А, к дьяволу всё, пока у него есть цель.
Вот уж чего Геральт вовсе не ожидает, что в пути от войны они на свою голову присоединятся к целой толпе краснолюдов. Да ещё и с компанией баб с детьми, как потом ему объясняют, беженцев. Впрочем, их предводитель, Золтан, крепкий и кряжистый краснолюд с попугаем на плече, кажется свойским типом, да ещё и проявляет внезапную для военного времени доброту. Как-то так они и вливаются в эту странную вереницу людей и нелюдей, вместе двигаясь в удивительно совпадающем направлении: к югу. К югу, при приближении к которому Геральт опять чувствует жгучую тягу возле пупка.
Так, будто близится что-то, что он давно искал, но о чём не знал. Нечто большее, чем просто Предназначение. То, что сильнее любой магии и, наверное, даже самой смерти. Странное ощущение не даёт покоя долго, до самого правого притока Хотли, усиливаясь и напоминая о себе всё время, пока он в седле – даже в тот миг, когда они подбираются к эльфьему кладбищу, окутанному туманом в вечерних сумерках.
Особенно в этот миг.
– М-да, ничего не скажешь, – угрюмым басом ворчит Золтан, отчаянно вертя головой по сторонам. – В хорошенькое местечко ты нас завёл, Персиваль! Лучше некуда!
– Фэн Карн, – виновато отзывается Персиваль Шуттенбах, гном, всё это время направлявший их по пути. – Выгон Курганов… Всегда пытался понять, откуда такое название…
– Теперь понял? Курганы тут пасутся. На выгоне, стало быть.
Что ж, замечание выходит на редкость точное. Просторная низменность перед глазами и в самом деле напоминает поле, из которого там и сям торчат древние, как сам мир, могильные холмы и монолиты. Странно, но сердце не беспокоится, как всегда, стоит почуять запах смерти; здесь мирно и даже спокойно, как в бесконечно долгом целительном сне. Туман окутывает менгиры и обелиски плотным сизым одеялом, и поневоле Геральт задумывается о том, что пора побыстрее искать место им на ночлег.
Хотя бы и здесь, в Фэн Карне, на кладбище, где находиться никто не рад. Выбора у них нет: далеко на юге светится зарево близкого пожара фронта, и вести безоружных баб с детьми под нильфские стрелы как-то совсем не радует. Правда, едва ли не лучше нильфов будет…
–…Гуль, гуль! – вдруг отрывисто вскрикивает Персиваль Шуттенбах, когда они, сгрудившись в кружок с Мильвой и Золтаном, с жаром обсуждают свойства серебра.
Чего и можно было ожидать. Кладбищенских тварей, по опыту Геральта, всегда в избытке, и встретить такого здесь было лишь вопросом времени. Жаль только, что сейчас, когда ему уже здорово хочется спать – большей частью от того, как сильно замучила вернувшаяся под рёбра пустота.
– Стойте здесь, – подумав, произносит он, быстро вытаскивая меч из ножен, – Стерегите баб и следите за лошадьми. Если гули нападут, животные сбесятся. Я пойду проверю, что это было.
– Один не пойдёшь, – мигом подскакивает к нему Золтан. – Тогда, на мызе, я позволил тебе одному пойти, потому как оспы испугался. И две ночи кряду не мог уснуть от срама, – неловко признаётся он, напоминая о случае, когда они наткнулись на почти вымершую от оспы деревушку. – Больше никогда! Персиваль, а ты куда? На тылы? Ты же вроде бы чуду увидел, значит, теперь авангардом пойдёшь. Не боись, я иду следом.
Так они и двигаются – наверное, на редкость потешной компанией, взгляни на них кто со стороны. Ведьмак с серебряным мечом наперевес, то и дело заправляющий падающие на глаза волосы под кожаный ремешок на лбу. Маленький, согнутый в три погибели гном, едва не теряющийся в высокой траве. Краснолюд с сигиллем, на котором выгравировано «На погибель сукинсынам», о чём он уже успел похвастаться не без гордости. Словом, таким отрядом по зачистке они и идут меж курганов, следуя за уверенно шагающим на какие-то свои ощущения Персивалем Шуттенбахом.
– Никого тут нет, – прищуриваясь, наконец изрекает Золтан. – Ни живого духа. Надо думать, привиделось тебе, Персиваль. Ложная тревога, – прищелкнув языком, сердито добавляет он. – Напрасно только страху на нас нагнал. Да, положено тебе за это дать пинка под зад.
