И задыхается в ту же секунду, потому что тот с готовностью ловит его взгляд. Антрацитово-чёрные, с длинными ресницами, глаза незнакомца так и светятся тысячей неясных эмоций: волнением, почему-то далёкой, затаённой печалью, удивлением и… невероятной силы облегчением. Но среди них, едва заметное, кроется и ещё кое-что.
Нечто большее. Тепло, бесконечное, бескрайнее и проникающее до самого сердца. Окончательно заживляющее дыру в груди по одной только воле этих глаз.
Удивительных, бездонных глаз, так и утягивающих в свою глубину, и отчего-то кажущихся… смутно знакомыми.
____________________________________________
*Обожаю тебя (рум.)
**Большой зверь (лат.), целиком зажаренный лось
Комментарий к Credo in sanguinem
плачу
========== Quia verum ==========
Комментарий к Quia verum
самая длинная - и последняя глава в основной истории
Прекраснее южного дня может быть лишь южная ночь.
Как капризное дитя, без возражений она устилает небо бархатным покрывалом с маленькими прорехами звёзд. Растворяются в темноте вечерние огни, утихают громкие звуки. Пройдёшь под сенью такой ночи – почувствуешь, как тебя одолевает томительная дремота, и все мысли быстро исчезнут, уступив место непреодолимой тяге к мягкой кровати. Поддашься ей, и получишь в награду крепкий, глубокий сон, без кошмаров, а, может, и вовсе без сновидений. Тёплый и мирный, не оставляющий поводов для беспокойств.
Вовсе неудивительно, что в эту ночь многие спят особенно хорошо.
Спит в покоях роскошной виллы рыжеволосая брукса, перед этим позволив себе немного выпить на ночь, и спят в кроватках её приюта сироты, почесывая зудящие ранки на шейках. Спит неровным сном, скрючившись в каменном склепе, высший вампир по прозвищу Боклерская Бестия, надеявшийся застать старого друга, но обнаруживший лишь опустевшие полки шкафов и холодную, аккуратно застеленную кровать. Спят в лесу дрозды и сойки, уступив черёд совам и козодоям, спят, свернувшись под козырьками домов, ласточки в своих гнездах; спят, рассевшись скорбными тенями на надгробиях, вороны на кладбище Мер-Лашез.
Спит, окутанное сумерками, поместье Корво Бьянко. Спит в пристройке на первом этаже кухарка, то и дело просыпаясь от кошмаров с человеком, разламывающим пополам ложку с той же легкостью, что и её жизнь. Спит в своём домике, причмокивая губами, дворецкий, во сне пересчитывая расходы на уборку от сегодняшнего празднества и заранее содрогаясь от ужаса.
Спят в верхних комнатах уставшие от долгого, шумного дня гости. Спят двое с волчьими медальонами на шеях, уткнувшись лицами в стол, на котором развалены бесчисленные бутылки самогона; спят напротив них бард и краснолюд, рассеяв вокруг себя разноцветные квадратики карт для гвинта. Спит в просторной, специально обустроенной для неё гостевой комнате черноволосая чародейка, повернув голову к дивану, на котором лежит платье из тканей исключительно черного и белого цвета. Спят все, кто так или иначе связали свои жизни с Геральтом из Ривии. Спит в хозяйской спальне и он сам, раскинув руки в стороны и стянув с себя всю одежду, даже бельё, чтобы хоть как-то избавиться от назойливой духоты.
Словом, мало кто противится чарам этой летней ночи. Кроме двоих. Не спят только они: высокая тень на улице, седлающая коня в потёмках, и зеленоглазая ведьмачка, наблюдающая за этой картиной через кухонное окно.
Правда, вообще-то её просто замучило похмелье. Не то, чтобы у Цири были какие-то сложности с алкоголем, но организм порой чудит, и иногда даже от обычного вина наутро у неё болит голова. Хорошо, сейчас дело ограничилось обычной жаждой, но, когда она на цыпочках спустилась в кухню в поисках кувшина с водой, то ей быстро стало не до этого. Вот уж чего она точно не ожидала – встретить такого же полуночника в этот поздний час, ещё и уезжающим из поместья. Тем более его.
Увиденное удивляет настолько, что стремительными шагами она подходит к двери и, открыв её, тихо зовёт в темноту:
– Эй… Регис, это ты?
