Как ты только что признавался Охотнику, в ответ проскакивает в висках, которого почему-то посчитал достойным тайны. Что бы ни пряталось за его болью, Геральт точно должен об этом знать, потому что… это Регис.

Регис, всегда бывший её названному отцу больше, чем просто друг.

– Что ж, в этом ты права, милое дитя. Искренность – черта отважных и привилегия немногих, – произносит он, и улыбка на его лице становится полной тихой грусти. – По счастливому совпадению, к числу которых я отношу и Геральта. Я лишь надеюсь, что он сможет понять меня в должной мере и не будет держать обид. Могу я в этом рассчитывать на твою поддержку, дорогая Цирилла?

И, чёрт, она не может сейчас иначе. Решительно поднимаясь, Цири дожидается, пока вампир тоже встанет, звякнув склянками в своей сумке – и просто его обнимает. Растерянного, уставшего и одинокого в борьбе невесть с чем, но больше всего, похоже, с собой. Длинные руки крепко прижимают к себе её плечи в ответ, и невольно она снова вдыхает знакомый запах трав. Полыни, шалфея и зверобоя, успокаивающего нервы и залечивающего тоску внутри.

– Что за вопросы, Регис, – неловко бубнит она в стёганую ткань жилета. – Ты же знаешь, что можешь. В чем угодно. Только не в…

– О, об этом не беспокойся, милая, – тихо фыркает Регис над её головой, – Думаю, о подобном мы с нашим дорогим ведьмаком пообщаемся когда-нибудь позже. Если он посчитает это необходимым.

Посчитает, мысленно усмехается Цири, конечно, посчитает. Что бы не происходило между ними двумя, кажется, только Геральт в силах с этим разобраться: ему Регис должен позволить разговорить себя куда удачнее. Даже сейчас вампир не снимает до конца свой спокойный и выдержанный образ, но с Геральтом он ведь ведёт себя иначе. Доверие, вот что точно есть между ними без сомнений. Безмолвное доверие. Особенно со стороны Региса, который так часто шёл на что угодно, лишь бы помочь её названному отцу и который и сейчас в первую очередь беспокоится явно не о себе.

Краем глаза она вдруг замечает, как начинает светлеть прежняя чернота неба. Гаснут созвездия Лебедя, Рыси и Горностая; гаснет и Охотник, растворяясь в розовой пелене надвигающегося рассвета. С реки веет уже иной, росистой прохладой, проходящейся по ногам и приносящей мелкую рябь мурашек по коже. Ещё немного, и из-за далеких холмов встанет солнце, по-прежнему знойное, и наступит новый из многих дней этого долгого лета.

– Ну, мне пора, – мягко произносит Регис, неторопливо выпутываясь из объятий. – Теперь, думаю, точно.

Когтистая рука рассеянно касается ремешка сумки, и неторопливо он поправляет ее на своем плече. В свете первых рассветных лучей вампир кажется отчего-то снова печальным, но иначе. Не полным глухой боли, но принявшим её, как данность – и отпустившим, сняв с души тот самый тяжелый груз. А может, и вовсе прощающимся с какими-то из своих сожалений. Трудно сказать точно, на самом деле. Мотивации Региса всегда знает только сам Регис… и, похоже, Геральт, который сам об этом не имеет ни малейшего понятия.

– Проводить тебя? – на всякий случай уточняет Цири, уже зная ответ.

– Не стоит. Хоть мне и жаль покидать такое прекрасное место, – тихо говорит вампир и окидывает окрестности тёплым взглядом, – В столь неуважительной спешке. Впрочем, смею надеяться, что ты оценишь его по достоинству, дорогая Цирилла. Верно?

Не отрывая от него взгляда, Цири просто вздыхает, медленно кивнув. Конечно, он захотел бы уйти один, по-другому и быть не могло; тем более после данного обещания, в которых Регис никогда не кривит душой. Его ждёт письмо, а её, Цири – ещё пара часов на этом берегу, прежде чем стоит вернуться в Корво Бьянко.

Нет, не просто в Корво Бьянко. Домой.

– Пока, Регис, – только и успевает сказать она полушёпотом. – Делай то, что считаешь нужным.

– До свидания, милое дитя.

