Впрочем, чем чаще Эмиель видит его, тем больше он погружается в невесёлые раздумья. Однажды, читая какую-то дрянную книжку о том, как разлучённые семьями возлюбленные из-за магической связи находят дорогу друг к другу, он невольно видит параллель с собой.

Идея магической связи неожиданно захватывает рассудок. Всю свою жизнь Эмиель слышал о связи кровной, для вампиров совершенно обыкновенной и ясной, как день. Правда, такая связь обычно соединяла родителя с ребенком, мужа с женой, а в случае, если нужно было спасти собрата – донора с реципиентом. Словом, её определяло наличие общей крови.

Но магия могла работать по иным законам. Вампирам был подвластен не только гипноз, но и другие ментальные формы воздействия на материю. Эмиель слышал о том, как некоторые его знакомые в самом деле находили партнеров, подчиняясь какому-то внутреннему порыву. Это наша природа, обычно поясняли они, инстинкты. Эмиель в инстинкты не верит, но в магические силы – вполне.

Так он снова невольно вспоминает легенду о наречённых. Что ж, если предположить, что существует некая форма ментальной связи, связи, которая кем-то – или чем-то? – предопределяется, причём с учетом чистой случайности… Тогда легенда и в самом деле может быть правдива, хотя её истинный смысл окажется сильно искажён.

Звучит так дико, что Эмиель морщится от собственных мыслей. Даже если принять – в рамках гипотезы! – факт наличия предопределённости, то сразу же возникает множество вопросов. Кто включается в выборку потенциальных кандидатов? Какова вероятность найти этого самого наречённого? Переменных и условий в таком уравнении должно быть столько, что голова пойдёт кругом. Более того, каким-то образом сюда нужно вписать вообще неопределимый параметр: людей. Людей, поколений которых за время жизни одного только Эмиеля сменились десятки, если не сотни.

Хорошо, если в дело вмешается удача, и каким-то образом тот самый наречённый появится в выборке на конкретного вампира в подходящий временной отрезок. Там, конечно, встанет вопрос поиска, принятия в семью, и так далее, и тому подобное… Но ведь может быть и другой исход. Эмиель тут же представляет себе, как это происходит: вампир появляется на свет, проводит вечность в поисках своей судьбы и даже не подозревает, что наречённый уже давным-давно покинул этот мир до него.

Тогда существует ли вообще этот незнакомец из его видений?

В рамках гипотезы, думается ему, пусть только в рамках гипотезы. Гипотезы Эмиель любит и уважает, главным образом из-за того, какой простор для фантазии они оставляют. Он живо воображает одинокую тёмную фигуру в длинном шерстяном плаще, стоящую к нему спиной где-нибудь на склонах Горгоны. Рысья Скала… Ему бы подошла Рысья Скала. Что-то есть в его незнакомце от дикого зверя, какая-то потаённая мощь, какую чувствуешь, сталкиваясь в лесу с потревоженным хищником. Впрочем, Эмиель был бы рад показать не только Рысью Скалу, но и старые эльфские храмы в лесах Кароберты, и холмы на берегах Сансретура, и даже фамильное поместье. В рамках гипотезы, разумеется.

Однако, даже если убрать из уравнения ограничители счастливой случайности, никто не отменяет свободной воли. Захотел ли бы вообще желтоглазый человек его, вампира, видеть? Возможно, он так же, как и Эмиель, страдает от припадков и мучается от неизвестности. Интересно, а каким бы он, Эмиель, выглядел в чужих видениях? Перепачканным в крови детей, которых он пьёт?

Как бы он хотел, чтобы рядом был кто-то, кто мог дать ответы на эти вопросы. Хочется получить хоть крупицу ясности, возможно, спросить совета… Да просто выговориться о собственных чувствах. Но делиться этим не с кем. Разговор с родителями исключается, с ними тема припадков под запретом. Азираэль и близнецы поднимут его на смех, Ориана – не поверит. Он так долго убеждал её, что не собирается слушать эту чушь про наречённых, что они даже никогда не говорили о её названной сестре – а он знает, что каждый год Ориана уезжает на Скеллиге и, возвращаясь, не выходит из дома несколько дней подряд. Наверное, стоит исправить положение дел.