Впрочем, глупый выходит вопрос. Мало того, что чутье её не подводит почти никогда, так и вампира она, кажется, может узнать с закрытыми глазами. Высокая, худощавая фигура вздрагивает от звука её голоса – и оборачивается, сверкнув в темноте блестящими антрацитами глаз.
– Цирилла? Почему ты не спишь, милое дитя?
– Снова-здорово, – морщится она и подбирается ближе. – Я не милое дитя, Регис. И, вообще-то, могу спросить у тебя то же самое. Что здесь происходит?
Привычное её возмущение вызывает у её собеседника мягкий смешок, полный едва уловимой грусти. Почти наверняка связанной с какими-то из воспоминаний – относительно недавних, по крайней мере, по его меркам. Она ведь так никогда и не спрашивала Региса, каким вышел их путь… Наверное, оттого эти чёрные глаза порой смотрят на неё с какой-то затаённой печалью, в которой она даже находит что-то знакомое.
Возможно, оттого Цири всегда было легко находить с ним общий язык. По крайней мере, до этой минуты, потому что то, что творится сейчас, вообще-то, на Региса не слишком похоже.
– Откровенно говоря, побег под покровом ночи, – наконец тихо произносит тот. – Такой ответ тебя удовлетворит?
Ох, вот теперь здесь явно кроется какой-то подвох. Прищурившись, Цири внимательно всматривается в черты бледного лица вампира.
– Вот как? Что, разве это никак не может подождать до утра?
– Думаю, тогда это едва ли будет побегом, – невесело усмехнувшись себе под нос, отзывается Регис. – К тому же, пожалуй, действительно не терпящим отлагательств. Чем быстрее я отсюда уеду, тем будет лучше для всех. Да и ты, дорогая, застала меня врасплох, так что я уже утратил драгоценные минуты. Если позволишь, то…
Краем глаза она успевает уловить, как когтистая рука уже берёт поводья, но не тут-то было. Решительным шагом Цири подходит к коню и мягким жестом отнимает их, крепко сжав в ладони.
– Нет, Регис, так не пойдёт. Сначала ты объяснишь, куда и почему собрался сбегать, – вкрадчивым, почти сладким голосом произносит она, – Если повезёт, мне. Если не повезёт, то Геральту и остальным. Не думаю, что у тебя такой уж большой выбор. Ты же не станешь спорить с дочерью своего…
Она вдруг запинается, не зная, какое слово подобрать, потому что друг звучит как-то… не так. Недостаточно ёмко, чтобы описать то, что связывает Геральта с этим вампиром. Чутьё или нет, но Цири уже не раз ловила себя на мысли, что дело здесь сложнее, чем кажется на первый взгляд. Особенно со стороны Геральта, который после той истории с Бестией в Боклере вовсе стал вести себя рядом с вампиром слишком уж странно. Все эти взгляды, опрометчивые касания… да и бесчисленные попытки позвать Региса сюда, в Корво Бьянко, на которые тот откликнулся только один-единственный раз… Зная Геральта и его искусство намекать, развитое где-то на уровне подмигивания одноглазого, это вполне может быть чем угодно.
Только не дружбой.
Оттого ещё страннее, что этого не подмечает и сам вампир. Мотивации Региса обычно всегда знает только сам Регис, а уж она, как ни пыталась, так и не смогла прочитать его до конца. Тем непонятнее его нарочито отстранённое поведение в последний месяц – из всего года, что Цири его знает. Ох, но ведь это началось раньше. Сразу после того, как Геральт отпустил его друга… вроде бы Детлаффа? Или позже? Замкнулся и ушёл в себя, погрузившись в древние фолианты, как сказала однажды Йеннифер, по каким-то делам наведавшись к нему в Диллинген. При том, что, кажется, и поводов-то серьёзных не было.
Да и выглядеть он стал тоже иначе. Болезненно, что ли. Несколько раз она видела, как на бледной коже выступают синюшные вены – между делом, по непрошеной случайности. Но дело не только во внешнем виде. В мимике и в движениях Регис давно кажется подавленным, и совсем уж подозрительное совпадение, что за последнюю неделю всё стало только хуже. Словно Корво Бьянко – хотя, может, и лично сам Геральт – несут для него какое-то проклятие. По крайней мере, так подсказывает Цири сердце… Или она сама видит это в отражении чёрных, как ночь, глаз. Даже сейчас в их глубине едва заметно сверкают иглы боли, и от этого вида, как обычно, по спине пробегает еле ощутимый холодок.