В антрацитах глаз мелькают последние остатки печали, и в секунду Регис исчезает в облаке фиолетового тумана. Кажется, оно скользит куда-то в сторону от их тропинки, но Цири даже не вдумывается, почему. Пусть всё сложится так, как должно, чем бы это ни было. Невольно из груди рвётся облегчённый вздох, и какое-то время она просто сидит на полянке, не думая ни о чём. Тихо шуршат волны Сансретура; где-то вдали начинает кричать первый петух. Шелестят заросли камыша, и ветер, хранящий в себе всю негу туссентского лета, ласково треплет пряди её волос, будто гладя невидимой рукой.

Чёрт знает, сколько времени так проходит, прежде чем она возвращается из своей невольной дрёмы наяву и поднимается на ноги, решительным шагом направляясь по тропинке обратно. Ожидая невесть чего, но чего-то нового, как в нелепой присказке о Праве Неожиданности. Хлопают двери ворот Корво Бьянко, и тут же она замечает проснувшихся слуг и дворецкого, которым учтиво кивает с мягкой улыбкой. Значит, большинство гостей наверняка уже на ногах. Неплохо бы, если на двух.

Словно в ответ мысли первое, что она видит в гостиной – Золтана, Лютика и Эскеля, и все трое мгновенно испепеляют её взглядами тех, кто способен сейчас убить за лишний шум.

– Цири, – сиплым голосом заговаривает первым бард. – Пожалуйста, распорядись… у Марлены…

– Пива бы нам, – крякнув, перебивает его Золтан. – Да побольше, чтоб не мелочиться. Чес-слово, ещё немного, и у меня башка сама отвалится.

– Пить надо было меньше, – позабавленная, фыркает Цири. – Да и не ту вы просите. Думаете, Геральт обрадуется, если я вот так потребую с кухни пива?

– Сомневаюсь, что Геральту сейчас есть до чего-то дело, – вдруг осторожно замечает Эскель.

Написал, сразу догадывается Цири – и всё равно не может не нахмуриться.

– В каком ещё смысле? Что-то случилось?

– О, там пришла какая-то весточка, – пожав плечами, отзывается Лютик и многозначительно переглядывается с собутыльниками. – Надо было это видеть, Цири. Никогда не думал, что застану его таким.

– Сбежал по лестнице с письмом в руке, – невозмутимо поясняет Эскель. – С видом брошенной девицы, не меньше.

– Во, точно, – с шумом прочистив горло, кивает Золтан. – А я всё думал, кого мне это напоминает. В самом деле, что баба, которую тра… – и осекшись, он поправляет: – Щупать-щупали, а под венец…

Дослушать Цири уже не успевает. Под возмущённые крики похмельной компании она стремглав выбегает наружу, шагая навстречу зыбким последствиям ночной беседы. Не сомневаясь ни капли, она идёт только в одно место, где может быть Геральт. В заброшенном саду, который недавно начал восстанавливать, расчищая от сорняков и прокладывая тропинки из брусчатки. Сад любит и она сама – главным образом потому, что он сильно удалён и от поместья, и от виноградников. Потому что только там в Корво-Бьянко можно по-настоящему побыть одному.

Даже в утренний час здесь хорошо и привольно. Пышно цветёт белая громада посаженного прошлой весной жасмина, наполняя воздух своим пьянящим ароматом; тянутся ввысь стрелы кипарисов, выбивающихся среди широких крон ясеней и буков. Мирно трещат стрекозы и танцуют в воздухе желтокрылые бабочки, едва уловимые взглядом. Всё вокруг кажется замершим в своей безмятежной красоте, и ясное небо над головой выглядит таким чистым, словно было нарисовано чьими-то красками.

До тех пор, пока Цири не замечает на горизонте серую дымку, приближающуюся всё ближе и ближе, и не ловит себя на мысли, что стоит поспешить.

Бежит к нему она, как и всегда: не сдерживаясь ни на минуту. Тёмная тень в глубине сада не оставляет сомнений, и резкими шагами Цири быстро спускается вниз по дорожке. Прямо навстречу успевшему обернуться Геральту. Заспанный, небритый, в ещё вчерашней рубашке и с распущенными волосами, он стоит с письмом в руке и выглядит внезапно таким потерянным, что она чуть не тормозит на полном ходу. О, чёрт возьми, пробегает в висках, вдруг я что-то не то наговорила? Мог же Регис неверно её понять? Или почувствовать намёк, который, наоборот, избегал всеми силами? Дьявол, дьявол…

–…Цири? – удивлённо выдыхает Геральт, когда она наконец останавливается возле него и твёрдо заглядывает в лицо.