В любом случае то, как сейчас горбится под весом произошедшего её названный отец, выглядит почти очевидным на то ответом – который он, впрочем, давать и не спешит.
– Ты обращаешь внимание не на то, – помолчав, тихо говорит Геральт.
Оборачиваясь, он невольно морщится и указывает глазами на листок, в самый его конец.
– Здесь ещё и эта треклятая латынь. Холера, я было подумал, что он посмеяться надо мной решил. Знает же, что у меня до сих пор… проблемы.
Что верно, то верно. Не то, чтобы кто-то знал о остаточных проявлениях Геральтовой амнезии, но иногда она выражалась до сих пор. Например, в подобных мелочах с языками. Тем страннее, что лучше всего знакомый с этой бедой Регис решил это использовать. Мог ли быть это какой-то шифр? Послание? Испытание? Что ж, это даже может быть похоже на вампира, если только это испытание не очевидное. Не силы и хитрости. Испытание… возможно, близости. Глубины связи двоих между…
Связи.
Ох, боги.
Поражённая, Цири незаметно прижимает ладонь ко рту, стараясь унять дрожь. Испытание, гулко стучит в висках, и вдруг она понимает, что из всего, что могла сделать, должна была на самом деле только одно. То, что происходит сейчас, в этот самый миг, пока Геральт ещё может успеть исправить всё, что мог натворить. Собравшись, она внимательно просматривает строчки на латыни, лихорадочно перебирая в голове собственные знания.
– Говоришь, тебе знакомо?
– Вроде того, – медленно и с какой-то затаённой нервозностью кивает Геральт. – Но как то… Не переведёшь?
Ледяной порыв ветра ерошит их волосы, пепельно-серые и белоснежные от седины. На секунду отвлекшись на него, Цири вздрагивает. От холода близкой бури, от неясной тревоги внутри… и от твёрдого чувства узнавания того, что она уже видела в глубине антрацитовых глаз.
Словом, и вовсе не удивительно, как легко ей в голову приходит перевод на общую речь.
– Credo in sanguinem, quia verum, – задумчиво повторяет Цири. – В кровь уверую…
***
–…Ибо в ней истина, – произносит Ориана, сжимая письмо в руках.
В её поместье он прилетает стремительнее ветра. Трепещущее внутри волнение подсказывает, что счёт идет на часы, и, ведомый им, Геральт, в мгновение ока оказывается у ворот знакомой виллы. Как давно он здесь не был. С того самого вечера с Анной-Генриеттой, когда, затянутый в чертовски жмущий и неудобный дублет, рыскал в поисках убийцы той певицы – и следов возможного присутствия Бестии из Боклера. По поразительному совпадению явившейся туда позже. В чёрном сюртуке и с мрачным выражением на физиономии, рука об руку с ещё одним вампиром.
С тем, при виде кого сердце уже тогда отчётливо пропустило удар.
Как и всегда, с той самой секунды, что Геральт встретил его в старом амбаре. Регис… Даже сейчас тяжело думать о том, что было до этой встречи. Кажется, спускаясь с Плотвы, в неясном порыве он успел перебрать часть воспоминаний. Короткий миг удивления, когда нашёл Региса в Фэн Карне, поддавшись той странной тяге возле пупка. Самогон из мандрагоры и учтивое внимание к его больному колену. Спасение из тюрьмы и раскрытие настоящей природы его спасителя. Первую широкую улыбку, показавшую весь ряд острых клыков и почему-то уже в тот миг отозвавшуюся горячей волной, полыхнувшей внизу живота.
Медленно, неторопливо зреющее доверие между ведьмаком и чудовищем. Запах аптечных трав из сумки… Долгие дороги вместе и разговоры у костра… Чёрт, а ведь всё и правда началось ещё с одного из тех вечеров, посеяв в разуме мысль, что и не начиналось. Словно и должно было быть всегда с ним, с Геральтом. То, что он слишком долго принимал за простую дружескую близость – и упорно держал в голове таким. Только недолго.
До Стигга.
Регис, Регис, Регис, болезненно выстукивает биение крови под кожей. Регис, душераздирающий крик которого до сих пор иногда стоит у него в ушах. Холера, вспомнив об этом, он почти и не заметил, как прошёл через ворота виллы. Как знать, может, Геральт и до сих пор себе этого не простил. Боль той минуты так сильно обожгла тело в ответ, что он и сам чуть не умер на месте, но почему-то… зачем-то продолжил существовать. Возможно, ради Цири и Йен. Возможно, просто не зная, что делать иначе. Всё равно очень скоро всё смешалось в руках пожирающей изнутри пустоты, куда страшнее, чем то, с чем он когда-то привык жить.
