Зараза, он и есть диллингенский медик с золотыми руками. Оказавшийся вовсе не в Цинтре и вообще разбивший до конца последние возможные ожидания. Особенно, когда стоит чуть расцепить объятия и приподнять пальцами его подбородок, заглянув в лицо и рассмотрев, как следует. Настоящего, тёплого, ужасно живого и по-прежнему бесповоротно утягивающего в глубину бездонных омутов глаз, округлённых от изумления.

Так вот ты какой на самом деле, рассеянно думает Геральт, у тебя есть родинка на виске, которую я не помню. И седая прядь побольше, чем казалась. Всё-таки видения исказили некоторые черты, хотя не сильно, так, мелочи. А ещё ты пахнешь, как целая чёртова аптека. Потому что и живёшь в аптеке на краю какого-то захолустья. И всё это время ты был здесь. Прятался от меня.

– Прошу тебя, не стоит, – внезапно одними губами произносит Регис и, вырвавшись из его рук, делает шаг назад.

Всё в груди мгновенно холодеет от неожиданности. Медленно пятясь дальше в чащу, вампир не отрывает от него обеспокоенного взгляда. Темноволосый, худой, весь напрягшийся до невозможности… и всё равно свой, привычный до каждого движения. Настолько, что под кожей мигом начинают ворочаться сотни знакомых чувств, и приходится уцепиться за них, как за последнее, что хоть немного держит в разуме.

Пусть и не без пришедшей тревоги, которая наконец заставляет реагировать.

– С чего это? – прищуривается Геральт и молниеносно хватает узкое запястье, – Мы уже встретились, Регис. Как видишь, никто не умер на месте. Или что, будешь дальше пугать меня россказнями про связь?

– Пожалуйста, Геральт, – вздрогнув, сдавленно отзывается вампир, – Этого не должно было… Ты не… Боги, это опасно!

– Вот как? А ты не хотел спросить, есть ли мне до этого дело? Или снова приятнее решать за двоих?

С силой дёрнув Региса к себе, он заглядывает в чёрные омуты глаз и от горечи в их глубине невольно сжимает зубы. Да какого же чёрта всё выходит наперекосяк, проносится в голове мысль, будто мало последнего… а сколько времени-то прошло? Месяц? Полгода? Бледная ладонь крутится в хватке его рукавицы, пытаясь вырваться – глупый, бессмысленный жест для того, кто, чёрт возьми, может оборачиваться туманом. И всё же Регис это делает, словно показывая, что он, Геральт, его мучает.

Словно не мучал его сам.

– Холера, я думал, что потерял тебя, – горько выдыхает Геральт, наблюдая, как ещё больше округляются и без того большие глаза, – Думал, что с тобой случилось… Как-то уже не до твоих отговорок, Регис. Особенно сейчас.

Наклонившись вперёд, он уже хочет поймать Региса в хватку объятий, но не успевает – всё-таки выдернув руку, тот легко уворачивается, скользнув вбок с таким выражением на лице, будто увидел собственного палача.

– Ох, дело отнюдь не в этом, – сдавленно произносит он, – Боюсь, что ты не…

–…Не понимаю? Вот только идиотом меня выставлять не надо. Не после того, что произошло, – сухо добавляет Геральт, – И я сейчас не про твою спальню.

В чёрных глазах напротив мелькает вспышка тревоги – и выглядит это так явственно, что поневоле по спине пробегает волна колючих мурашек. Будто всё вот-вот закончится, здесь и сейчас. Будто сбываются самые худшие из опасений.

Так, что уже невозможно сдержать непрошеную злость.

– Скажи мне правду, – глухо говорит Геральт. – Если это устроил ты, Регис, просто скажи, и я от тебя отстану. Я пойму, если надо. Пять минут объяснений теперь уже ничего не изменят.

Тишина на лесной опушке вмиг воцаряется долгая, мертвенная, тяжёлая до невыносимости. Затаив дыхание, Геральт ждёт, заглядывая в антрациты глаз и слыша, как медленно бьётся напротив нечеловеческое сердце. Совсем в том же ритме, что он помнит. Настолько же невыносимо спокойно.

