоже научился неплохо разбираться в его творчестве. В котором, пожалуй, нас действительно быть не должно.
– Особенно упоминаний про связь, – подчёркивает Геральт, – Про наречённых и прочее. Страшно даже представить, какое он для этого подберёт название.
– Надеюсь, хотя бы получше, чем «Пятьдесят лет поэзии», иначе в этот раз фантазии на исправление у меня может не хватить.
Маленькая, простая фраза вдруг вызывает у них взрыв такого хохота, что обе лошади вдалеке отзываются встревоженным ржанием. Пусть. Так они и смеются, вампир и ведьмак, вовсе не над сказанным, не слишком-то и смешным. Просто хохоча, как два дурня, над всем и ничем одновременно, делясь друг с другом теплом далёких, вместе пережитых дней. Счастьем, одним на двоих, светлым и сладким, как летний мёд. Удивительно подходящим под этот день, в котором уже нещадно палит знойное, жаркое солнце.
День, перевернувший всё прежнее вверх дном – и наконец-то поставивший на свои места.
Смеяться они не перестают, даже выбираясь из Тесхам Мутна, когда седлают коней и обмениваются искрящимися от веселья взглядами. Алые радужки светят ярко и тепло, и Геральт ловит себя на том, что всё внутри полыхает им в ответ с тем же жаром. С прежней, вернувшейся щекоткой, заживляющей остатки пустоты внутри и наполняющей доверху. Регис улыбается ему широко и безмятежно, невзирая на по-прежнему болезненный вид, и как легко оказывается улыбнуться так же открыто ему в ответ. Не скрывая никаких чувств, потому что теперь всё закончилось, оставив последние тайны в ушедшей буре.
Теперь они будут жить, пока у них ещё есть время. Вместе. Как и должно было быть с самого начала, которое сейчас наступает по-настоящему.
Уже в тот момент, когда они неспешной трусцой подъезжают к воротам Корво Бьянко. Спешиваются оба неторопливо, почти лениво, и Геральт внезапно подмечает, с каким изяществом Регис спускается со своей лошади. Какой он до сих пор тонкий и худощавый, как и в пещере фледера, в Дол Блатанна, на Спикерооге и возле эльфских развалин – и всё такой же манящий. Свой, родной, до безумия близкий. Стоит об этом подумать, и, не сдерживаясь, Геральт просто тянет его за руку, утаскивая за укромный угол забора – и на молчаливый вопрос в алых глазах даёт простой и однозначный ответ.
Потому что целует его, жадно и глубоко, мгновенно проникая в горячий рот языком. Длинные руки тут же обвивают его за талию, с силой прижимая к себе, и едва слышно Регис издаёт тихий вздох. Пальцы сами находят его по-прежнему упругие бёдра и украдкой сжимают, напоминая о том, что… тут же проносится у Геральта в голове не его мыслями. В виде тысяч разноцветных картинок.
Очень, очень многообещающих картинок, надо сказать.
–…Я так и знал, – поражённый, мысленно выдыхает он, – Ты всё-таки ужасный извращенец.
– Вот, значит, как? – хитро ухмыляется в поцелуй Регис, проводя руками по его спине, – Надо думать, это и был твой коварный план, милсдарь ведьмак? Заманить меня в свой дом, чтобы после перейти к разоблачениям?
Хочется что есть силы съязвить в ответ, но вдруг разум цепляется за режущую ухо фразу, и Геральт тут же понимает, что в ней не так. Мягким движением он разрывает поцелуй и внимательно заглядывает вампиру в лицо.
– Твой дом, Регис. Это теперь и твой дом тоже, – отчётливо говорит он уже вслух, – Если ты, конечно, не передумал.
– Не передумал, – на удивление быстро отзывается тот. – И не передумаю. Прости, Геральт, возможно, я… отчасти до сих пор не могу в это поверить. В то, что могу быть с тобой, dragul meu, – ласково добавляет он, – Как привык лишь представлять в мечтах.
И вдруг, взяв его, Геральта, за руку, целует запястье. С удивительной нежностью, как всегда и делал, Регис касается губами вен на его кисти. В древнем жесте подчинения и покорения, но сейчас – любви. Громадной, всепоглощающей любви, открывшей эту простую истину: того, что их всегда должно было быть двое.
– Значит, будем исправлять твои мечты, – приподнимает в ответ Геральт уголки губ, – Только чуть попозже. Сначала…
Хочется уже предаться куче планов, так и растущих в голове, но внезапно – и совсем уж непрошено – он вспоминает один-единственный, до сих пор не заданный вопрос. Ужасно глупый и даже забавный, но сейчас почему-то нужный, как никогда.
–…Регис?
– Да, душа моя? – рассеянно отзывается вампир, продолжая покрывать поцелуями уже тыльную сторону его ладони.
– Я всё хотел спросить. Ты рыбу любишь?
Удивительно, но в ответ Регис позволяет себе почти растерянную улыбку.
– Не уверен, что правильно понимаю подтекст вопроса, так что…
– Регис! Ответь уже, – устало закатывает глаза Геральт. – Да или нет?
Боги, как же, должно быть, нелепо сейчас выглядят они со стороны. Стоят у покосившегося забора, молча решая исключительно важный вопрос кулинарных пристрастий. Он, ведьмак в старой кожаной куртке, несвежей рубахе и штанах, вымокших до нитки, в сапогах, в которых хлюпают остатки воды… И Регис, такой же промокший насквозь, с торчащими во все стороны седыми волосами, в слишком тёплом для лета стёганом жилете и серо-зелёном камзоле, до сих пор местами тёмным от влаги. Вдобавок закусивший в задумчивости губу с видом, будто он составляет мнение о каком-то философском изречении, не меньше.
– Думаю, что да, – поразмыслив, наконец говорит он. – Впрочем, в зависимости от конкретного способа приготовления. Так что, ты поделишься мотивами своего интереса, мой дорогой ведьмак?