Бреда горячки и холода неведения. Страха, за который даже трудно испытывать стыд: всепоглощающего ужаса забытья. Едва ли сейчас он вспомнит, какими были те, первые годы после возвращения в мир – с Трисс и остальными ведьмаками. Перед тем, как начался кавардак с убийствами королей и Чародейской Ложей, с новой пропажей Цири и, дьявол, даже Дикой Охотой… Жизнь после. После утраченного права на что-то, о чем он и сам не мог знать.
По крайней мере, до тех пор, пока не оказался в Туссенте снова. В ту далёкую ночь, преследуя убийцу Мильтона в погоне по окрестностям Боклера. Сам не ожидая, что встретит того, кого за все эти годы успел мысленно похоронить. Региса, воплощение самого близкого и тёплого, что было в его жизни. Живого и почти невредимого.
И сразу перевернувшего всё внутри вверх дном.
Чёрт, но как же давно это было. Настолько, что теперь кажется далёким, полузабытым сном. Меркнущим перед тем, что именно он сейчас понял за несколько минут, обнаружив письмо на собственном прикроватном столике, и прочитал слова, от которых по коже тут же побежали горячие мурашки. От тысячи чувств, мигом наполнивших его сверху донизу, но особенно – от резкой, болезненной тяги возле пупка, загоревшейся адским пламенем. В тот самый момент, когда, кроме латыни, стоило наткнуться на зачёркнутую фразу на незнакомом языке.
Фразу, из-за которой он и оказался здесь. В одном-единственном месте, которое может дать ответы на хотя бы часть вопросов, прежде чем он… Прежде чем он… Зараза, Геральт и сам не знает, что будет дальше, так что приходится с усилием вынырнуть из мрачных дум.
В уже холодеющем воздухе терраса продувается ветром насквозь. Неумолимый и вёрткий, он так и треплет полы серого платья хозяйки виллы и полы её тонкого плаща. Впрочем, едва ли её это волнует. Рыжеволосая вампирка смотрит на него изучающим взглядом, будто пытаясь пронзить им насквозь, и рассеянно проходится бледными пальцами по листку письма. Стоя у балюстрады, в дымке приближающейся грозы она кажется тонкой, изящной, обманчиво хрупкой, как и многие, подобные ей. Застывшей в вечности под человеческой личиной, но на самом деле слишком иной для того, чтобы хоть немного с ней совпадать.
Не то, чтобы он хотел когда-нибудь оказаться здесь снова. С Орианой после событий того безумного лета у них сложились не самые простые отношения. Особенно, когда стоило узнать досконально всю её подноготную, а именно ту часть, где она пила кровь сирот, живших в её приюте. Но, как бы то ни было, почти чудом им удалось заключить перемирие, и, кляня собственную совесть, Геральт оставил её в покое. Лишь по воле одной просьбы, когда-то произнесённой мягким голосом. Просьбы, которой он, как ни пытался, не сумел отказать.
По воле одного-единственного вампира, из-за которого и приехал сюда, сломя голову пересекая Боклер, и теперь заглядывает в карие глаза, ожидая, что Ориана скажет на загадочные записи.
– Ты верно сделал, что обратился ко мне, ведьмак, – наконец говорит она. – Во всяком случае, теперь твоя ситуация точно не останется без моего внимания. Не после того, что именно здесь написано.
– Так что же? – торопливо отзывается Геральт, – У него какие-то неприятности? Проблемы?
– О, пока трудно сказать однозначно. Но прежде, чем это сделать, мне стоило бы уточнить кое-что взамен.
Осторожно огладив бледным пальцем зачеркнутую строку, Ориана задумчиво прищуривается, словно прикидывая, какие сведения можно ему выкладывать.
– Знаю, ты ждёшь от меня мгновенных разъяснений. Ответов на вопросы, которые я и сама хотела бы задать. Меня интересует вот что. Я знакома с Регисом очень и очень давно, – и, нахмурившись, она отводит взгляд к мраморному фонтану, – Настолько, что, возможно, представляю его мотивы лучше, чем кто-либо.