Вот и он, момент истины. Всё это время, похоже, ему морочили голову, и пока он, дурак, шатался по большакам, никто на другой стороне Предназначения в нём не нуждался. Правда, тогда неясно, на кой хрен нужно было тянуть с этим так долго. Чёрт, стоит об этом подумать, и дыра в груди начинает снова жечь, так сильно, что теперь едва ли можно вздохнуть. Словно в ответ ей лицо Региса вдруг искажает гримаса внезапной боли – слишком похожая на ту, что он, Геральт, уже видел десятки раз, каждый в случае ухода от правды; и вот её он рад видеть сейчас меньше всего.

До тех пор, пока вампир не начинает говорить.

– Ох, нет, – отрывисто выдыхает он, – Я… Нет, Геральт. Никогда по собственной воле я не стал бы противодействовать связи, – и мягким движением он берёт Геральта за руку, – Тем более, как ты верно подметил, не после того, что произошло.

Дьявол. Пульс мгновенно подскакивает, ускоряя бег крови по венам от вспыхнувших чувств, и, видят боги, чудовищными усилиями приходится напомнить себе о прежнем вопросе. Который всё ещё волнует не меньше, чем оглушительная волна осознания – и вмиг разросшегося тепла в груди.

– Пусть так, – медленно кивает Геральт, – И всё равно что-то ты не бросаешься мне на шею. Не объяснишь, почему?

От простого вопроса вампир позволяет себе тихий, полный печали вздох.

– Потому что всё действительно не должно было случиться сейчас, мой дорогой. Не вопреки Предназначению. Не тогда, – с тоской в голосе поясняет он, – Когда мне хотелось бы разделить с тобой радость встречи, которую вместе с тем омрачает беспокойство за твою жизнь.

Где-то в глубине рощи начинает отчетливо тенькать дрозд. Мелодичная трель его вмиг разносится по окрестностям, заставляя обоих замереть в короткой секунде восхищения. И нового удивления тому, насколько всё это реально. Так же реально, как стылый ветер, забирающийся под самую кожу и треплющий края серого балахона. Как тонкие завитки прядей, выбившиеся из аккуратно собранного пучка и падающие на бледное лицо. Как шум голых березовых крон, протянувших к небу костлявые чёрные ветви. Как серое, туманное небо, за которым едва виднеется диск солнца, самого будто покрывшегося корочкой льда.

Как облегчение, мгновенно вспыхивающее в груди, потому что, кажется, его всё же ждали. Наперекор всем переживаниям и противоречиям вот в этой темноволосой голове.

– Регис, – помолчав, с усилием говорит Геральт, проглотив в горле горячий комок. – За мою жизнь буду беспокоиться я сам. Предназначение или нет, а мы уже его похерили, как могли. И теперь, – твёрдо добавляет он, – Будем разгребать это вместе.

– Вместе? – глухо отзывается Регис, – Геральт, я…

Вдруг он зажмуривается с такой силой, будто одна мысль об этом причиняет ему боль не хуже зубной. Боль, точно слишком тяжёлую для того, чтобы вынести её в одиночку. Плотно сжав губы, Регис медленно делает долгий выдох – и наконец распахивает веки, поднимая взгляд. В котором внезапно светится отчаянная, до странности хрупкая надежда, и от этого вида сердце сжимается в неясной ломоте.

– Вместе, – наконец тихо повторяет Геральт. – По крайней мере, если тебе это нужно. Что, даже не захочешь со мной как следует поговорить?

Может, это Предназначение и привело меня сюда, проскакивает в висках короткая мысль, навстречу тебе и против всех треклятых страшилок. Из головы постепенно начинают испаряться остатки прежней печали, растворяясь в морозном воздухе, и теперь он просто ждёт. Ждёт долго, терпеливо, и уже не болезненных откровений; скорее, решения, которое должен принять не сам. Так, что невольно вздрагивает, когда неожиданно Регис вздыхает с совершенно уставшим видом – и делает шаг навстречу. Неторопливо он подходит ближе, поднимая взгляд чёрных глаз, светящихся неприкрытым волнением… но, в конце концов, и не только им.

В них искрит и ласковая, неизбывная нежность, знакомая до каждого оттенка. Тепло сердца того, кто в нём нуждался, и кого всегда было так мало. Молчаливый вопрос о принятии и открытое желание принимать в ответ.

Любовь.

–…Боги, Геральт, – шёпотом произносит Регис и медленно, невыносимо медленно касается ладонями его плеч.

Наконец позволяя утянуть себя в крепкую медвежью хватку. Быстро и легко, как и всегда, когда его нужно успокоить. Мягким движением Геральт прижимает вампира к себе, касаясь щекой тёмных завитков волос – и выдыхает с облегчением.