Правда, перед этим ему нужно разобраться, зачем он вбил себе в голову, что легенда может оказаться правдой. Будь Эмиель с собой честен, он бы назвал это нездоровой обсессией, а нездоровые обсессии обычно заканчиваются… не слишком гладко.

Да, может статься, он всё-таки сходит с ума.

Вздохнув, он поднимает голову от страниц книги. Так или иначе, нужно принять решение. Разговор с Орианой необходим, но пока есть кое-что, что только в его силах. Всё же хочется узнать об этом желтоглазом человеке больше, чем просто образ. Попытаться понять, почему раз за разом он рождается у Эмиеля в голове.

Впрочем, есть и другой выбор: он может попытаться забыть о нём, как о страшном сне, но тогда для этого придётся перестать пить.

А этого Эмиелю, как ни крути, очень, очень не хочется.

***

Если бы кто-то сказал ему тогда, что его падение начнётся с точки высочайшего наслаждения – а, конкретно, оргазма, – Эмиель бы, не раздумывая, рассмеялся в ответ, покрутив пальцем у виска, и только подивился бы фантазии того, кто это придумал. Потом-то он узнает, что иногда судьба складывается так, что любые фантазии остаются далеко позади.

Как обычно, всё начинается с безобидной пьянки. Вечеринки, как говорят близнецы, которые устраивают её по случаю предстоящей женитьбы Реми. Можно даже назвать это одним из последних собраний в прежней компании, потому что Ориана собирается уезжать из Туссента на север, устав от конфликта с каким-то из своих ухажёров, а Реми через пару месяцев переберётся в Марибор к будущей жене и погрузится в семейный быт. Эмиель подозревает, что скоро уедет и Азираэль, совсем неспроста следуя за Орианой, и тогда от их дружеского круга в Боклере останется лишь он и Август.

Так или иначе, их дороги расходятся, и это печалит.

Откуда-то появляются мысли о неминуемом одиночестве. Что странно, потому что браться им неоткуда: у него ведь остаются семья и любимая женщина. Но больше не будет прежних лихих загулов, пьяного смеха и проделок на спор. Вместе с отъездами друзей исчезнет и какая-то часть его души. Поэтому сегодня хочется напиться сильнее, чем обычно. Пусть бы даже спрятаться на ночь в подвале, если за ним кто-нибудь явится, но всё равно – набраться как следует.

Что, собственно, он и делает. Пожалуй, даже слишком усердно. Его меланхолия не укрывается ни от кого, включая близнецов, которые, будучи уже изрядно повеселевшими, в какой-то момент вытаскивают его в укромный угол гостиной на разговор.

– Ты хандришь, – сходу констатирует Август, – Портишь всем атмосферу.

– Виноват, – кисло улыбается Эмиель.

– Что уж там, – на удивление легко отвечает Реми. – Мы тебя не ругать пришли. Просто вспомнили, что есть тут кое-что, что может поднять тебе настроение. Что скажешь?

Эмиель хмурится, ничего не понимая.

– Благодарю, но фисштех я пробовать не собираюсь.

– За кого ты нас принимаешь? – недовольно кривится Август, – Тебе – эту дрянь? Притом, что мы, как хозяева, предпочитаем предлагать гостям более изысканные формы времяпровождения. Покажешь ему, Реми?

Улыбка у его брата выходит шальной и немного хищной.

– О, с удовольствием. Пойдём, Эмиель. Познакомим тебя с красной комнатой.

Честно говоря, понятия об изысканном времяпровождении у близнецов едва ли безопаснее, чем употребление наркотиков, но Эмиель всё равно позволяет увести себя вглубь особняка через бесчисленные анфилады и галереи. Наконец Реми останавливается в конце узкого коридора у массивных резных дверей.

– Что ещё за красная комната? – поняв, что они на месте, интересуется у него Эмиель, – Вы снова придумали какой-то шарлатанский аттракцион?

– За такие слова тебя бы на кол, – обижается тот. – Мы уже давно забросили эту чепуху. Красную комнату придумал Август, для всякого приятного баловства. К слову, здесь много важных мне особ, перед которыми не хочется ударить в грязь лицом. Так что веди себя прилично. Не то вытолкаю взашей.