– Лютик сказал, у тебя что-то стряслось, – торопливо объясняет она. – В чём дело?

Жёлтые глаза буравят её в недоумении, и, увидь Цири это в других обстоятельствах, с удовольствием рассмеялась бы в ответ. Только сейчас становится быстро не до смеха. Смурной и задумчивый, Геральт долго молчит, прежде чем с усилием произносит:

– Не здесь. Пойдём, лучше присядем где-нибудь.

Резким шагом он идёт к окраине сада, к самым старым из всех посаженных здесь деревьев. Не отрывая взгляда от его массивной фигуры, Цири следует за ним, чувствуя, как в животе свивается холодок. От неясного ожидания и какого-то глубинного ощущения, как бывали у нее перед видениями. Предчувствия. Не просто чего-то эфемерного.

Очень скоро она осознаёт, в чём дело. Дымка неумолимо заволакивает лоскуты неба, то заслоняя, то показывая солнце, и откуда-то поднимается резкий, колючий порыв ветра. Вот почему вчера стояла такая удушающая жара, неожиданно проносится в голове, настолько, что было и не вздохнуть. Надвигается буря. С грозой и молниями, с проливным ливнем, не оставляющим ни единого шанса остаться кому-либо сухим. Обычная летняя буря, после которой на дорогах лежат поломанные деревья и заборы. И всё же… По лопаткам отчего-то начинают бежать мелкие мурашки, и Цири невольно вздрагивает, замечая, как Геральт уже садится у корней раскидистого дуба и тоже поворачивает голову к растущей туче.

Близится гроза, сносящая всё на своём пути.

– Так что там? – опомнившись, спрашивает она Геральта и, садясь рядом, обращает внимание на листок у него в руке. – Это что, письмо?

Сама невинность, одобрительно звенит голосок в голове. Вздрогнув, Геральт тоже опускает взгляд, пробегая глазами по написанному.

– Это от Региса, – поясняет он почему-то тихим голосом. – Не поверишь, он куда-то уехал посреди ночи. Оставил мне только вот эту записку на тумбочке. С вежливой чепухой про неотложные обстоятельства… и прочее.

– О, – деланно удивлённо отзывается она. – Вот как. Ну, зная Региса, у него должны были…

–…Да не было ни черта у него причин, Цири. Ни одной.

Изумлённая, она поднимает глаза на своего названного отца, отчаянно пытаясь понять странные нотки в хриплом голосе. Это что, оправдание? За что?

– Ты уверен?

– Может, и не особо, – покривив губы, говорит Геральт. – Но в то, что он написал, не поверю ни разу. Это вообще на него не похоже. Если Регис исчезает, то делает это иначе. По крайней мере, попрощавшись как следует.

– Особенно с тобой, – осторожно уточняет Цири и мягким движением касается его шершавой ладони. – Значит, поэтому ты так расстроился?

Вздрогнув, будто его застали врасплох, Геральт отводит глаза к горизонту. Горизонту, который уже темнеет от закрывающих его облаков. Где-то вдали хлопают двери хлевов, запираемых на случай, если сбесится скотина; с шумом укрывают подготовленные для работы тележки и ящики. Резко начинает пахнуть дождём. Острым, свежим запахом ливня, который вот-вот упадёт с обманчиво спокойного неба.

Удивительно подходящего к холодному блеску кошачьих глаз, сужающихся в раздумьях.

– Нет, – наконец глухо произносит Геральт. – Нет, Цири. Какое расстройство. Мне просто не нравится то, что говорится в этом письме. Чертовщина, да такая, что…

Вот уж что совсем странно, что вдруг он тяжело сглатывает – и переводит на неё взгляд, полный почему-то волнения.

–…У меня ощущение, что я её где-то видел. Причём в очень, очень дерьмовых обстоятельствах. Взгляни сама.

Холод ударяет в затылок, пробивая на дрожь. Широкая ладонь передаёт письмо Цири в руку, и осторожно она принимает смятый листок.

И начинает читать то, от чего у неё самой едва не открывается рот.

«Дорогой Геральт!

Если ты читаешь эти строки, значит, я уже нахожусь далеко за пределами Корво-Бьянко. Прости мне эту поспешность, однако обстоятельства сложились таким образом, что некоторые из моих забот более не терпят отлагательств. Вынужден признать, что поторопился с решением посетить твой дом, каким бы гостеприимным он ни был. Надеюсь, ты извинишь мне эту холодность, которую я постараюсь далее объяснить.