– Видел! – тут же взвинчивается гном, задетый за живое. – Видел, как между камнями проскакивал. Худой, чёрный, как сборщик податей…
Чего-чего, успевает нахмуриться Геральт, не слишком-то это похоже на гуля… Ох, стоит об этом подумать, как возле пупка начинает прямо-таки гореть огнём, и по спине невольно ползут мурашки. Вот только совсем неясно, от напряжения или чего-то иного.
– Заткнись, гном дурной, не то я тебе… – замахивается было Золтан, как вдруг они замирают. Все трое.
Потому что чувствуют невесть откуда возникший аромат, уж совсем не из тех, что можно встретить на кладбище, тянущийся от одного из дольменов.
– Что за странный запах? – принюхавшись, медленно произносит Геральт, – Не чуете?
– А то верно, – потянув носом, соглашается краснолюд. – Странно воняет.
– Травы. Полынь, камфорный базилик, шалфей, анис… Корица? Какого чёрта?
– А чем воняют гули, Геральт?
Твою мать, это точно не гуль, стремительно проносится в голове. Жжение в груди усиливается с ошеломительной скоростью и – боги, он чувствует ещё кое-что. Зверобой и крапива. Дух чего-то давно забытого, тёплого и далёкого, как какое-то полузабытое воспоминание, от которого неожиданно сжимается сердце.
Так, как точно не пахнет опасность, о которой ему вроде задали вопрос.
–…Трупами, – с усилием выдохнув, вспоминает он.
И вдруг понимает, что надо действовать. Кто-то же должен. Гуль или не гуль, а надо бы поскорее разобраться с этим незваным гостем. Быстро окинув взглядом следы в траве, Геральт прикидывает несколько шагов наперёд и возвращается к дольмену, осторожно постучав плоскостью меча по камню. Дышать отчего-то становится трудно, так трудно, будто он вот-вот задохнётся в этом густом духе трав, и едва ощутимо начинает кружиться голова.
– Вылезай, – изо всех сил стряхивая с себя странные ощущения, шипит он в сторону входа. – Знаю, что ты там. А ну живо, не то ткну в дыру железом.
Почему-то в ответ ему доносится только мягкое, глухое урчание откуда-то из замаскированной под камнем норы. И воцаряется тишина. Долгая, мирная, нарушаемая только стрёкотом сверчков в высокой траве и пыхтением Золтана неподалёку. Холера, кто бы там ни был, он, кажется, чего-то выжидает. Или… попросту боится угрозы? Они ведь даже не знают, кто там урчит, а это может быть и вовсе не враг.
– Вылезай, – ещё раз повторяет Геральт. – Мы ничего тебе не сделаем.
– Волос у тебя с головы не упадет, – добавляет Золтан, видно, думая, что может внушить доверие, и одновременно поднимает над входом в дольмен меч. – Выходи смело!
Чёрт, а вообще-то сейчас лишняя компания ему ни к чему. Нахмурившись, Геральт показывает краснолюду знак рукой, чтобы тот не мешал – и даже не потому, что хочет разобраться во всём сам. Вся эта секунда кажется словно затишьем перед какой-то растущей мощью. Перед какой-то силой, которая вот-вот обрушится с неба, как проливной дождь. Перед огнём, наполняющим всё тело острой, звонкой щекоткой по коже, отзывающейся горячей дрожью между лопаток. Пламенем, тянущим к себе глупых мотыльков, и в то же время – тёплым, ласковым, как искры костра на привале после долгого пути.
Не в силах пошевелиться, он просто замирает и ждёт, пока вход дольмена открывается, и оттуда появляется… человек.
Высокий и худощавый, с прямой осанкой и узкими, как у аристократа, запястьями, он с любопытством выглядывает наружу. Трудно сказать, сколько ему зим, но старым он точно не выглядит – вероятнее всего, ему около сорока. Вьющиеся волосы, видно, когда-то были тёмно-пепельными, но теперь почти полностью переплетаются с серебристыми нитями седины. Собранные в узел, они открывают такого же цвета бакенбарды на бледных щеках и резкие, благородные черты лица: высокие, острые скулы, породистый нос с горбинкой и тонкие губы, изогнутые в маленькой, мягкой улыбке.
Такой, что все сомнения и беспокойства отпадают вмиг, и неожиданно Геральт чувствует, как пустота в груди начинает затягиваться по-настоящему. Ошеломлённый, он таращится на незнакомого мужчину, не в силах поверить ощущениям, и подмечает мелочи, одну за другой. Аромат зверобоя и недавно вымытых с крапивой волос. Тонкие пальцы, касающиеся каменной стены в осторожном жесте. Изгиб длинной шеи и воротник чёрного балахона. Тяга в районе пупка полыхает яростным пламенем, и, совсем ничего не соображая, Геральт отходит в сторону, опуская меч, чтобы наконец – в поисках ответов? – заглянуть человеку прямо в глаза.