Видишь ли, в последнее время я совершил ряд несколько опрометчивых поступков, поддавшись ошибочному впечатлению, которое, к счастью, этой ночью мне удалось развеять. К счастью для нас обоих, друг мой, потому как меньше всего мне хотелось бы подставить тебя под удар последствий собственного безрассудства. Кроме того, один дорогой моему сердцу человек когда-то признал, что я склонен решать за двоих, как ни тяжело это осознать.

Я хочу освободить тебя от этого решения, Геральт. Слишком долго я делал неверные выводы и позволял себе надежду, обернувшуюся обыкновенным эгоизмом. К сожалению, мне стоит признаться тебе, что некоторые из моих мотивов были отнюдь не бескорыстны, и временами я поддавался им, позабыв о твоей личной воле. Воле, к слову, и без того ограниченной постоянным отсутствием выбора. Однако мне больше не хочется навязывать свои интересы; не теперь, когда ты имеешь право на собственное счастье.

Возможно, ты посчитаешь, что последние из моих поступков противоречат данному заявлению, однако спешу заверить, что это не так. Всё дело из-за особенностей моего самочувствия рядом с тобой, от которых мне в самом деле стоило бы тебя избавить. Всё, чего мне всегда хотелось – уверенности в твоём благополучии, и последнее, что я намерен делать, это встать у него на пути. В конце концов, это именно то, чего должен желать добрый друг, которого ты заслуживаешь, как никто другой.

Надеюсь, что когда-нибудь наши пути пересекутся снова в более благоприятных обстоятельствах.

Искренне твой,

Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой»

Глаза отрываются от букв так быстро, что у неё едва не начинает кружиться голова.

– Поезжай за ним! – сжав листок в кулаке, вскакивает Цири, – Быстро! Поезжай же, Геральт, чего сидишь!

Всё же очевидно, хочется крикнуть в воздух, какая же я дура! На мгновение, кажется, Геральт прислушивается к её словам, тоже рывком поднимаясь на ноги. Высокий и напряжённый, он так и выглядит застывшим перед боем, но в жёлтых глазах наперекор позе внезапно искрится… страх.

Перед чем? Перед правдой? Ошибками? Чем-то большим? Разобраться Цири не успевает – едва открывает рот, чтобы снова настоять на своём, как её перебивают решительным, твёрдым тоном.

– Сперва дочитай, – произносит Геральт, – До конца. И подумай, как следует, что на самом деле нужно делать.

Холодные менторские нотки заставляют было нахмуриться в ответ, но она быстро подавляет порыв: сейчас не до того. За подписью стоит небольшой постскриптум, частично зачеркнутый аккуратными росчерками пера. Медленно Цири опускает взгляд к самому краю листа и в самом деле видит нечто очень, очень странное.

«P.S. Быть может, ты удивишься, что я решил прибегнуть к послесловию, однако, как бы то ни было, мне показалось правильным добавить одно уточнение именно подобным образом. Во всяком случае, непрямым намёком, который очень удачно переплетается с одним из моих… невысказанных чувств.

Ești dragostea vieții mele…

Credo in sanguinem, quia verum, Геральт. Отнесись к этой фразе с должным вниманием.»

– Это их наречие, – нахмурившись, говорит Геральт, указывая на зачёркнутые слова. – Вампирское. Я как-то слышал, как Регис на нём говорит, ещё во времена ганзы. Ну, и фразу вчера в…

Странно запнувшись, он вдруг отводит глаза, и этого хватает, чтобы среагировать мгновенно.

– Где? – сжав его за плечо, требует Цири, – Ну же, Геральт. Вы что, повздорили?

– Какая разница, – сквозь зубы цедит тот. – Мы… Неважно. Не в этом дело.

Зараза, они…

– Да в этом же! Что он тебе сказал? – и вдруг её осеняет снова, – Или это ты что-то ляпнул, и Регис всё не так понял? Ну, скажи, что я не права!

– Хватит, Цири.

Ледяной тон его голоса режет по слуху не хуже, чем свист поднимающегося ветра. Вырвавшись из хватки рук, Геральт отворачивается к ней спиной, словно пытаясь укрыться от лишних вопросов. Или от бездумной ерунды, которую выкинул, настолько же сумбурной, как ночная спешка вампира. Чего-то, что дало между ними трещину, и неясно, в какую сторону.